|
Дракула – олицетворение
самостийности
В XVIII веке, – до
первого раздела в 1772 г., – в Польше бардак, и это ещё
слабо сказано. Еще Польша не сгинула, но к тому идёт.
Каждый шляхтич – сверхчеловек, а
простолюдины бедствуют. Интеллигенты сетуют: Речь Посполита
«на беспорядке стоит». Да, и при том обеими ногами.
После измены дворянина Богдана Хмельницкого
Левобережная Украина присоединена к России, граница проходит
по Днепру; Киев – российский с 1686 г.
Правобережная Украина пока сохранна, но там
очень неспокойно. Что так? – От хорошей жизни.
Партизанское движение против королевских
урядников и их прихвостней не затухает, бунты очень
болезненные. Повстанцы – наследники казацких традиций, т.е.
разбоя; прозываются гайдамаками, что по-турецки означает
грабитель. Ни одного
Робин Гуда, часты Джеки Потрошители. Кто бы объяснил им,
что такое хорошо и что такое плохо, – но Маяковского не
находится.
Евреи как всегда
между молотом и наковальней, как всегда – подлецы.
Если держат корчму, то не
наливают бесплатно. Если факторы, арендаторы, – тянут жилы
из люда.
Отсюда регулярные зверские
погромы.
Не будете
наживаться прокляты жиды
Армейские «хоругви» сажают бандитов на кол,
но тех как грибов осенью: хоть косой коси.
Польша – житница
Европы, соседи зарятся. Но без причины перелезть через забор
неудобно.
Повод для
вмешательства России очевиден. Польша – на страже
католицизма. Православных мирян, не подчинённых папе
римскому, или, как называют их местные, «диссидентов»,
преследуют.
Они – пятая колонна.
На признании прав угнетённого меньшинства
настаивает молодая Екатерина II.
Ссылаясь на них, введёт, – исключительно по просьбам
трудящихся, – ограниченный воинский контингент; если
требуется, – чего рассусоливать? – произведёт аресты.
То не гром гремит, не слон орудует в
посудной лавке: россияне ведут себя как дома, – весьма
развязно.
Сеймом, – т. е. единодушно, – утверждается
закон о равенстве православной церкви с другими. Говорят,
случай уникальный: многие десятилетия сеймы проваливались,
– но доводы российской стороны слишком вески.
Право торжествует лишь на бумаге, насильно
мил не будешь: поляки не приемлют посягательств на гегемонию
католицизма; православие им чуждо. Магнаты
возмущены,
созывают съезд в Баре, развязывают сопротивление, – далеко
не булавочные уколы. Российские войска гоняются за
«конфедератами», но клякса расползается.
Трудно унять вихри враждебные. Напрашивается
интервенция. Но раскрыть широко клюв двуглавому орлу мешают
соображения дипломатические.
Локоток близок, но не укусишь.
Топорную попытку подобрать желанную рифму
произведут гайдамаки. Ватагу как бы никто не просит, –
местная инициатива.
Их восстание – «Колиивщина», – развернётся в
смежных с Россией украинских областях. Начинается оно с
того, что игумен Мельхиседек (имя дано как будто для смеха,
на иврите значит «праведный царь»), – под Чигирином в 1768
г. фабрикует «золотую грамоту».
Обман никогда не вредит правому делу.
На пергаменте кричаще отливает титул и
печать императрицы, черным по белому сверкает призыв
«…вырезать…с Божьей помощью всех поляков и жидов».
Подлог правдоподобен. Духовник бывал в
Петербурге, встречался с Екатериной II.
Дана команда сбросить оковы, рассупониться.
Кто останется равнодушным?
Зачем телеге пятое колесо? Пора решить
еврейский вопрос.
Пропагандистская машина излишня: если нет
мозгов, то и нечего промывать.
Матрос Железняк в 1918 г. устал стоять в
карауле и распустил Учредительное Собрание. Аналогично, –
как революционный анархист, – ведёт себя его тёзка из
XVIII века, – неграмотный послушник Максим
Железняк.
Бузотёр – не читатель, тем легче
отбрасывает сомнения: написано, – и с плеч долой. Что
последует, его вины нет.
Дан приказ ему на Запад.
Послушен воле
императрицы.
Железняк обладает
тем, что называют «харизмой»: рявкнет, гавкнет, – за ним
рванёт толпа. Как в кинофильме «Волга-Волга»: «Поможем
братцам кочегарам!».
Соберёт внушительную
кодлу.
В праздник Троицы «окропят святой водой»
ножи; под хор, ладан и перезвон карателей провожают в рейд
по Правобережью.
Долгожданный праздник
«освободительного похода».
Благая весть.
То-то будет весело!
Ради всего святого, у
бойцов есть даже своеобразный юмор.
«Крестоносцы» вешают то на воротах костёла, то на деревьях
троицу, – ксёндза, еврея и собаку, – и подписывают: «вера
одна».
К расправам
присоединяются женщины.
Не щадят никого, сжигают, надевают на пики;
припев: «Жалеть – грех! Мучайте их проклятых! Попадёте в
рай!»
Батальон «Нахтигаль».
Незабываема
гайдамацкая «уманская резня».
Умань, районный центр, славно укреплена; за
стенами «трусливо» прячутся иудеи. Защищать должен сотник
Иван Гонта. Он всегда видел от поляков только всё хорошее,
но как назло в последний момент чем-то обидели, – как
говаривал Карабас Барабас, – несчастного сироту; испортили
настроение.
Ещё один национальный герой присоединяется к
орде.
Два тенора.
Этническую чистку они проводят, как хирург
удаляет абсцесс, – выдавливают весь гной.
Долго сопротивляться крепость неспособна, –
мало воды.
Комендант пытается откупиться, – подарки
милостиво приняты; выдаст евреев – это отсрочит его гибель,
может, на сутки.
Президиум садистов рассядется на центральной
площади, священники отпоют ещё живых жителей как покойников.
Трёхдневная бойня, двери синагоги разобьют из пушки, – «…
кровь вытекала ручьём». Упьются досыта.
Крови
море…мало моря…
Какое удовольствие «потоптать жидовского,
шляхетского трупа». Правда, на горе мертвецов, как в
«Планете обезьян», не фотографируются: высоко залезать,
уровень второго этажа ратуши.
Тарас Шевченко, внук гайдамака, с симпатией
перескажет байки заслуженного деда:
Не отвёл
мольбою гибель
И ребёнок
малый,
Ни калека
и ни старый
Живы не
остались
Усопших поедают собаки, свиньи, вороны.
Погуляли
гайдамаки,
Славно
погуляли
Поспешно провозгласят Гетманство, казацкий
порядок.
В Умани побито 14 000 иудеев (и 6 000
ляхов), всего чистильщики уничтожат около 40 000 евреев, –
без душегубок, крематориев, – ручная работа.
Усатый кобзарь воспоёт ублюдков. Магии
Гоголя нет в помине. Добываясь высшей художественной
выразительности, в поэме «Гайдамаки» удвоит подвиг Тараса
Бульбы: Гонта зарежет двух сыновей, перешедших в
католичество. Чистая фантазия.
Громилы искренне полагаются на «своих»: они
на спецзадании, ждут похвал. Чувствуют себя за крепкой
спиной. Не к той стенке они прислонились.
Ошибочка как в патриотической песне о
матросе Железняке:
Он шёл
на Одессу,
А вышел
к Херсону -
В
засаду попался отряд
Нашли на кого положиться – на политиков.
Закулисное участие России в бунте не
доказано; в любом случае держава обязана отмазаться.
Генерал Кречетников встретит головорезов
пышным пиром и почестями; извергов напоят до состояния риз,
а потом «предательски» повяжут. Подданных Польши сдадут, как
макулатуру, – на чёрный передел. Поляки поквитаются с
мерзавцами жестоко.
С Гонтой ляхи расправляются, – пытают, –
публично 3 дня кряду. Планировали потянуть удовольствие
полмесяца, но не выдержало ретивое.
Железняк, россиянин, отделается батогами и
ссылкой в Сибирь; есть версия, что это фикция, а воочию
обошлись с живодёром мягко.
Из груди Шевченко вырвется стон:
над Яром
Железняк
витает,
На Умань
взирает,
Гонту
выглядает
«Гордое» прозвище «гайдамаки» примут в
гражданскую войну петлюровские вурдалаки.
«Конфедератов», противников России,
поддержит Турция, – ей обещан Киев; заинтересована Франция;
ничего им не отколется: Польшу разделят на троих – Пруссия,
Австрия и Россия.
С 1775 г. Америка ведёт Войну за
Независимость. Штаты традиционно поддерживают народ Танаха.
Не случайно Линкольн – Авраам. Интернационалисты абсорбируют
представителей всех национальностей. В 1783 г. конгрессом
США награждён званием бригадного генерала литвин Тадеуш
Костюшко. В 1794 г., уже после второго раздела Польши,
бывший главный инженер Северной американской армии
провозгласит в «твердыне польского гонора» Кракове «Акт
восстания» против России.
В его подчинении еврейский кавалеристский
полк под руководством Берко Иоселевича. Иудеи академий не
кончали, на парадах не гарцевали, но бьются, не щадя живота.
Горько, но мало кого минует лихая казацкая сабля.
Против Суворова не попрёшь: его называют в
Европе «полудемоном». Мемуаристы будут простодушно
отчитываться, не подозревая, что дают пищу клевете на
русский мундир:
– «Нет никому пощады!» – кричали наши
солдаты, и умерщвляли всех, не различая ни лет, ни пола…».
Ворчали
старики…
Говорят, отрублено 6000 офицерских кистей, –
было распоряжение…
Польский верховный главнокомандующий
Костюшко взят в плен.
Польша исчезнет – её нет на карте.
Екатерина II польский
трон отвезёт в Зимний дворец и сделает из него стульчак для
нужника.
Но головная боль только усилится. Россия
заодно с обширными территориями, – словечко из арсенала
современного Израиля, – приобретёт 800 000 иудеев. Вот этого
империя как раз и не добивалась.
Капитаном в армии Костюшко служил француз
Николя Шопен; в 1806 г. он женится на Юстине Кжижановской –
предположительно, крещёной еврейке из франкистов. Их сын,
Фредерик Шопен – композитор и пианист, не скрипач на крыше,
– но очень печален.
Настолько плохо, – глаза бы мои не смотрели.
В большой степени хасидизм – способ заткнуть
уши, уйти от действительности.
На иврите слово «хесед» означает милосердие.
Двое дерутся – третьему не приставай. Евреи
и не ввязываются, но старая трагедия разыгрывается вновь и
вновь, – никакого фарса. «Колиивщина» даже в XVIII
веке – не единственная трапеза каннибалов.
Кажется, бога нет, и не будет никогда: он
освободил материальный мир от своего присутствия. Отсюда
наступление атеизма, тёмных сил.
Слухи о смерти Всевышнего, распускаемые
европейскими безбожниками, сильно преувеличены. Это только
отлив. Творение продолжается. Надо верить, – изо всех сил,
на разрыв аорты.
В молитве обретёшь ты право своё.
И быть как все – чего же
боле?
Иудеями интересуются все. Почему?
А.Солженицын поглощен судьбами русских
людей. Отвлечётся, выдаст на гора 2 пухлых тома о евреях.
Не потому, что юдофил или антисемит, – а потому, что их роль
в новой и новейшей истории, в частности, в России, огромна.
Точка отсчёта прозорливца – 200 лет назад:
XVIII век.
Угодил в яблочко.
Столетия назад иудеям скатерть не стелили,
но невозможно сравнить антисемитизм Шекспира, который в 1600
г. видит в Шейлоке заблудшего, страдающего человека, – и
даже не ненависть, а пренебрежение нацистов, которые считают
евреев вредными животными и заняты не геноцидом, –
дезинфекцией.
В XIX веке перед
смертью Гейне поделится наболевшим: «…евреи же всегда были
мужами, могучими, непреклонными мужами, и не только в былые
времена, но и до сего дня, несмотря на восемнадцать веков
гонений и страданий…».
Были…
Восемнадцать веков!
XVII век с тяжелейшим кризисом иудаизма, – с
явлением и бесславной кончиной Лжемессии Шабтая Цви; со
страшной теологией Натана из Газы, – минует. Несколько
десятилетий длится прострация.
Зерно должно прорасти.
В XVIII веке будто
ударили кулаком по стеклу, – иудаизм взрывается спектром
движений, – франкисты, решившие стать волками в овечьей
шкуре; хасиды, для которых нет неисправимых преступников;
ортодоксы-литваки, ушедшие в Тору как в другое измерение;
великий примиритель Алтер Ребе Шнеур-Залман, родоначальник
Хабада. Самое многообещающее, поворотное, с весьма далеко
ведущими последствиями, носит сладкое имя «Гаскала»:
просвещение. Это так заманчиво – стирать белые пятна.
Бога нет. Зато мы, – мы делаем ракеты.
Подзаголовок XVIII
века – бой разума с тенью бога.
Сказка Шамиссо «Необычайная история Питера
Шлемиля» – о человеке, продавшем свою тень. Фамилия Шлемиль
происходит от еврейского слова «шлемазл» – неудачник.
Автор не имеет в виду именно евреев. Адрес
романтика – люди, лишённые твердых основ.
Став изгоем, герой Шамиссо, отнюдь не
балбес, утешение найдёт в науке. Прекрасное занятие для
человека без «царя» в голове.
Но сомнения скребут.
Иммануил Кант констатирует: существование
бога недоказуемо, но сама идея полезна. Его изумляет
«звёздное небо надо мной и нравственный закон во мне».
М.Булгаков припишет Канту 5 доказательств небытия бога. Воля
ваша, племянник протоирея, это неправда, Кант не при чём.
Имя Эммануил на иврите означает «с нами
бог».
Точку опоры в безбожном XVIII
веке найти крайне трудно. Дж. Байрон выберет героем той поры
Дон-Жуана. У В.Пикуля центральный персонаж романа о
семилетней войне – гермафродит. Бомарше потрясёт Францию
ловким и вёртким цирюльником.
Э.Распе передаст аромат эпохи в залихватских
рассказах враля. Если барон Мюнгхаузен оседлает пушечное
ядро, то «Старый Фриц», – король Пруссии Фридрих Великий, –
вынужден менять лошадей, которых под ним разносит на куски;
взберётся на облучок повозки на долю секунды прежде, чем
под ней разорвётся снаряд; пуля раздавится об золотую
табакерку в его кармане. В Семилетней войне Россия отрубит
Восточную Пруссию как половину лошади, – награбленное
выливается наружу.
Всё очень серьёзно, – и чуть-чуть
анекдотично.
Евреи пытаются использовать кавардак, войти
в европейскую цивилизацию.
Вот Рубикон – прыгай.
Это начало драмы.
Ящик Пандоры распечатает симпатичный урод из
Пруссии, – горбатенький Моше Мендельсон.
Сегодня имя философа, гремевшего в Европе
XVIII века, не на слуху. Надо
обладать серьёзными знаниями, – как П.Полонский, –
перечисляя «десять великих еврейских имён…, внёсших
кардинальный вклад в мировую цивилизацию», – он назовёт Моше
в одном ряду с Маймонидом (Рамбамом), Гейне, Карлом
Марксом, – безоговорочно. По поводу Эйнштейна и Фрейда он не
уверен.
Мендельсон подготовит светскую революцию
иудеев так, как Руссо взрыхлит почву для французской. Он не
собирался писать эту главу, но хорошая книга пишет себя
сама. Не так важны его нашумевшие трактаты, как образ жизни:
интеллектуал, не дрозд, запечённый в пирог. После него
евреи, – большая часть их, – не могут жить по-старому; они
оставляют велосипеды на обочине и всходят на баррикады
науки, свободомыслия, общественной деятельности.
(Предприниматели они уж давно). Становятся активнейшими
участниками перестройки политических систем, – процесс
пошёл. Это и прекрасно, и, как выяснится, ужасно.
Моше хочет немногого, – и он прав, – хорошей
жизни для евреев, выравнивания их уровня, – эмансипации
евреев в христианском обществе.
Он идёт за ветром, а сам сеет бурю.
Влезает в воду, не зная броду. Он похож на
Гаммельнского крысолова, но дудочка попала к нему случайно.
И не представляет, какую волну погнал. Растерян, как
старушка, от свечки которой сгорела Москва. Он скорее
годится на роль бабочки, которая «крылышками помахала, –
стало море потухать и потухло», – ему это много ближе.
Зато рьяные последователи понимают его
значение очень хорошо, – и позволяют себе невольный плагиат,
– «От Моисея до Моисея не было такого как Моисей». Это
выражение в оригинале обращено к великому Рамбаму.
Посыл верен: сам того не желая, Мендельсону
сыграет роль третьего Моисея.
Он поднесёт спичку к запалу.
Три
чёрта было, ты четвёртый
Мендельсон – третий.
После него с прошлым – кричащий водораздел.
Без евреев вскоре не обходится ни одно
заметное событие.
Иудаизм – древо жизни, ветки растут, переча
друг другу, но не заслоняют свет.
Мистика и философия, – два берега одной
реки, – не ладят испокон. Нахман из Бреслава (не первый и не
последний) осудит максимально трезвого Маймонида.
Иудеи на небоскрёбе, на недосягаемой высоте.
Кратчайший путь от одной точки до другой – прямая.
Быстрейший способ добраться с верхотуры на землю, –
прыгнуть. Первые секунды даже не заметишь падения, –
ощущение полёта.
Мендельсон доведёт до предела рационализм:
он не считает обязательными основные принципы веры. Спиноза,
по его просвещённому мнению, если бы соблюдал традиции,
вполне мог бы остаться иудеем, – даром, что отверг иудаизм.
Тора была дарована на горе Синай, – это
факт. Бессмертный свод законов иудеи должны соблюдать.
Однако исполнение заповедей не имеет никакого отношения к
вере или неверию.
Мистика существовала, но в очень глубоком
прошлом.
Римляне разложились и потому раздавлены
варварами. Иудеи – дело другое. Они нравственны, исполняют
предписанные обряды. Однако у них нет мандата на исправление
человечества.
Нет его и у других религий: и церковь, и
синагога, и мечеть должны быть отделены от государства.
Например, Моше верен богу иудеев, но это
личное дело каждого, – не надо навязывать.
Время идёт и нечего предаваться иллюзиям.
Римское право пережило создателей; иудеи кажутся
бессмертными, но, сколько можно тянуть лямку? Довольно
блуждать как приведения, – впишемся в реальность.
Вряд ли удастся вернуться в палестины. Будем
пригождаться там, куда занесло, где осели, – но сохранять
традиции: так велено.
Учение Мендельсона как остро заточенная
стрела разит прямо в сердце.
Сторонники «Гаскалы» уверены в успехе.
«Образованщина», – бессмертное выражение Солженицина, –
относится ко многим из них.
Их девиз: оставьте надежды, будьте
дальновидны. Лень учиться, несмотря на то, что это выгодно?
Жадность одолеет глупость.
Потери неизбежны.
Снегурочка тает весной?
Ну и что?
Дочь Шейлока, бежавшая к христианам,
несомненно, счастлива, – разве осудишь? Внук Моше Феликс
Мендельсон сочинит «Свадебный марш», – для христианских
венчаний, – что дурного?
Но есть и другие примеры.
Лайонел Ротшильд с 1847 г. четырежды
избирается в парламент, но лишь через 11 лет, когда ему
разрешат изменить форму присяги: не на Евангелии, на Торе; и
текст: он обращается к Иегове, а не к Христу; только тогда,
в 1858 г., он станет членом палаты общин.
Альтернативу разочарованию найдут в США –
реформистский иудаизм.
Иудаизм.
Избранность евреев означает недосягаемость,
общение с гоями может причинить только боль. Прими чужие
обычаи, умойся в священной купели, – зуботычина бросит ниц.
Да будь ты трижды стандартен, это не поможет.
Никому никогда ничего не объяснять, ибо
никто не поймёт ничего.
Нет, пусть лучше «плюют на жидовский
кафтан».
Не нужен нам берег
турецкий
Царь Соломон – скептик и остряк, испивший
все земные радости тысячелетия назад, подвёдёт черту: всё
напрасно. Жизнь лишена смысла, на тот свет не возьмёшь
чемодан. Лежи под деревом или вкалывай – конец един. Смерть
сотрёт плоды и старания. Забавно, пока растёшь, пробуешь.
Мудрость ведёт к усталости.
Лев Толстой опишет старуху Ростову,
лишившуюся разума в цветущем, на сегодняшний взгляд,
возрасте, – едва за полтинник.
Увядшие цветы.
Моше Мендельсон протянет всего 56 лет;
далеко не пенсионер для нашей эпохи. Не успеет пресытиться.
Но наворотит…
Моше родится в 1729 году, в 14 лет
вундеркинд перебирается в Берлин. В воротах столицы Пруссии
его экзаменуют: достаточно ли образован и «полезен»? Учёт и
контроль. В город допущено до 2000 обрезанных аристократов,
– число огромное, говорящее о режиме для иудеев наибольшего
благоприятствования. Бича, лодыря изгонят.
Французские демократы возмущены: законы
«каннибальские».
Не ваше собачье дело.
Достойный – пробьется.
Горбун Моше – скульптор своей судьбы.
Ему скучно без общества. Поговорка про
лежачий камень не про него. Вращаться надо, вращаться, – и
не только в синагогах. Не желает быть счастливым как
старосветские помещики; он сходит с рельс, – ему летать
охота.
У него нюх гончей. «Входной билет в круг
немецких просветителей» находит в дружбе с Готфридом
Лессингом. Его кореш сочинит милейшую комедию «Евреи».
Изюминка сюжета: благороднейший человек, – кстати,
зажиточный негоциант, – оказывается иудеем. Не все жиды воры
и грабители, – но все парии! Это несправедливо:
И евреи
чувствовать умеют
Цель Моше – добиться равноправия евреев в
модерном обществе.
Есть 3 трассы. Первая – королевская, вторая
– этнических немцев, по третьей плюхают евреи. Две последние
надо объединить.
Придётся потрудиться, – модная одежда,
коммуникабельность. Улыбка, как известно, это флаг корабля.
Не всё сразу, сзади несётся свора псов, – но
перспектива обозначена.
Моше настоящий патриот, молится за победу
фатерланда, сопровождает бойцов в походах. Отечество славит
прусское, которое есть.
Треугольник: евреи, немцы, государство, –
должен стать любовным.
Конечно! – Ибо евреи – лучшие
верноподданные.
Тем не менее в 32 года выдвинет свою
кандидатуру на соискание звания «морана», – еврейский
вариант академического звания. Высокомерный раввин уклонится
от рекомендаций: соискатель холост.
В еврейской общине тесно, шипит чёрная кошка
конкуренции. Выскочку – сомнут.
Моше задет? – Чепуха, ни капли не расстроен.
Совет раввина понимает буквально: стало
быть, пора жениться.
Влюблённый Квазимодо объяснит невесте, что
встречались ещё на небесах; было определено, что барышня
будет горбата, – и он взял уродство на себя.
Заключён счастливый брак.
Карьера галахическая не удалась. Всё, что ни
делается – к лучшему: его ждёт популярность европейская.
Необычайно красноречив.
Не обязательно быть хасидом, ортодоксом, или
предателем-франкистом. Крайности ни к чему. Моше не фанатик,
он пойдёт другим путём. По узкой проволоке: и нашим, и
вашим.
Мыслящий тростник колышется, – не спорит с
погодой. Он не колеблется, а балансирует.
Предан иудаизму, но с серьёзными оговорками.
Суеверия облепили евреев как обезьяны лиану. Поклоняться
абсурду не собирается.
Пруссия – страна возможностей, только
подбери наживку.
В 34 года Мендельсон удостоен приза Академии
за трактат о прививке к религии логики. Проигравший доктор
Кант трусится позади.
Моше бьёт челом лично императору, чтобы
даровал семье привилегированный статус. Закон есть закон,
король не реагирует. После многочисленных ходатайств кабинет
удостоит иудея исключительной милости.
Моше блюдёт субботу и праздники, регламент
молитв, придерживается даже необязательных постов, не
бреется, когда запрещено, учит детей Торе и учтив с
раввинами. Но не очень строгих правил, якшается с гоями.
Добропорядочные иудеи не желают переступать
порог его дома.
Брезгуют. Их отношение выражено ленинским
афоризмом:
Внешне
всё верно, а, по сути, издевательство.
Есть разные виды порядочности. Не поймали,
будь трижды вор, – ты честный человек. Член старого доброго
немецкого общества и собрат в синагоге...
Кошерно, но воняет.
Надо трудиться, душа продолжит и после
смерти.
Евреи – тёмная масса.
Дети учат европейские языки, шпарят на
фортепьяно, семья выезжает на воды в Пьемонт.
Ультиматум ставит швейцарец Лафатер: Моше
должен подать в отставку из иудаизма, это прямо следует из
его воззрений. Пастор предлагает идеологическую «дуэль».
Физиономист надеется, что за «немецким Сократом» последуют
новобранцы.
Мендельсона склоняют к христианству, ведут
под венец, – но кто прикажет сердцу?
Его отповедь однозначна: он иудей, хоть и
прогрессивных взглядов.
Государство иудеев – теократия, царство
света под дланью бога. Иудаизм – это первый этаж,
христианство – второй. Если разрушить фундамент, здание
рухнет.
Миссионеров посылайте к неверующим, они –
истинный враг; иудаизм равновелик с другими религиями.
Он остаётся иудеем, с этим придётся
смириться.
Будь жид,
и это не беда
В 43 года Моше избирают в члены Берлинской
Академии. Первый пример дала Лондонская Академия; вторая
попытка с иудеем провалена: «отец солдатам» Фридрих Великий
не подпишет указ.
Ах, бедное сердце.
Не стар, но тянет отдохнуть.
Воскресшего приглашают в летнюю резиденцию
Фридриха II – дворец Сан-Суси. Это
святой день завершения осенних праздников, строго говоря,
ездить нельзя.
Надо двигаться в ладу с эпохой. Берлинские
раввины на срочном заседании, – понятное дело, – найдут
компромисс; разрешат путешествие каретой, но заходить в
ворота города и выходить из них надо пешедралом.
Старались зря: к королю путь заказан.
Его величество занято: забавляется.
Тем не менее – визит. Этап в истории общины.
Лессинг от имени «Натана мудрого»
утверждает: все религии – хоть недружная, но семья. Копия
раввина из анекдота: «Оба противника правы. И ты, жена,
замечая, что так не бывает, – ты тоже права».
Точный портрет Мендельсона.
Моше напрягается, чтобы влиться в берлинское
общество: «быть иудеем дома и человеком на улице». Уйти со
сцены, пересесть в зрительный зал. Очерти круг вокруг своего
стула; сплюнь, прежде чем придвинуться к общему столу; будь
осторожен, в ходе беседы следи, чтоб тебя не расплющили.
В его душе покоя нет.
В салоне Моше пруссаки обсуждают очередную
главу Торы, еврейское образование, судьбы иудеев, радостно
встречают субботу. Моше переведёт Пятикнижие с на немецкий.
Раввины ополчатся, угрожают анафемой. Пожурят и помилуют, но
оскомина останется.
Как неприятна конфронтация с близкими!
Мендельсон за свободу. Распахнуть ворота
гетто и продать на ближайшем рынке всё, на что есть спрос!
Войдём в европейскую культуру как партнёры!
Просвещённые монархи предлагают
реформировать иудейское образование, – о чём мечтать? – Чтоб
не совались, куда не попадя. – Опережая замыслы тиранов,
еврейские филантропы откроют бесплатную школу Торы. После
обеда детвора занимается по-немецки, – математика,
естественные науки, география, традиции; впитывают
французский язык.
Новые горизонты – чем кончится мореплавание?
Слаб человек, – Моше гложет тревога.
Искренне удивлён, что хромающие на голову собратья не побили
его каменьями.
Чего вы добиваетесь? Хотите быть вечно
отверженными?
Как там у Хемингуэя: «Сиди и жди, пока тебя
убьют»?
Альтернатива отсутствует: не возьмётесь за
ум, останетесь на положении каторжан. Не надейтесь,
реставрации не будет, в Палестину вы уже не вернётесь. Вы
хотите быть рантье, но ваш капитал не котируется.
Не лезьте в дебри, так складнее.
Он так не говорит, – он так думает.
Его самоощущение не из приятных. Он на краю,
как бы не сорваться.
Жизнь без бога – медленное умирание. А что
такое жизнь посредине? Жизнь канатоходца?
Предстанет перед ангелами за 3 года до
французской революции.
Всё в порядке? – А что это такое?
Поколения сменяются как волны. После смерти
реформатора его дочь сменит имя на Доротея, разведётся с
иудеем, заключит муниципальный брак с романтиком Шлегелем,
сочинит роман, сменит религию дважды, – из протестантки в
агрессивные католички. Важно первое, пусть минимальное
отклонение, потом – гром гремит, земля трясётся. Четверо (из
шести) детей и девять (из десяти) внуков Мендельсона отойдут
от иудаизма.
Надежды на ассимиляцию продлятся столетие.
Будем как все.
Его внук Феликс, будущий уважаемый
композитор, крещён в кирхе в 9 лет; через год ему плюнут в
лицо и скажут: «хеп-хеп», – еврей.
|