У каждого свой кумир священный

Евреи – умелые хозяйственники. Масштаб не вороватого прапорщика, не заведующего продскладом. Иосифа Прекрасного фараон «поставит над всей землёй Египетской». Настанет голод, – и иноземец накормит «Египтян» хлебом.

Иосиф вышел из темницы, его потомки вернутся на каторгу. Он бесправен, своих средств у него нет.

Можно быть сколь-угодно удачным фаворитом, это ничего не гарантирует. Надо искать другой способ самозащиты. Копьё или мушкет отпадают…

Зевс, олицетворение могущества, явится к Данае, заточённой в подземном медном тереме, золотым дождём, – так по Рембрандту. Другие художники более прямолинейны: на красотку проливается россыпь золотых монет.

Столетиями иудеи заняты денежным обращением. В тираническом обществе их откровенно грабят. Не помогает: денежки буквально сами лезут к иудеям в карман. Достаток завидный – куры не клюют.

Классики марксизма настойчиво повторяют: идея становится силой, когда овладевает массами. 

«Иудейская нечисть» становится силой.

Критический уровень пройден. В XVII веке о всемогуществе иудеев глаголют во всеуслышание. С Пиренейского полуострова, который перманентно находится в состоянии истерики, доносится стон. По мере того, как Испанская империя слабеет и теряет всё, кроме напыщенности, – включая, например, Нидерланды, – психоз «чистоты крови» набирает обороты. Идальго обзовут своих соперников протестантов евреями, – хуже оскорбления не придумаешь.

Сколько бы не рассказывали сказочку про белого бычка, иудеи шествуют «под знаменем предпринимательства» из одного конца света в другой.

Раввин из Амстердама Менаше бен Исраэль напишет: «… бог нас не оставил; ибо, если некто преследует нас, то иной принимает нас мирно и дружественно.… И не видим ли мы, что те из республик процветают и расширяют торговлю, которые допускают израильтян?».

Ключевое слово – торговля.

Голландский провидец подскажет англосаксам, что приворот евреев в  Британию принесёт барыш.  

Деньги – это не булыжники, бросаться ими не стоит.

Задумываются португальцы.

Португалия в былом – гигантская колониальная держава, первооткрывательница Японии. Не только портвейн, – несть числа Великим Географическим Открытиям её мореплавателей, – как забыть Магеллана и Васко да Гаму!

Стоило огород городить, коли страна, едва отвязавшись от назойливой старшей сестры, – Испании, – в долгах как в шелках. Казна пуста – ни дна, ни покрышки.

Кабальеро Антонио Виейра осознает, что мировое богатство в руках мирового еврейства. Надо срочно заключить союз с пока ещё помнящими родство сефардами Амстердама, Гамбурга, Салоников, Неаполя, Ливорно – у них отмычки от пещеры Сезама. Найти общий язык нетрудно: все гутарят на португальском, в худшем случае по-испански; культура общая. Дипломат открыто говорит об этом с Менаше бен Исраэль в 1646 и 1648 годах. Переговоры провалятся, но их факт весьма показателен.

Общий язык – это не эсперанто, это экономика.

Система взаимоотношений, основанная на законе, сложится не вдруг. «Придворные евреи» – мишень для интриг, при удачном раскладе их вешают.

По большому счёту деловая этика выстраивается в XIX веке: уже не только шут или поэт режут правду-матку в глаза царям.

Не позволяй комплексам одолеть себя. Это удастся незаконнорожденному Александру Герцену. Подводя итоги, он фантазирует, как остался бы верноподданным России и тогда, несомненно, занял бы высший пост, например, обер-прокурора, и давал бы указания «своему министру».

Отлично сознаёт свой потенциал, – ни капли неполноценности в бочке абсолютной уверенности.

Гневный эмигрант держит счёт в  банке «его величества» Джеймса Ротшильда. Глава о парижском негоцианте называется: «Император Джеймс Ротшильд и банкир Николай Романов».

Герцен с душевной теплотой опишет «короля за конторкой».

Дело, о котором он повествует с особым удовольствием, типично российское.

У Искандера (псевдоним Герцена) в России недвижимость – имение матушки-немки. Западник просит у Ротшильда кредит, представляя ордер на поместье в залог. Осталось получить наличные из былой родины. Всё законно.

Однако русское правительство, практически сам Николай I, арестовывает «капитал <матери Герцена> по причинам политическим и секретным». Это угрожает изгнаннику если не банкротством, то немалыми потерями.

Неистовый Искандер язвительно объяснит французскому иудею Ротшильду, что деньги его родительницы пытаются «стянуть».

Предъявителем «билета» является уже банкир, он имеет полное право востребовать средства.

«Его величество <Ротшильд>, милостиво улыбаясь и высочайше протягивая собственную августейшую руку свою», скажет: «Я им покажу, как со мной шутить».

По наущению острого на язык чужестранца банкир, не откладывая в долгий ящик, вступит в бой. До разъяснения обстоятельств «соперник Николая» предоставит немедленный кредит своему абоненту.

«Царь иудейский»  требует разъяснений от русского самодура, угрожая гласностью; эффект зрим: через месяц-полтора после обращения вернут даже пеню за задержку. Финансист заработает очень скромные 5 % комиссионных и всегда будет с Герценом «в наилучших отношениях; он любил во мне поле сражения, на котором он побил Николая, я был для него нечто вроде Маренго или Аустерлица…».

Не надо преувеличивать. Нет приятных капиталистов. Погоня за прибылью и доброта несовместны.

У Гоголя «старик с лицом бронзового цвета, скулистым, чахлым…драпированный в широкий азиатский костюм…» высунется из портретной рамы и проклятыми червонцами собьет с пути многообещающего художника Чарткова. Это повесть «Портрет», открывающаяся намёком: описанием картины, изображающей Иерусалим.

Трудно отказаться от мысли о сходстве анонимного соблазнителя Гоголя с бальзаковским ростовщиком Гобсеком, жёлтое лицо которого «кажется отлитым из бронзы». Голландский еврей по матери, в прошлом неутомимый авантюрист, пальцем не пошевелит, чтобы помочь единственной своей наследнице, – восхитительной куртизанке Сарре; «Прекрасная Голландка», внучатая племянница скряги, убита. Он завещает всё её дочери Эстер, «хорошенькой как купидон», но до адресата состояние не дойдёт: любовница Люсьена Рюбампре отравится.

Недаром Бальзак подчёркнуто именует жмота «голландцем»: никакого размаха, свойственного иудеям; по смерти собранное имущество обветшает и сгниёт.

Надо уметь смотреть вперёд.

На евреев возлагают надежды, обращаются к ним за помощью.

На деньги Ротшильдов приобретёт для Англии контрольный пакет акций Суэцкого канала Дизраэли; заимодавцу Лайонелю Натану присвоено звание пэра.

На иудеев оглядываются американские протестанты.

Американцев интересует не только нажива, но и мораль, заключённая в лапидарных историях Ветхого Завета.

Есть внутреннее противоречие: чем талантливей эксплуататор, чем энергичней он вьёт верёвки из подчинённых, тем более его ненавидят. За что? Правящий класс благоденствует и шикует, катящиеся в пропасть мучаются, точат зубы и устраивают революции.

Не лучше ли принять превентивные меры?

Откуда взять образец для подражания? В Америке библия – настольная книга.

В 1930-х годах в США «великая депрессия», ситуация тяжелейшая. Боже, спаси Америку! Франклин Рузвельт проводит антимонопольный и социально направленный «Новый курс»; государство жёстко регулирует капиталистов; осуществляются небывалые грандиозные общественные проекты. Реформы выведут штаты из витка острейшего кризиса, – «гроздья гнева» трудящихся не созреют.

В те драматические годы великий Томас Манн  напишет роман «Иосиф и его братья»; прозрачно намекнёт на предшественника президента – Иосифа Прекрасного.

В Начале была Тора, не телец златой.

Второгодники выбиваются в отличники

Плохо быть неучёным, это оглупляет. Необязательно помнить таблицу логарифмов, но есть вещи принципиальные, – в рабстве даже они забываются: Моисей не обрежет сына.

Испанские выкресты прислуживают королям, – есть, чем гордиться, но в избытке учёности их не упрекнёшь. Их козырь – натиск. Бить баклуши им недосуг.

Ихтиандр не смог дышать в испано-язычной Аргентине; романтик сброшен в море. «Новых христиан» неженками не назовёшь. К некоторым из них точно относится миниатюра Райкина: «морда нахальная, глаза наглые…», – нахраписты, не вникают в тонкости Гемары, примитивны.… Племя молодое, незнакомое. Боятся банкротства гораздо больше, чем несоблюдения моральных норм. Именно те, кто может подтолкнуть застрявший воз королевства.

Но перспективы нет.

Инквизиция никогда не упускает шанс сделать гадость.

Довольно просыпаться со страхом, а укладываться в кровать с ужасом. Мараны рвут когти!

Полюс притяжения – протестантские Нидерланды.

Реформация – как много в этом звуке.

Кальвинизм начался с фанатизма. Рукописи не горят? Ещё как горят, – вместе с создателями. В 1553 г. в Швейцарии на медленном огне потихоньку дымится Мигель Сервет: еретик против догмата, что бог троицу любит. К животу привязаны 700 страниц сочинений. Аутодафе охотно устроили бы католики, и обошлись бы без понта: рядовой случай. Сожжение для протестантов – исключение; как правило, будущие изобретатели суда Линча преступников вешают.

Не признают обман и лицемерие. Никакого пиетета, – даже ангелы могут пасть, даже они подсудны.

К иудеям кальвинисты снисходительны, не видят в них воплощение дьявола.

У иудейской гидры отрубают одну башку за другой, но шея бессмертна, сколько ни прижигай, отрастет.

Это не значит, что иудеи дружны: бог один на всех, – этого достаточно.

У маранов выучка испанская. Отбыв в страну Тиля Уленшпигеля, гонор вымещают на родственниках. Ашкеназы для них – плебс для уборки помещений и чёрных работ; сефарды следят за не смешением кровей.

Золушка и дочери мачехи – сёстры, но что они, –  семья, – вспоминаешь с трудом. Никаких сантиментов.

Сефарды – бродяги по натуре, их не укачивает. Не дремлют у камелька.

                                    Увижу ли Бразилию до старости моей?

Не вопрос.

Люди действия не боятся сломать шею: риск благородное дело. Не топчутся как муха на стекле. Рвут подмётки.

Флибустьеры, дипломаты, кладоискатели, искатели приключений. Колумб начинит свой личный остров, Ямайку, единоверцами: каждый второй – маран.

Потомок маранов Гобсек равнодушен к религии, повязан с корсарами. Бальзак найдёт в «человеке-векселе», выходце из Голландии, характерное сочетание низости и благородства.

В начале XVII века в Амстердамском порту столпотворение маранов; обилие расстриг – бывших попов и инквизиторов. Лавины одна за другой, – еврейский камнепад.

Не спрашивай, где тут, братцы, синагога: всё с нуля. Первый раввин, по совместительству обрезающий младенцев и заведующий убоем скота, назначен в 1602 году. Через 6 лет дозволят молельные дома, а после проволочек отведут место для кладбища. 

Иудеи нюхают крепкий голландский табак и кушают сочную голландскую селёдку.

Ни о каких честных правилах речь не идёт: пейсы не отпускают, иврит подзабыт, молитвенник обсыпан пылью, прихорашиваются у зеркала, щеголеваты как Арамис.

Не из тех, кто будет лежать на дне.

Затворничество не признают, народ публичный. Общительны и разбитны. Протестанты отвечают взаимностью.

Незадачливый живописец Рембрандт  десятилетия проживёт в еврейском квартале, пишет портреты еврейских соседей и закадычных товарищей, обожает библейские сюжеты, дружит с раввинами, гравирует иллюстрации к еврейским трактатам, прозван «еврейским художником».

Кальвинисты увлеченно поглощают литературу по иудаизму. Первая еврейская типография в Амстердаме принадлежит Менаше бен Исраэлю, клерикалы – его истинная публика.

Он разжёвывает азы иудаизма.

«Официальный представитель иудаизма в христианском мире» публикуется на 4-х европейских языках, изредка на иврите. Он напорист, отправляет тюки с фолиантами за рубеж. Для шведской императрицы комплектует иудейскую библиотеку в Стокгольме. – Чистый убыток. Долг не оплачен. Сильные мира сраму не имут.

В юной еврейской общине всё впервой, – и Менаше первый парень на деревне. Раввин Даймонт прямо сравнит его с мушкетёром:  «Вандейковская бородка и такие же усы, накрахмаленный белоснежный воротник, широкополая шляпа, лихо заломленная над ухом. Кажется, что этот человек лучше владеет шпагой, чем Талмудом».

Совершенно верно, Талмуд – не его конёк.

Он – актёр, а не драматург; он педагог; даже единоборствуя с чернильницей, чувствует себя на кафедре: это его капитанский мостик. Не шамкает. Не перегружает читателей и слушателей информацией: мозг – не мясорубка.

Бог говорит с Моисеем. Тора – это речь бога.

Если бы Всевышний мямлил, что получилось бы?

Когда Менаше рассказывает – звучит.

В бизнесе он терпит сокрушительное фиаско, почти разорён.

Несгибаемый, как булгаковский Мольер, открывает новый проект – политический.

Это жизнь: в джунглях надо прорубаться.

Очень важно оказаться на нужном месте в нужный час. Пушкин иронизирует: Чаадаев «в Риме был бы Брут, в Афинах Периклес, – а здесь он офицер гусарской».

Менаше бен Исраэль на перекрёстке событий.

Мараны университетов не кончали. Не хватает образования? Заполним пробел логикой. 

Настроение боевое: скоро настанет Последнее Царство Мессии, волк возляжет с ягнёнком, мечи перекуют на орала, жизнь станет праздником, воскреснут мёртвые, на трапезу будет мясо Левиафана, «галушки будут расти прямо из земли»; Мессия восстановит Храм, дом Божий.

У сефардов плохо с головой? Не хуже, чем у строителей коммунизма.

Если это безумие, то оно последовательно.

Слепому видно: Пришествие не за горами. Все симптомы налицо.

Первый из них: «… увидишь кладбище, знай, что до города уже недалеко».

Это значит, что канун Освобождения будет чреват великими потрясениями, «неслыханными переменами, невиданными мятежами». Этих признаков в изобилии. Ярчайший – казацкая резня на Украине. Гады плодятся, и вывод очевиден: «…такие беды не могут быть случайными».

Ещё примета: бог будет проявляться в буднях. Что скажете о восстании из небытия исчезнувших израильских колен?

В 1644 г. путешественник, взявший в стране тюльпанов имя Арона Леви,  клянётся: в Кордильерах видался с потомками потерянных колен Реувена и Иосифа.

Мистификация взбудоражит легковерную Европу.

Все потрясены, поражены.

Менаше первым беседует с патагонским миссионером, примет байки стопроцентно, напишет об удивительном открытии книгу. У эксперта осведомляются о подробностях, советуются о дате прихода Мессии.

По гипотезе протестантов Апокалипсис рванёт в 1666 г.

Голландский раввин должен разложить всё по полочкам  как детектив. Вместо этого он ударит в колокол.

Его теория удивительно целесообразна. Он считает:

– Согласно еврейской традиции конец света сдетонирует, когда рассеяние евреев станет полным. Действительно, евреи – всюду, даже среди индейцев Южной Америки; по анекдоту, даже в Антарктиде есть «айсберги»; но нет евреев на краю света, в Великобритании.

– Пробоину надо устранить; для приближения Избавления евреи обязаны быть в Англии.

Пушкин бы сказал:

                                     И лучше выдумать не мог

Удивительное сочетание мистики и трезвого расчета.

Менаше обращается к английскому парламенту с просьбой о допуске иудеев. На «непотопляемом корвете» к иудеям относятся скверно. Еврей смердит, заразен, жаден, хвастлив и любит читать.

В жёлтой лондонской прессе пестрят заголовки: «Америка не для евреев» или, наоборот, «Великолепие Иудеи и Израиля». Саксы начинают соблюдать субботу и традиции, собирают подаяние нуждающимся иерусалимским иудеям. Но мысль об иудизации Христа кажется порочной. Правомернее наоборот: пусть иудеи окрестятся.

Что там лепечут о свободе совести?

Тайные контакты по поводу приёма иудеев завяжутся в 1651 г. В одном углу раввин Менаше бен Исраэль, в другом – секретарь правительства  Великобритании с министром финансов.

Менаше запрягает, – но дорогу перебежит чёрная кошка войны. Когда пасьянс сложится?

Оливер Кромвель – прагматичный диктатор. Лорд-протектор «за», но не отрезает единолично: еврейский запрос щекотлив. Начертает: рассмотреть. 

Менаше рад до безумия, в 1655 г. пересекает Ламанш в настроении невесты, готовящейся к венцу.

Кромвель просит специалистов безотлагательно рассмотреть юридический аспект проблемы. Крючкотворы отвечают без запинки: изгнание евреев осуществлено в 1290 г. по эдикту короля Эдуарда I; закона, запрещающего присутствие евреев в Англии, не существует. Что не запрещено, то разрешено.

Аплодисменты и – свист.

Тупая уличная толпа неподвластна рассудку.

Судачат, что иудеи превратят центральный лондонский собор Святого Павла в синагогу. Что сговорена продажа библиотека библиотеки Кембриджа. Что Кромвель не кто иной, как иудейский Мессия, а Менаше должен удостовериться в этом. Что евреи скупают чиновников на корню.

Назвать бы беснующуюся мразь «одним коротким словом».

Обсуждение буксует.

Летят листки календаря.

В Лондоне компания этнических евреев, якобы католиков. Не бельмо на глазу: импортируют зерно, опытные лазутчики, укрепляют оборону Ямайки, предлагают завоевать Чили с участием иудейского полка.

Они получат религиозную автономию.

Немедля выписаны из Нидерландов предметы культа и свиток Торы. В 1656 г. освящена синагога, обещан участок для некрополя.

Принять в Англию беженцев в массовом порядке – это чересчур.

Менаше будто зачитан приговор – эшафот.

«Покину всё, уйду к Фата-моргане».

Кромвель назначит больному старику (52 года) пенсию.

Всё вдребезги. Умирает, сознавая, что исполнил полёт не шмеля – бабочки.

Менаше бен Исраэль распахнул форточку.

Фокус не удался, но есть  реал-политика. Двери отворяются.

Говорят, еврейские предки Чарли Чаплина спасаются в Англии в те годы.

Иудеи Англии задорно молятся в собственной синагоге; не стесняясь, хоронят покойников по еврейским обычаям. Прохожие не оглядываются: победителей не судят.

Глаза иудеев сверкают.

Англия – это трамплин. Остриё вектора направлено в страну, которая станет раем для евреев, – Америку.

Довольно лачуг.

Ладонь чешется – это к деньгам.

Надежды полуневежды

В «бунташном» XVII веке люди не близки даже в семейном кругу. В 1601 г. поставлена трагедия «Гамлет»; главные действующие лица отец, мать, дядя, сын. Отношения – хуже не бывает.

В Европе правит бал Сатана, подлость и доблесть – близнецы. Мильтон  сочувственно воспоёт восставшего против небесных легионов Люцифера.

Разложение доходит до еврейских общин. Отчаянно упрямо отрицает бессмертие души: как в неё поверишь? – португальско-голландский мизантроп Уриэль Акоста. Иудеи предадут его анафеме, несчастный пустит пулю в лоб.

Некрасивая история.

Уриэль Акоста – фигура знаковая. Он малозначительный философ, однако, условно выражаясь, является Иоанном Крестителем, – предтечей гениального Спинозы.

Стоит вглядеться.

Он маран, из многих, сбежавших с немалым состоянием в Голландию из Португалии.  От христианства отречётся, едва сойдя на твёрдую почву.

Эмиграция – это всегда болезненно. У аристократа тяжелейший дефект: абсолютная глухота к освоению языков. Десятилетия прожив в новой среде, он так и общается с аборигенами жестами. Понятно, что ни о каких перспективах речь не идёт.

Вступает в действие по выражению Ю.Олеши «заговор чувств».

Полумудрец возненавидит «обезьян» – соотечественников.

Не любо, – плюнь на всё, возьми котомку и уйди. – Некуда.

Создаёт антирелигию. Центром её является утверждение, что душа смертна.

Дилетант основывается на анализе библии: там ничего не сказано о загробном существовании.

Усопших ждут черви, а не ангелы.

Жизнь – это буря в стакане воды; человеческая рать шествует «от пеленки зловонной до смердящего савана».

Предпочтительно говорить о мёртвых только хорошее. Но разве устоишь?

Долой лицемерие. Поношение покойников – это форма честности.

Акосте потребны аплодисменты, но болельщики свистят.

Душа нетленна. Лучшее доказательство тому – неувядающая память об Уриэле.

Галатею оживит Пигмалион, обиженного Уриэля  – Карл Гуцков: на дрезденской сцене в 1846 г.

Драматург грамотно перевирает факты: малолетний  Спиноза якобы племянник отщепенца; вложит в уста недоучки Уриэля коронное: «А всё-таки она вертится!». Кто «она»? Философские достижения борца со священными коровами не ясны.

Сценарий – дуэль с раввинами. Иудеи, – ценители прекрасного, – в плену суеверий; самые прогрессивные симпатизируют диссиденту, но отмалчиваются.

Очевидно, что Талмуд и Тора – вчерашний день.

Мораль: реакция наступает; гуманисты – либо лес рубите на гробы, либо будьте зубасты.

Что написано пером – не вырубишь топором.

Богемный инакомыслящий Карл Гуцков погибнет в 1878 г.  в своей постели в тяжёлом наркотическом одурении, – пожар, но он не в силах пошевелиться; испепелён заживо, как приблизившийся к костру негр-алкоголик в «Пятнадцатилетнем капитане».

Пьеса не сходит с театральных подмостков, её многократно поминает Шолом-Алейхем, переводит О.Мандельштам.

Мать Валентина Серова, великого русского художника, урождённая Валентина Семёновна Бергман, прославится оперой «Уриэль Акоста», сочинённой в 1885 г.

Не зря Гуцков за уши притянул изречение Галилея: память об Уриэле Акосте действительно вертится.

Растопчу душу и дам вам как знамя

Поколения помнят Спинозу по реплике жениха со свинцовыми глазами (Э.Гарин)  из кинофильма «Свадьба»: «Я вам не Спиноза какой-нибудь, чтобы выделывать ногами кренделя». Путаница: чеховский герой вспоминает однофамильца философа, второразрядного танцора.

Есть и настоящий Барух Спиноза, который сказал: «…хотите, чтобы жизнь улыбалась вам, подарите ей …хорошее настроение»; «мудрость в размышлениях о жизни, не о смерти»; «человек человеку – бог».

Почти буквальные цитаты из «Карнавальной ночи».

                                  И улыбка, без сомнения, вдруг коснётся ваших глаз.

                                  И хорошее настроение не покинет больше вас

Не так уж безобиден этот безукоризненно нравственный и чистый фаталист.

Барух Спиноза родится в Амстердаме в 1632 г. – за год до отречения Галилея. Бесшабашный молодец без комплексов, способнейший школяр, владеет кучей языков. Он колюч и ничего не принимает без обсуждения. В поводырях не нуждается.

Надеются: станет известным раввином. Однако община получит полный афронт.

«Читал... и, кроме того, знал некоторых болтунов-каббалистов, безумию которых я никогда не мог достаточно надивиться».

О Спинозе не обронишь: мало того, что осёл, так ещё и говорящий.

Перефразируя Гоголя, не успеешь оглянуться, мысль его как птица улетает много дальше середины Днепра.

Отрицает бессмертие души, существование ангелов, – бредни и суеверия; позднее обоснует: божественная сущность Торы – фантом; библия – это цикл полуисторических повествований, сочинённых в разные эпохи и укатанных в общую котлету.

Часы Баруха идут против солнца.

Его уговаривают: сознайся, что сморозил глупость; сулят изрядную стипендию. Напрасные хлопоты. Ни один педагогический приём к нему не подходит.

В 24 года его торжественно предают анафеме. По европейским меркам совершеннолетие ещё не стукнуло, но у иудеев мужчина с 13 лет отвечает за всё.

«Мракобесы» трубят в рог и семиэтажно проклинают Спинозу.

Барух это занятное зрелище игнорирует.

Он примет нейтральное имя Бенедикта (спустя столетия его иначе как Барухом не величают), товарищей у него хоть отбавляй; его скромные квартирки, – он их часто меняет,  – проходной двор. Среди знакомых Гюйгенс и Лейбниц (один из праотцев ЭВМ).

Мыслителю не нужны ни деньги, ни должности, ни профессорская кафедра и ни любовь, – только покой. Сестра затеет против него тяжбу по разделу имущества, – он из принципа выиграет процесс и всё уступит.

Спиноза – последовательный антироялист. Его спрашивают: почему он так равнодушен к исходу шахматной партии. «Кто бы не проиграл, один из королей получает мат, и это радует моё республиканское сердце».

Меланхоличен и невозмутим.

Очень опрятен, бельё всегда безупречно, предельно невзыскателен к еде. Болен чахоткой как покойная матушка. Освоит шлифовку линз, отзывы противоречивы; как видно, не супер, но товар востребован, сводит концы с концами.

Единственная роскошь – книги.

Не ищет славы, под собственным именем издаст только «Основы философии Декарта».

Он не  публичная женщина, не нуждается в поклонниках.

                                    … не жаждет первенства в Аду

Поборник свободы слова, но демонстраций не устраивает.

Слегка греется в лучах сильных мира сего: с 1664 г. его поклонник – либеральный президент Республики Соединённых Провинций Ян Витт. Ужасная смерть «великого пенсионария», – его линчуют 8 лет спустя, – потрясёт мудреца. Это редчайший случай: Бенедикт готов протестовать публично.

Мудрец не умрёт, а, кажется, уснёт в кресле в 1677 г., – ему 44 года.

Что очевидно певцу рассудка?

Бог – вселенная, разлинованная как казарма; суть свою бог проявляет в непреложных законах, – физических и др.; механизме бесконечных сцеплений; он абсолютно равнодушен.

Ну, а индивид марширует по плацу.

Гомо Сапиенс не пуп земли и не повелитель животных;  его назначение стёрто и замусолено. Человеческая обезьяна не лучше и не дурнее других объектов, такая же шестерёнка.

 «Человеческая душа составляет часть бесконечного разума Бога»; она – ничтожный кусочек мозаики млечного пути.

Бог безличен, ничего похожего на Державинскую оду: «Я царь – я раб – я червь – я бог!», – отсутствует «Я».

Общаться не с кем. У молитв нет адреса.

Отщепенец издевается: «Абсурдно приписывать Богу …волю и разум, это всё равно, что требовать от Сириуса, чтобы он лаял, потому, что люди назвали его Собачьей звездой».

Мироздание прошнуровано божьей волей как паутиной. Волос не упадёт сам по себе.

«Мы действуем единственно по воле Бога».  Брошенный в бездну камень может считать себя свободным, думать, что машет крыльями, но сила тяготения заставляет яблоко падать поблизости от яблони.

Всё предопределено: при наличии мощного компьютера всё можно рассчитать.

Нет хорошего и плохого, есть полезное и вредное; современная Спинозе мораль – враки.

Позднее марксизм определит свободу как осознанную необходимость, – это вьётся та же верёвочка, только прыгают через неё намного более решительно.

                                    Сатана пытался оправдать

                                    Необходимостью свой адский план

Спинозу интересует только истина.

Его метод исследования подчёркнуто абстрактен: «...рассматриваю человеческие действия и влечения …как линии, поверхности и тела». Педант всё доказывает; его лучшее произведение «Этика» – тягомотина, написанная стилем «Начал геометрии» Евклида.

Он флегматичен, его задача: «Не смеяться, не плакать, не клясть, а понимать». Страсти (иначе, «аффекты») губительны. Разгорячился – расслабься, сосчитай до десяти, попей холодной воды, займись аутотренингом.

Упрямец не перейдёт в христианство, с его точки зрения, другой формы заблуждения.

Гегель отметит, что у Спинозы много от иудаизма, – «загримированного». Сомнительный комплимент.

Он остаётся евреем, не соблюдая заветы Торы.

Национальность в XVII веке, – и далее, – превалирует над вероисповеданием. Религиозные войны кончились.

Ему нравится идея возрождения Израиля, – он остаётся евреем.

Бен-Гурион призовёт снять с него древнее проклятие. Похоже, израильскими раввинами оно оставлено в силе.

Многие светские евреи равняются на него.

Эйнштейн, заядлый сионист, скажет: «Я верю в бога Спинозы, который являет себя в гармонии сущего, но не в бога, который возится с поступками людей».

Тонко подмечено!

Гуманист, мучавшийся тем, что подписал письмо к Рузвельту в пользу атомной бомбы, а, следственно, приговоривший Хиросиму, не допускает неопределённости: «Бог не играет в кости».

Бог, которым бытие нафаршировано, как рыба на еврейский Новый Год.

При жизни Спинозы во 2-ю англо-голландскую войну в 1664 г. англичане отвоюют Новый Амстердам, – назовут Нью-Йорком.

Конституцию США напишут пуритане, часто сравнивающие себя с библейскими иудеями. Они считают, что их уход в Новый Свет равносилен Исходу из Египта.

Американцы не мечтают о «нормальном» обществе с ворами и проститутками.

Переняв основополагающие положения Торы, в США создадут образ жизни, в котором, как указывает Ханна Арендт, любой трудяга обеспечивает семье достойный уровень. Отец Геккльберри Финна, в приступе белой горячки едва не запоровший сына складным ножом, – не в счёт.

Бедность есть, но нет беспросветности Старого Света, когда участь бедняков одна: корпеть от восхода до заката и сдохнуть в лохмотьях под забором.

Иудеи там, в основном, реформисты, но зерно Торы блюдут. Равны в квадрате по отношению ко всем остальным.

Еврейский перекрёсток определён: иудеи религиозные – и отступники, зачастую совершенно нетрадиционной ориентации.

Каждый идёт, куда ему заблагорассудится.

Даже если не переносят друг друга на дух, все они – евреи.

.