Вековая проблема – так называемый «еврейский вопрос»; – как и в былые годы, сильно волнует умы и в наши дни [4]. Неразрешимая подобно квадратуре круга, эта проблема отличается от нее тем, что остается жгучим вопросом дня, и именно потому, что она имеет не только теоретический интерес, но изо дня и день обновляется в действительной жизни и все настойчивее требует своего разрешения.

На наш взгляд сущность этой проблемы заключается в следующем:

Евреи, среди народов, с которыми они живут, фактически составляют чуждый элемент, который не может ассоциироваться ни с одной нацией, вследствие чего ни одной нацией не может быть терпим. Таким образом, задача заключается в том, чтобы найти средство, помощью которого возможно было бы так приноровить этот обособленный элемент к семье других народов, чтобы еврейский вопрос перестал существовать [5]. Мы, конечно, не можем думать о полной гармонии; она никогда не существовала и между другими народами. День пришествия Мессии, когда все. "международное" исчезнет и нации растворятся и общечеловеческом союзе, скрывается в отдаленнейшем будущем. Пока же народы в своих желаниях и идеалах должны довольствоваться приисканием сносного mоdus vivеndi.

Еще долго ждать вечного, всеобщего мира; до того времени взаимные отношения наций могут более или менее сносно регулироваться лишь соглашением, покоящимся на международном праве, договорах, а, главным образом, на равенстве положений и взаимных требований, равно на взаимном уважении.

В отношениях народов к евреям мы этого равенства положения не видим. Вполне отсутствует и та основа, на которой зиждется взаимное уважение, обыкновенно нормируемое и обеспечиваемое международным правом и договорами; а между тем только тогда, когда эта основа будет создана, когда равенство между евреями и другими народами станет совершившимся фактом – задачу еврейского вопроса можно будет считать разрешенной [6]. К сожалению, равенства, которое действительно существовало в отдаленном прошлом, можно ожидать лишь в столь отдаленном будущем, что включение еврейского народа при настоящих условиях в семью прочих народов является чем-то несбыточным. Для этого ему недостает большинства атрибутов, необходимых для признания его нацией. Еврейскому народу недостает той самобытной жизни, которая немыслима при отсутствии общего языка, общих нравов и сожительства на одной и тои же территории. Он не имеет своего собственного отечества, хотя имеет много родин, у него нет своего центра, своей точки тяготения, нет ни своего правительства, ни представительства. Он вездесущ но нигде не дома. Народы никогда не имеют дела с еврейской нацией, а лишь с евреями [7]. Для признания евреев национальностью им недостает того индивидуального народного духа, свойственного всем другим нациям, который создается общностью территории; этот народный дух не мог сохраниться при разбросанности Израиля; более того, даже воспоминание о старом отечестве кажется вполне заглохшим у евреев. Благодаря своей способности приспособляться, они легко усвоили чуждые им оригинальные черты, народов, в среду которых судьба их забросила. Нередко в угоду тем, кто давал им кров, они отказывались от своей традиционной индивидуальности. Они усвоили (скорее затвердили) известные космополитические тенденции, которые так же мало их удовлетворяли, как и мало убеждали в чем либо других. Стараясь слиться с другими народами, они до известной степени легкомысленно пожертвовали своей национальностью и, однако, нигде не добились того, чтобы сограждане признали их равными себе коренными жителями [8].

Но что более всего удерживает евреев от стремления к самостоятельному существованию – это отсутствие в них такой потребности. Да, они не только не чувствуют этой потребности, но и не признают за ней никакого raison d'etre [9]. Отсутствие у больного потребности в пище и питье признается угрожающим симптомом, и не всегда удается излечить больного от опасного отвращения к пище Но если это даже удается, то подлежит сомнению, в состоянии ли он будет еще принимать пищу, хотя и пожелает [10].

Евреи находятся в печальном положении такого больного. Этот чрезвычайно важный факт мы должны рассмотреть самым обстоятельным образом. Мы должны доказать, что причина всех бедствий евреев заключается прежде всего в отсутствии в них стремления к национальной самостоятельности. Мы должны доказать, что это стремление нужно во что бы то ни стало пробудить и поддерживать в них, иначе они вечно будут влачить позорное существование [11]; словом, следует доказать, что евреи должны стать нацией [12].

В том на первый взгляд маловажном обстоятельстве, что евреи не признаются народами за самостоятельную нацию, лежит отчасти тайна их исключительного положения и их бесконечных бедствий. Одна принадлежность к еврейскому народу есть неизгладимое пятно, отталкивающее неевреев и тягостное для самих евреев [13]. И, однако, корни этого явления глубоко таятся в самой человеческой натуре. Среди живых народов земли евреи, являют собою давно отжившую нацию. С потерей своего отечества евреи утратили свою самостоятельность и подверглись разложению, которое исключает существование целого живого организма. Раздавленное тяжестью Римского господства, еврейское государство исчезло с лица земли; но и с потерей государственной независимости, с прекращением политического существования, еврейский народ не был окончательно уничтожен, продолжая существовать, как нация, духовно. Мир узрел в этом народе зловещий призрак мертвеца, бродящего среди живых [14]. Это таинственное появление блуждающего мертвеца – народа, лишенного единства и внутренней организации, не имеющего клочка земли, не живущего более и все же остающегося серди живых, этот странный образ, который едва ли еще раз встречается в истории, не мог не произвести глубокого впечатления на воображение народов [15]. И если чувство страха перед призраком есть нечто врожденное человеку, находящее до известной степени оправдание в его психическом мире, то нет ничего удивительного, что оно дает себя знать с особенной силой пред этой мертвой и все же еще живущей нацией.

Этот страх пред призраком еврейства, в течение столетий переходя из рода в род, все более укреплялся; он привел к известному предрассудку, который в свою очередь, в связи с обстоятельствами, речь о которых ниже, подготовил почву для юдофобии. Наряду с другими бессознательными суеверными представлениями, инстинктами, предубеждениями, и юдофобия получила право гражданства у всех народов, с которыми евреи вступали в сношение. Юдофобия – это разновидность боязни привидений, с тем отличием, что призрак еврейства пугает не только отдельные народы, но весь человеческий род, и что призрак этот не бесплотен, как другие, а состоит, из тела и крови, и сам нестерпимо страдает от ран, наносимых ему трусливой, мнящей себя в опасности толпой. Юдофобия – это психоз; как таковой она наследственна, и как болезнь, в течение тысячи лет переходившая по наследству – стала неизлечимой [16].

Этот страх перед призраком – корень юдофобии – и вызвал к жизни ту абстрактную, так сказать, платоническую ненависть, благодаря которой вся еврейская нация является ответственной за каждое действительное или мнимое преступление отдельных ее членов, благодаря которой вся нация оклеветана, обесславлена. И друзья и недруги испокон века старались оправдать или объяснить эту ненависть, взводя на евреев все возможные поклепы. Они, мол, распяли Христа, пили христианскую кровь, отравляли колодцы, занимались ростовщичеством, эксплуатировали крестьян и т. д. Эти и тысячи подобных обвинений против целого народа оказались лишенными всякого основания [17], что видно из одного того, что гонители взводили их на евреев в чудовищном изобилии, желая убаюкать свою нечистую совесть, оправдать обвинительный приговор над всей нацией и доказать, что евреи, вернее, призрак еврейства должен быть предан сожжению [18]. Кто хочет доказать слишком много – ничего не доказывает [19]. И если некоторые упреки евреям справедливы, то это все же не Бог весть какие пороки, не преступления, заслуживающие смертной казни, из-за которых должно судить всю нацию. В действительности мы часто встречаем противоположное явление: евреи хорошо уживаются с неевреями и очень часто находятся с ними в дружественных сношениях. Поэтому очевидно, что вышеуказанные обвинения, которым придают обобщающий характер, большей частью ни на чем не основаны [20], составляются до известной степени а priori и крайне редко, лишь в единичных случаях, справедливы, но и то не в отношении ко всей нации.

И так еврейство и ненависть к еврейству проходят рука об руку в течение столетий чрез историю, и кажется, что подобно самому еврейскому народу, этому вечному Агасферу, не умрет и ненависть к нему. Надо быть, слепым, чтобы не видеть, что евреи – «избранный народ» для все6щей ненависти [21]. Пусть народы расходятся в своих стремлениях и инстинктах – в своей ненависти к евреям они протягивают друг другу руки; в этом единственном пункте они все согласны. В какой степени и форме проявляется, нерасположение к евреям – это зависит от культурности того или другого народа [22], но сущность этого нерасположения повсюду остается одной и той же, ничуть не изменяясь, проявляется ли оно в форме насилия, завистливой ненависти, или же скрывается под личиной терпимости и покровительства.

Подвергаться ли грабежу, в качестве еврея, или же в качестве такового нуждаться в защите – одинаково постыдно и тяжело для человеческих чувств еврея [23]. Раз мы смотрим на юдофобию, как на наследственную, присущую всему человеческому роду боязнь привидений, а на ненависть к евреям – как на наследственное заблуждение человеческого духа, мы не можем не придти к важному для нас выводу, что надо отказаться от мысли победить это ненавистничество, точно так же как другие наследственные болезненные предрасположения. Это обстоятельство потому особенно важно, что оно у6еждает нас отказаться, наконец, от полемики, отнимающей время и силы, и оказывающейся лишь бесплодным словоизвержением. Ведь с суеверием бесплодно борются сами боги. Предубеждение и низменные инстинкты не мирятся даже с самой ясной аргументацией. Одно из двух: либо надо обладать таким могуществом, чтобы иметь возможность сдерживать эти темные силы, как всякую слепую силу природы, либо же просто уйти от них.

Итак, мы видим, что предубеждения против еврейской нации коренятся в духовной жизни народов. Однако, надо принять во внимание и другие, не менее важные обстоятельства, препятствующие слиянию или уравнению евреев с другими нациями. Вообще, ни один народ не питает склонности к иноземцам, это явление имеет этническое основание, и потому ни одному народу не может быть поставлено в упрек.

Но подлежит ли еврей этому всеобщему закону в одинаковой мере с другими, нациями? Отнюдь нет! 3а недружелюбие, которое иностранец встретит в чужой стране, он может отплатить той же монетой на своей родине. Беспрепятственно, открыто преследует нееврей свои личные интересы за границей. И всякий находит вполне естественным, что он единолично или совместно с другими борется за эти интересы. Иностранцу нет необходимости быть или казаться патриотом чужой страны. Еврей же и на своей родине считается не только не коренным жителем, но и не иностранцем; он совершенно чужой. В нем не видят ни друга, ни недруга, а лишь незнакомца, о котором известно лишь одно, что у него нет родины. Иностранцу не доверяют, еврею не верят. Иностранец вправе требовать гостеприимства, за которое он в состоянии заплатить той же монетой. Еврей не имеет возможности так расплатиться; поэтому он и не может имеет никакого притязания на гостеприимство. Он не гость и еще менее – желанный гость. Он скорее похож на нищего, а какой же нищий является желанным? [24] Он, – скорее, существо, нуждающееся в защите. А есть ли такой нуждающийся в защите, которому нельзя было бы в ней отказать? Евреи пришельцы, которые не могут иметь своих представителей, потому что не имеют отечества. И именно потому, что у них нет отечества, что их родина не имеет границ, за которыми они могли бы окопаться, их бедствия так же безграничны. Для евреев, как именно для чужих – законы не писаны. 3ато существуют повсюду законы о евреях. И если общий закон распространяется и на евреев, то это устанавливается специальным законом. Подобно неграм, подобно женщинам, в отличие от всех свободных народов, евреи должны быть еще эмансипированы [25]. И тем хуже для них, если они в противоположность неграм принадлежат к благородной расе [26], в противоположность женщинам выдвигают из своей среды не только выдающихся женщин, но и мужей, даже великих мужей.

Так как еврей нигде не бывает дома и нигде его не признают туземцем, – он всюду остается чужим. То обстоятельство, что он сам, что его предки родились в стране, нисколько не изменяет сущности дела. В большинстве случаев с ним обращаются, как с пасынком, как с замарашкой, в лучшем случав, как с приемышем, права которого могут быть оспариваемы, и никогда – как с законным дитятей страны. Ни немец, гордый своим тевтонством, ни славянин, ни кельт не согласятся с тем, что семит еврей равен им по своей природе. И если они, как просвещенные люди, готовы даровать еврею все гражданские права, то они все же никогда не дойдут до того, чтобы в своем согражданине забыть еврея [27]. 3аконодательная эмансипация евреев – это кульминационный пункт успеха настоящего века по отношению к ним. Но законодательная эмансипация не есть общественная эмансипация и, с провозглашением первой евреи еще не освобождаются от исключительности своего общественного положения. Эмансипация евреев находит, конечно, оправдание в том, что она всегда будет являться постулатом логики, права и правильно понятых интересов, по никогда ее не признают естественным выражением человеческого чувства [28], и поэтому она нигде не являлась в качестве чего-то вполне естественного, никогда она не пускала достаточно глубоких корней, чтобы о ней не приходилось уже более говорить. Как бы то ни было, предпринимается ли эмансипация по естественному побуждению, или по сознательным мотивам, она остается не более, как щедрой подачкой для 6едного униженного народа – нищего, которому охотно или не охотно бросают милостыню, но все же неохотно держат у себя. Нельзя же питать симпатии или доверия к бездомному нищему, к бродяге. Пусть еврей не забывает, что насущные гражданские права должны быть ему предоставлены. Пока же этот народ по своему положению будет создавать лишь скитальцев, пока он не будет в состоянии сказать, откуда он идет и куда направляется, пока сами евреи в о6ществе арийцев будут неохотно говорить о своем семитическом происхождении и будут недовольны всяким напоминанием о нем, пока им будут покровительствовать, пока их будут преследовать, защищать, эмансипировать – никакое официальное уравнение их с другими народами не снимет с них клейма, которым они ошельмованы и которое наложено на них мало завидной обособленностью среди других народов.

К унизительному зависимому положению еврея среди неевреев присоединяется еще одно важное, практически существенное обстоятельство, которое окончательно делает невозможным слияние евреев с коренным населением.

В великой борьбе за существование культурные народы охотно подчиняются тем законам, которые способствуют превращению этой борьбы в мирную конкуренцию, в благородное соревнование, при чем народы обыкновенно делают различие между коренными жителями и иностранцами, отдавая предпочтение первым [29]. И если это различие выказывается даже по отношению к полноправным иностранцам, то как резко выступает оно в отношениях к вечно чуждому еврею! С какой неприязнью смотрят на еврея, этого попрошайку, который осмеливается устремлять свой жадный взор на чужую родину, словно на любимую женщину, охраняемую недоверчивыми родственниками. И если он все же имеет успех и ему удается сорвать хоть несколько цветов с ее венка, тогда горе несчастному! Пусть он не плачет, если его постигнет та же судьба, какая постигла евреев в Испании...

Впрочем, евреям вовсе не нужно добиться особенных успехов, чтобы затем им пришлось плохо. Там, где они скучены большими массами, они по своей численности приобретают в конкуренции более или мене значительный перевес, неблагоприятный для нееврейского населения. Но ведь мы видим, в какой страшной 6едности влачат свое жалкое существование евреи, скученные в западных губерниях России, и тем не менее не перестают раздаваться жалобы на эксплуатацию евреев [30].

Резюмируя вышесказанное, мы видим, что еврей является мертвецом – для живых – чужим – для коренных жителей, скитальцем для туземцев, нищим – для имущих, эксплуататором и миллионером – для бедняков, для патриотов – существом, лишенным отечества, для всех классов – ненавистным конкурентом.

На почве этого естественного антагонизма рождается и масса взаимных недоразумений, обвинений и упреков, которые обе стороны, отчасти справедливо, отчасти неосновательно, бросают друг другу. Так, евреи, с одной стороны, вместо того, чтобы хорошо обсудить свое собственное положение и наметить соответственную рациональную ligne de conduite, апеллируют к Вечной справедливости, воображая, что добьются чего-нибудь таим путем [31]. С другой стороны, вместо того, чтобы просто опираться на естественное превосходство своих сил и держаться своей исторически-верной точки зрения, точки зрения сильного, неевреи пытаются оправдать свое отрицательное отношение к евреям массой направленных против них обвинений, которые при ближайшем рассмотрении оказываются беспочвенными или несущественными. Кто же хочет быть беспристрастным и обсуждать земные дела – не по принципам утопической Аркадии, а с целью констатировать и о6ъяснять факты, дабы извлечь прагматические выводы, тот ни одну из сторон не объявит ответственной за этот антагонизм. Евреям же, о которых мы собственно и ведем здесь речь, он скажет: «Вы поистине глупый и презренный народ! Вы глупы, потому что беспомощно стоите и ожидаете от человеческой природы того, чего в ней никогда не было – гуманности. Вы презренны, потому что у вас нет самолюбия и нет национального самосознания».

Национальное самосознание! Где же его взять? В том то и заключается, великое несчастье нашего племени, что мы не составляем нации, что мы только евреи. Мы – стадо, рассеянное по всему лицу земли, лишенное защищающего нас пастуха. При самых лучших обстоятельствах мы достигаем почетного ранга козлов, каких держат при породистых лошадях. И в этом заключается высшая цель нашего честолюбия!

К тому  же наши покровители всегда заботились о том, чтобы мы не имели времени перевести дух, чтобы наше самосознание не окрепло. Как единичные евреи, но не как еврейская нация, мы ведем в течение столетий тяжелую неравную борьбу за существование. При разброде каждый еврей в отдельности должен был истощить свои духовные, и физические силы в борьбе за кусок хлеба, омоченный слезами, и за право дышать воздухом. В этой отчаянной борьбе мы не были побеждены. Мы вели самую славную партизанскую войну со всеми народами земного шара, единодушно стремившимися нас уничтожить [32]. Но войны, которые мы вели и будем вести, Бог знает, сколько времени, были войнами не за отечество, а за жалкое существование миллионов «странствующих торгашей» [33]. И если народы не были в состоянии уничтожить наше существование [34], тем не менее они сумели искоренить в нас стремление к национальной самостоятельности [35]. С каким-то фатальным равнодушием мы видим, как во многих странах нам отказывают в том, в чем не легко было бы отказать и зулусу [36]. Рассеянные, мы сохранили нашу индивидуальную жизнь, доказали нашу способность к сопротивлению, но утратили связующее звено национального самосознания. Стремясь к сохранению нашего материального существования, мы, к сожалению, слишком часто были вынуждены игнорировать наше нравственное достоинство [37]. Мы не замечали, что благодаря этой недостойной, хотя вынужденной тактике, мы все глубже падали в глазах наших врагов, все более становились предметом их презрения [38] и были обречены на существование перелетных птиц, которое, наконец, и сделалось нашим роковым уделом. На необозримом пространстве земного шара не нашлось для нас угла [39]. Чтобы иметь, где преклонить свою усталую голову, мы вымаливали только крошечное место; суживая таким образом наши требования, мы тем самым умаляли наше достоинство, которое и в наших и в чужих глазах свелось на нет. Мы служили народам мячом, которым они играли. Нас так же охотно подхватывали и отбрасывали. Нас терпели тем охотнее, чем наше национальное самосознание делалось более податливым и эластичным в руках играющих.

Возможна ли была при таких обстоятельствах речь о национальном чувстве, о свободном развитии наших национальных сил, о самобытной гениальности?

Кстати заметим, что наши враги не преминули воспользоваться этой последней чертой нашего характера, отчасти правильно подмеченной, но в сущности безразличной, чтобы сковать себе новое оружие для доказательства нашей духовной несостоятельности. Можно подумать, что в их рядах только и произрастали гениальные люди, словно ежевика на кустарнике. Несчастные! Орла, некогда вознесшегося до неба и узревшего Божество, они упрекают в том, что он недостаточно высоко парит в воздухе, когда у него подрезаны крылья; но и с подрезанными крыльями мы удержались на одной высоте с великими культурными народами.

Дайте нам только счастье познать самостоятельность, предоставьте нам самим распоряжаться нашей судьбою, уделите нам кусок земли, как сербам и румынам, дайте нам сперва возможность воспользоваться преимуществом свободного национального существования – и тогда лишь дерзайте нам бросить слово осуждения, упрекнуть нас в недостатке гениальных людей! [40] Теперь же мы все еще живем под тяжестью зла, которое вы нам причиняете.

Нам недостает не гениальности, а самосознания и чувства собственного достоинства, которое вы у нас похитили [41].

Когда нас унижают, грабят, разоряют, оскорбляют – мы не осмеливаемся защищаться [42], и, что еще хуже, мы это находим в порядке вещей. Нас бьют по лицу – мы охлаждаем пылающую щеку холодной водой нам наносят кровавые раны – мы накладываем бинты; нас выбрасывают из дома, который мы сами для себя построили, – мы смиренно просим о милости; а не удается нам смягчить сердца наших притеснителей – мы удаляемся ищем другого убежища. Услышим ли мы на дороге, как праздный зритель нам кричит: «О, бедные жиды, вы, право, достойны сожаления» – мы глубоко тронуты; скажут ли о каком-нибудь еврее, что он делает честь своему народу – этот народ достаточно глуп, чтобы этим гордиться. Мы так глубоко пали, что чуть ли не делаемся заносчивыми от радости, когда, как, напр., в западной Европе, известную часть нашего народа ставят на один уровень с неевреями. Но кого нужно ставить, тот, очевидно, сам слабо стоит на ногах. Если не справляются о нашем происхождении и нас принимают за чистокровных детей страны – мы уже благодарны до полного самоотречения. За предоставленное нам спокойное положение и право удовлетворять нашим насущным потребностям, мы готовы уговорить се6я и других, что мы уже вовсе не евреи, а чистокровные сыны страны. Тщетный самообман! Вы можете быть испытанными, верными патриотами, и все же при всяком удобном случае вам напомнят о вашем семитическом происхождении [43]. Это роковое memento mori лишь до тех пор не будет вам мешать пользоваться гостеприимством, пока в один прекрасный день вас не выпроводят за границу, и скептическая чернь не напомнит вам, что вы в сущности ничего более, как бродяги и паразиты, которые не находятся под защитой законов.

Но и гуманность обращения не служит доказательством того, что мы желанны, а не отвержены.

Какую жалкую фигуру мы изображаем из себя! Мы не числимся в рядах других наций и не имеем никакого голоса в совете народов, даже в вопросах, касающихся нас лично [44]. Наше отечество – чужбина, наше единство – рассеяние, наша солидарность – всеобщая вражда, наше оружие – приниженность, наша защита – бегство, наша самобытность – умение приспособляться, наше будущее – завтрашний день. Какая унизительная роль для народа, некогда имевшего своих Маккавеев! [45]

Что за диво, если одно лишь глубокое презрение дано в удел народу, который, ради сохранения своей жизни, позволяет топтать себя ногами и в то же время целует эти ноги.

Самое роковое в нашей истории – это то, что мы не можем ни умереть, ни жить. Мы не можем умереть, несмотря на удары наших врагов, и в то же время не хотим умереть от собственной руки посредством ренегатства или самоуничтожения; но и жить мы не можем – об этом уже пекутся наши враги. Начать новую национальную жизнь, чтобы жить, как другие народы – и этого мы не хотим, благодаря тем слишком усердствующим патриотам, которые считают необходимым принести в жертву своей, впрочем самой по себе понятной, верноподданности право на какое бы то ни было самостоятельное национальное существование. Эти патриотствующие фанатики отказываются от собственной жизни в пользу любой, высшей или низшей национальности. Но они этим никого не обманывают. Они не видят, как охотно отказываются от их еврейской дружбы.

И живем мы в течение 18 столетий, покрытые позором, без единой попытки сбросить его с себя.

Мы хорошо знаем многострадальную жизнь нашего народа и мы не из тех, которые готовы сделать наших предков ответственными за эти страдания. Забота о личном самосохранении должна была убить в зародыше всякую национальную мысль, всякое общее народное движение.

Когда нееврейские народы, благодаря нашей разбросанности, в каждом из нас силились поразить весь еврейский народ, и были достаточно устойчивы, чтобы не пасть побежденными, в то же время мы оказались совершенно бессильными, чтобы подняться и продолжать борьбу собственными силами. Под гнетом нашего долгого рассеяния утратили всякую веру в самих себя, всякую способность к инициативе.

К тому же мессианство, вера во вмешательство Высшей Силы, которая поможет нашему политическому возрождению, и религиозное убеждение, что мы должны покорно переносить Богом наложенное на нас наказание, избавили нас от всякой заботы о нашем национальном освобождении, о нашем единении и независимости. Благодаря этому, мы избегали всякой мысли об отечестве И тем охотнее это делали, чем более нам приходилось заботиться о нашем материальном благополучии. И, таким образом мы опускались все ниже и ниже. Лишенные отечества, мы забыли о нем. Не пора ли понять, как это для нас постыдно?

К счастью, в настоящее время обстоятельства несколько изменились. События последних лет в «образованной» Германии, Румынии и Венгрии, в особенности же в России, сделали то, чего не могли сделать наиболее кровавые преследования в средние века. Народное самосознание, глухо таившееся в то время лишь в бесплодном мученичестве, на наших глазах свободно обнаружились в массе русских и румынских евреев в виде неудержимого влечения в Палестину. И как это увлечение ни неудачно по своим результатам, оно все же обнаружило правильный инстинкт народа, которому стало ясно, что ему необходимо иметь свою родину. Тяжелые испытания, павшие на его долю, вызвали в нем реакцию, которая уже не ограничивается фаталистическим отбыванием ниспосланного Богом наказания. Даже и в темной массе русских евреев начала современной культуры оставили заметный след. Не отрекаясь от иудейства и от своей веры, они чувствуют себя глубоко возмущенными несправедливым обращением, которое только потому может оставаться безнаказанным, что еврейское население именно для нашего правительства является чужим.

С тех пор, как наши соплеменники получили возможность свободно дышать на небольшой части земного шара и сделались более отзывчивыми на страдания своих братьев, с тех пор, как нескольким второстепенным, угнетенным народностям дозволили возвратить себе самостоятельность, мы тоже ни одной минуты не можем сидеть сложа руки, не должны допустить, чтобы и в будущем мы были обречены играть безнадежную роль «вечного жида».

Да, безнадежна эта роль, способная довести до отчаяния!

Если отдельный человек, очутившись по несчастью в таком положении, что чувствует себя презираемым и отталкиваемым обществом, лишает себя жизни – никто этому не удивляется. Но где же то орудие смерти, которым можно было бы нанести смертельный удар всем разбросанным по лицу земли членам еврейского народного организма? И чья рука поднялась бы для этого? Чем менее это возможно и желательно, тем более лежит на нас обязанность употребить всю оставшуюся в нас нравственную силу на то, чтобы возродиться, дабы и мы, наконец, заняли более достойное и сносное положение среди других народов.

Но если наша исходная точка зрения правильна, если предубежденность человеческого рода против нас покоится на природных и неискоренимых началах, имеющих глубокие антропологические и социальные основания, то, имея в виду медленность человеческого прогресса, мы должны понять, что пока мы не будем иметь, как другие нации, своей собственной родины, мы должны раз навсегда отказаться от благородной надежды сделаться равными со всеми людьми. Мы должны понять, что пока великая гуманитарная идея объединит все народы земли, может пройти целый ряд тысячелетий, и что до тех пор народ, который вездесущ и нигде не дома, всегда будет являться для всякого народного организма как бы куском инородного тела. Наступила пора для трезвого, беспристрастного исследования нашего истинного положения. Беспристрастно, без предвзятого мнения мы должны отыскать во всемирном калейдоскопе трагикомическую фигуру нашего народа, который с искаженным лицом и с изувеченными членами помогает творить великую всемирную историю, далеко не справившись еще со своей маленькой народной историей. Раз навсегда мы должны примириться с мыслью, что другие нации вечно будут нас отталкивать вследствие присущего им вполне естественного чувства вражды [46]. Пред этой естественной силой, которая действует, как и всякая другая сила природы, мы не должны закрывать глаза, мы должны с нею считаться. Мы не можем на нее жаловаться; напротив, мы обязаны собраться с собственными силами воспрянуть и стремиться к тому, чтобы мы не остались навсегда замарашкой, наковальней для народов. Подобно тому, как мы не имеем права делать другие народы ответственными за наше национальное несчастье, мы не имеем права всецело возлагать на них заботу о нашем национальном счастье. Человеческий род и мы с ним [47] находимся едва еще на первом этапе бесконечно длинного пути к царству гуманизма, если таковое вообще когда-нибудь осуществится. Поэтому мы должны отказаться от ложного представления, будто мы в нашем рассеянии исполняем провиденциальную миссию, в которую никто не верит, почетную должность, от которой, откровенно говоря, мы бы охотно отказались, если бы только одновременно с этим исчезло бранное прозвище «жид» [48].

Не в иллюзии и самообмане, но лишь в восстановлении нашего общего национального союза мы можем найти наше спасение и честь. До сих пор мы не слывем в свете солидной фирмой и потому не пользуемся хорошим кредитом.

Если национальные стремления некоторых возродившихся на наших глазах народов имели внутреннее оправдание, то может ли возникнуть вопрос о праве евреев на возрождение? Евреи больше этих народов причастны к международной культурной жизни, больше их имеют заслуг пред человечеством; евреи имеют за собою свое прошлое, историю, общее определенное происхождение, неувядаемую жизненность, непоколебимую веру и беспримерный мартиролог, и более, чем перед какой бы то ни было нацией, согрешили пред ними все народы. Неужели всего этого недостаточно для того, чтобы признать их способными и достойными иметь свое отечество.

Но стремление евреев к национальному политическому единству и самостоятельности, не говоря о внутреннем оправдании, которое имеется у всякого угнетенного народа, должно встретить одобрение и со стороны тех народов, которым мы, справедливо ли или нет, неудобны [49]. Это стремление должно превратиться в факт, с которым современная международная политика поневоле должна будет считаться и который безусловно имеет свою будущность.

Конечно, в начале не обойдется без шума; первое проявление этого стремления будет большинством евреев, не без причины сделавшихся трусливыми и скептическими, выдаваться за невольные судороги тяжело больного организма, а проведение и осуществление этого стремления встретит величайшие препятствия и, может быть, сделается возможным лишь после нечеловеческих усилий. Но нужно помнить, что для евреев нет другого выхода из, их безнадежного положения, и было бы трусостью только потому не выйти на этот путь, что он длинен, тяжел и опасен, что нет полной уверенности в счастливом исходе. Qui ne risque ne gagne, а что еще в сущности мы можем потерять? В худшем случае мы останемся на будущее время теми же, чем мы были до сих пор и чем, благодаря трусости, не хотим перестать быть – вечно презренными евреями [50].

В последнее время мы пережили в России тяжелые испытания.

В этой стране нас и слишком много и слишком мало. Слишком много в юго-западных губерниях, где евреям разрешено жительство, слишком мало во всех других, где им таковое воспрещено. Если бы правительство, а вместе с ним и сам русский народ, пришли к сознанию, что равномерное распределение еврейского населения благодетельно отозвалось бы на преуспеянии всей страны и если бы они держались соответствующего образа действий, то вероятно, не произошло бы тех преследований, которым мы подвергались [51].

К сожалению, здесь не могут и не хотят прийти к такому сознанию. Мы в этом не виноваты, вместе с тем это не может считаться и последствием низкой культуры русского народа, – самых ярых врагов наших мы встретили в лице большей части прессы, которая, казалось бы должна быть интеллигентной, – а, является скорее всего последствием тех всеобщих свойств, присущих человеческой природе, которые мы рассмотрели выше [52]. И так как не наша задача исправить человеческий род, то мы должны подумать, что нам самим делать при данных обстоятельствах?

При данных обстоятельствах, изменения коих ждать нельзя, нас считали, считают и всегда будут считать паразитами, которые ложатся бременем на господствующее население. И изменение этих обстоятельств тем менее возможно, что мы, очевидно, способны сливаться с другими нациями лишь в незначительной степени. Поэтому наша обязанность заботиться о том, чтобы нерастворимый, так сказать, осадок был бы удален и водворен в другом месте. Никто другой, а лишь мы сами должны об этом заботиться. Если бы возможно было равномерно распределить евреев среди всех народов, то, быть может, не существовало бы еврейского вопроса. Но это невозможно. Напротив, очень вероятно, что даже наиболее передовые государства поблагодарят за честь и отклонят всякую массовую иммиграцию евреев.

Мы говорим о6 этом с тяжелым сердцем, но мы должны сказать правду. И нам тем необходимее ее знать, что только при правильном взгляде мы найдем верное средство к улучшению нашего положения.

Было бы печально, если бы мы не воспользовались теми практическими выводами, которые вытекают из нашего опыта. А эти выводы основаны на все более распространяющемся сознании, что мы нигде не чувствуем себя дома и что мы, наконец, должны иметь хотя бы собственную родину, если не собственное отечество.

Дальнейший вывод, вытекающий из нашего опыта, состоит в том, что печальный исход эмиграции из России и Румынии должен быть приписан исключительно тому чрезвычайно важному обстоятельству, что мы были не подготовлены, были застигнуты врасплох, что мы не позаботились об убежище и правильной организации самого переселения. При этом переселении тысяч людей упустили из виду одно незначительное обстоятельство, о котором никто не забывает при оставлении своей старой квартиры – забыли приготовить новую подходящую квартиру.

Если мы действительно будем заботиться о верном убежище, дабы положить конец вечному странствию и поднять нашу нацию, как в наших, так и в чужих глазах, то прежде всего мы не должны мечтать о восстановлении старой Иудеи [53]. Мы не должны поселиться именно там, где наша государственная жизнь была некогда разбита и уничтожена. Наша задача должна быть скромной, если мы хотим, чтобы она была разрешима. Она и без того довольно трудна. Не святая, а собственная земля должна быть предметом нашего стремления. Нам ничего другого ненужно, кроме полосы земли для наших 6едных братьев, которая перешла бы в нашу собственность, с которой никакой чужой властелин не мог бы нас согнать. Туда мы перенесем святая святых, спасенное при крушении нашего старого отечества: идею о Боге и Библию, так как только они превратили нашу отчизну в Святую землю, а не Иордан и Иерусалим [54]. Возможно, что и Святая земля станет нашей собственностью. Тем лучше, но прежде всего должно быть твердо установлено – в этом вся суть – какая страна вообще доступна и в то же время пригодна служить евреям всех стран, вынужденным покинуть родину, верным, никем не оспариваемым приютом, способным дать необходимое пропитание [55].

Мы сознаем, что достижение этой цели, которая должна стать жизненной задачей нашей нации, встретит значительные внутренние и внешние препятствия. Труднее же всего будет достигнуть первого необходимого условия – национального решения. К несчастью, мы упрямый народ. Как легко сумеет консервативная оппозиция, о которой так красноречиво повествует история нашего народа, подавить в зародыше подобное решение! Горе тогда всей нашей будущности!

Какая разница между минувшим и настоящим! Единодушно сомкнутыми рядами совершили мы некогда исход из Египта, чтобы уйти от постыдного рабства и завоевать себе отечество. Теперь мы уходим, как беглецы и изгнанники, под ударами, черни, с отчаяньем в сердце, без Моисея во главе, не имея обетованной земли, которой нам предстояло бы овладеть собственными силами. Нас гонят отовсюду: здесь нас выпроваживают весьма вежливо из опасения, чтобы мы не занесли чумы, там, в лучшем случае, нас где-нибудь и как-нибудь размещают, чтобы мы могли свободно и беспрепятственно торговать ветошью, вертеть папиросы, или сделаться жалкими земледельцами [56]. Говорили об эмиграции только для красного словца.

Смущенные и беспомощные, стояли беглецы на границе и своими впалыми глазами жадно искали помощи; несколько бараков и одна другая тысяча бесплатных билетов – вот все, что они нашли. Затем возвращение на недавно покинутую родину, масса горьких разочарований, и волна народного движения, всколыхнувшаяся к новой жизни, замирает. Вокруг воцаряется тишина, и наши западные братья-благодетели предаются покою.

Море, еще вчера бушевавшее, уже успокаивается. и превращается в старое болото с кишащими гадами.

Так мы беспомощно мечемся в заколдованном кругу в продолжение тысячелетий, предоставляя властвовать над нами слепой судьбе, тысячелетние страдания превратили нас, в народ «братьев милосердия», не создав среди нас целителей народных недугов. Мы держимся рутиной халатности, прибегая лишь к паллиативу благотворительности, не же желая понять, что для полного исцеления нужно уничтожить самые корни недуга.

Богатые знанием и опытом, мы близоруки и легкомысленны, как дети; мы не нашли досуга, чтобы собраться и спросить себя, не должен ли быть положен конец нашей суетливой беготне, вернее, безумному гонению, которому мы подвергаемся.

В жизни народов, как и в жизни отдельных людей, бывают моменты особенной важности, которые не часто повторяются, и которые – все равно, воспользуются ими или нет – имеют решительное влияние на их будущность.

Мы переживаем теперь такой момент. Сознание народа пробудилось. Великая идея 18-го и 19-го веков не прошли бесследно и для нашего народа. Мы себя чувствуем не только евреями, мы себя чувствуем людьми и мы хотим жить, как люди, быть нацией подобно другим [57]. И если мы этого серьезно желаем, то прежде всего мы должны освободиться из под ига и мужественно воспрянуть, а для этого необходимо, чтобы мы захотели сами себе помочь. Тогда и чужая помощь не заставит себя ждать.

Переживаемое нами ныне время благоприятно для решительного образа действий не только благодаря имеющемуся у нас внутреннему опыту, но и благодаря вновь пробудившемуся в нас самосознанию.

Всемирная история текущего времени как бы призвана служить нам союзником. Мы видим, как нации, раньше не дерзавшие мечтать о своем возрождении, в течение каких-нибудь десятилетий воскресли к новой жизни. Сквозь мрак традиционной государственной мудрости пробивается зарево рассвета. Правительства уже прислушиваются – пока лишь там, где они вынуждены это сделать – ко все возвышающемуся голосу национального самосознания. Конечно, счастливцы, которые добились национальной самостоятельности, были не евреями; те стояли на собственной почве, говорили на одном языке и в этом смысле имели перед нами преимущество.

Но если наше положение особенно тяжело, то тем более обязаны мы собрать все находящиеся у нас силы, чтобы победоносно положить конец нашему национальному бедствию [58].

Готовые к жертвам, полные решимости, мы должны приступить к делу, и Бог нам поможет. Мы всегда проявляли готовность к жертвам, всегда обладали достаточной решимостью, чтобы крепко, если не высоко, держать наше знамя. Но в бурном океане всемирной истории мы блуждали без компаса, и его то нам необходимо приобрести. Далека, очень далека та пристань, к которой мы стремимся душою. Мы теперь даже не знаем, где она: на западе или на востоке. Впрочем, тысячелетнему страннику и такой путь не должен казаться длинным.

Но можем ли мы найти ту пристань, не снарядивши для этого экспедиции? Когда же мы будем знать, что предпринять и придем к известному решению, тогда мы осторожно со всей предусмотрительностью, шаг за шагом, а не опрометчиво, пойдем вперед, следя за тем, чтобы не свернуть с прямого пути. Конечно, теперь у нас нет такого предводителя, как гениальный Моисей, но подобного вождя судьба не посылает два раза народу [59]. Однако, ясное понимание того, что нам более всего нужно, ясное понимание неотложной необходимости иметь свою родину разбудило бы среди нас много деятельных, честных и выдающихся друзей народа, которые; соединившись, взяли бы на себя предводительство своим народом и, все вместе, может быть, как и тот один, был бы в состоянии избавить нас от позора и преследования.

Что же делать, с чего нам начать?

Мы думаем, что зародыш этого начинания лежит в существующих в настоящее время союзах (alliance). Им подобает, они призваны и обязаны заложить фундамент того маяка, на который будут устремлены наши взоры. Конечно, чтобы стоять на высоте новой великой задачи, эти союзы должны были бы созвать национальный конгресс, центр которого они бы сами составляли. Но если они откажутся от этой функции и не найдут возможным перейти границы нынешней деятельности, тогда они, по крайней мере, должны образовать из себя особое национальное учреждение, скажем – директорию. Она бы заменила то недостающее нам единение, без которого немыслим, успех наших стремлений. Как представитель наших национальных интересов, этот институт должен был бы состоять из лучших представителей нашего народа и энергично взяться за ведение наших национальных дел. Наши лучшие выдающиеся силы – финансисты, ученые и люди практической деятельности, государственные мужи и публицисты – все должны были бы единодушно протянуть друг другу руки, чтобы идти к общей цели, каковая ближайшим и главным образом состояла бы в создании верного, неприкосновенного у6ежища для тех евреев, которые, влача в разных странах жизнь пролетариата, являются в тягость коренному населению. О всеобщем переселении народа нельзя, конечно, и думать. Сравнительно небольшое число евреев на западе, составляющих там незначительный процент населения и, быть может, вследствие этого находящихся в лучшем положении и даже до известной степени натурализовавшихся, должны и на будущее время оставаться на своих местах; зажиточные же могут остаться даже там, где евреи и не очень терпимы. Но в этом отношении, как мы сказали выше, есть известный предел насыщения, который евреи не должны переступить, если не желают подвергнуться опасности погромов, как в России, Румынии, Марокко и др. Излишек, образующийся вслед за насыщением, будучи и себе и другим в тягость, и есть злой рок для всего народа. Теперь настала пора, когда создание убежища, для этого излишка сделалось неотложным.

Основанием именно такого постоянного убежища должно заняться, а не бесплодным собиранием денежных пожертвований для странников и беглецов, в смятении покидающих негостеприимную родину лишь для того, чтобы погибнуть на неведомой чужбине.

Первая задача национального института, которого нам недостает и который необходимо вызвать к жизни, должна бы заключаться в приискании годной для наших целей, по возможности цельной, сплошной территории. В этом отношении заслуживают внимания две страны, находящиеся в противоположных частях света, страны, из-за которых в последнее время так много спорили и образовались два противоположных эмиграционных течения; этот раскол был смертельным ядом для всего эмиграционного движения. Лишенную всякого плана, цели и единства, мы могли бы считать последнюю эмиграцию совершенно бесплодной и неудачной, если бы она не служила нам поучительным уроком для будущего образа действий. В этом хаосе снующих голодных беглецов, в котором не заметно было ни малейшей предусмотрительности, разумного расчета и единства, нельзя было усмотреть движения хотя бы с какими-нибудь шансами на успех, движения к определенной, намеченной цели. Это была не эмиграция, а роковое бегство. Путь, пройденный в 1881 и 82 г.г. несчастными беглецами, был усеян ранеными и трупами. И даже те немногие, которым выпало счастье достичь цели своих желаний, вожделенной пристани, очутились не в лучшем положении, в каком они были на опасном пути. Везде, куда они приходили, от них старались избавиться. Вскоре переселенцы стали лицом к лицу с беспощадной альтернативой: или скитаться в чужой стране без крова, без помощи и совета, или же со стыдом вернуться на не менее чужую родину. Это странствование было для евреев лишь новым событием в их мартирологе. Но это блуждание по лабиринту изгнания, блуждание, к которому наш народ издавна приучен, не пододвигает его ни на один шаг вперед; напротив того, оно все глубже погружает его в липкие трясины, которыми изобилует его страннический путь. В последней эмиграции нет даже намека на движение к лучшему. Преследование, бегство, рассеяние и новое изгнание – все, как в доброе старое время.

Утомление гонителей дает нам теперь недолгий отдых; будем ли мы этим довольствоваться? Или же мы воспользуемся этим отдыхом и извлечем должное нравоучение из нашего опыта, дабы избегнуть новых ударов, которые не замедлят обрушиться на нас?

Надо думать, что мы теперь далеко не в том положении, в котором печалено прозябали евреи средних веков. И в нашем народе сыны современной культуры ставят свое собственное достоинство так же высоко, как наши гонители [60]. Но мы никогда не сумеем охранить наше достоинство, пока мы не встанем на свои ноги. Пусть, однако, будет найдено у6ежище для нашего бедного народа, – для беглецов, которых всегда будет порождать наша исторически предначертанная судьба, и мы тотчас же поднимемся в уважении нардов. Уже значительным шагом вперед при настоящих обстоятельствах будет одно то, что мы будем знать, куда направить наши стопы в случае, если мы будем вынуждены к выселению. Тогда нас не застигнут врасплох, как в последние годы, печальные события, которые, вероятно, не раз повторятся, как в России, так и в других странах. Мы должны мужественно взяться за работу, чтобы совершить великое дело самоосвобождения, должны употребить все средства, добытые человеческим умом и опытом, лишь бы святое дело национального возрождения не было предоставлено слепому случаю.

3емля, которую нам необходимо приобрести, должна быть плодотворной, в хороших географических условиях и достаточной величины для поселения нескольких миллионов человек. Эта территория, как национальная собственность, должна быть неотчуждаемой. Выбор ее – дело величайшей важности и потому он не должен находиться в зависимости от случайных воззрений или известных предвзятых симпатий отдельных лиц, как это, к сожалению, случалось в последнее время. Нам необходима одна сплошная территория; ведь сущность нашей задачи и состоит именно в том, чтобы в противовес нашему рассеянию мы имели одно о6ъединяющее нас убежище, – несколько убежищ повели бы нас опять к прежнему рассеянию. Вот почему выбор такой национальной отвечающей различным требованиям, постоянной территории должен быть произведен со всей осторожностью и доверен одному лишь национальному учреждению – составленной национальной директорией комиссии из сведущих людей. Только такая высшая инстанция после основательных и всесторонних изысканий будет в состоянии высказать компетентное мнение и определит, на какой из обоих континентов и на какую именно территорию должен пасть наш окончательный выбор. И только тогда директория совместно с компанией капиталистов, как учредителей имеющего впоследствии основаться акционерного общества, должна купить полосу земли, на которой со временем могли бы поселиться несколько миллионов евреев [61]. Эта полоса могла бы либо составлять небольшую территорию в С. Америке, либо сюзеренную провинцию в Азиатской Турции, которую признают нейтральным владением Порта и другие державы. Конечно, трудной задачей для директории будет склонить Порту и другие державы на этот план.

Приобретенную территорию следовало бы под контролем директории размежевать на мелкие участки, которые, сообразно с местными условиями, предназначались бы для сельскохозяйственных, строительных и промышленных целей. каждый соответственно округленный участок (пахотное хозяйство, дом с садом, городской дом, фабрика, и проч.) составлял бы известную «долю», которая, по желанию, предоставлялась бы просителю.

Вслед за размежеванием и обнародованием генеральной карты с обстоятельным описанием территории, следовало бы известное количество участков продать евреям по ценам, соответствующим покупной цене, или несколько повышенным. Вырученная таким образом сумма с барышами поступила бы частью в кассу для вспомоществования неимущим эмигрантам, состоящую в ведении директории, могла бы открыть национальную подписку. Можно предвидеть, что наши соплеменники всюду с радостью пойдут на встречу такому призыву и что для такого святого дела потекут обильнейшие пожертвования.

В каждом именном свидетельстве, выданном покупателю за, подписью директории и общества финансистов, следовало бы указать отмеченный на карте № участка, так что каждый знал бы, где находится приобретенный им, ему одному принадлежащий участок земли, будь это пахоть или место для постройки.

Нет сомнения, что многие евреи, которые, может быть, в данный момент еще привязаны к старой родине мало завидным промыслом, с радостью воспользуются случаем приобрести подобное свидетельство и таким образом запастись для себя и своих детей якорем спасения на случай нужды, дабы иметь возможность уйти от печальных событий, которыми так богато недавнее, прошлое.

Та часть территории, которая, благодаря означенной национальной подписке и ожидаемым барышам, останется в руках директории для бесплатной раздачи, могла бы быть уступлена неимущим, но способным к труду эмигрантам, рекомендованным местными комитетами.

И так как пожертвования по национальной подписке притекут не сразу, а будут поступать ежегодными взносами, то и переселение должно совершаться, исподволь, в известном порядке.

Если-б эксперты высказались в пользу Палестины или Сирии, то это решение должно было бы основываться на том предположении, что страна путем труда и прилежания может со временем стать производительной, и в этом случае цены на землю там с течением времени значительно поднялись бы. Если же решение сведущих людей склонится в пользу С. Америки, то мы должны будем поторопиться. Принимая во внимание, что население в Сев. Амер. Соед. Штатах в последние 38 лет с 17 милл. Возросло до 50 милл. и что прирост населения в ближайшие 40 лет будет вероятно совершаться в той же пропорции, надо признать необходимым сейчас же взяться за дело, если мы не хотим навсегда потерять возможность основать в Новом Свете верное убежище для наших несчастных братьев. Что приобретение в Америке земель при ее быстром росте не только не рискованное, а весьма выгодное дело, очевидно, для всякого мало-мальски разумного человека [62]. Впрочем, вопрос, действительно ли этот акт нашей национальной самопомощи более или менее выгодное дело, не принимается во внимание при столь высоком значении, какое это предприятие может иметь для будущности нашего бездомного народа, ибо наше положение остается навеки непрочным и жалким, пока в нем не совершится коренной переворот. Не гражданское равноправие в той или другой стране будет в состоянии произвести этот переворот, а единственно и всецело автоэмансипация еврейского народа, как нации, образование из колонистов самостоятельного еврейского общежития, которое впоследствии сделается нашей собственной, неотчуждаемой родиной, нашим отечеством.

В возражениях против нашего предложения, не будет, конечно, недостатка. Нам заметят, что мы составляем расчет без ведома хозяина. Какая страна дозволит нам устроиться, как нации, внутри ее границ? С этой скептической точки зрения наше здание, на первый  взгляд, покажется карточным домиком, годным  лишь для забавы детей и шутников. Мы, однако, смеем думать, что только неразмышляющие дети могут потешаться видом людей, потерпевших крушение и сколачивающих себе лодочку, чтобы удалиться из негостеприимной страны. Мы идем даже так далеко, что предъявляем к тем же негостеприимным народам странное требование – содействовать нашему уходу. Наши «друзья» смотрели бы наш уход с таким же удовольствием, с каким мы бы ушли от них.

Конечно, без поддержки правительств невозможно будет осуществить убежище для евреев, а чтобы заручиться этой поддержкой и навсегда обеспечить существование убежища, творцам нашего национального возрождения придется девствовать настойчиво и вместе с тем осмотрительно. То, чего мы добиваемся, в сущности, не ново и ни для кого не опасно. Вместо многих убежищ, которые мы издавна приучены искать, мы хотим иметь одно убежище с политически обеспеченным существованием.

«Теперь, или никогда» – да, будет нашим  лозунгом! Горе нашим потомкам, горе памяти современных евреев, если мы не воспользуемся настоящим моментом!

В заключение мы резюмируем содержание нашей статьи в следующих положениях:

Евреи не составляют живой нации; они всюду чужие и потому презираемы.

Гражданского и политического уравнения евреев недостаточно, чтобы возвысить их в уважении народов.

Единственным к тому верным средством было бы создание еврейской национальности, народа на собственной территории, автоэмансипация евреев, уравнение их, как нации, с другими нациями, путем приобретения собственной родины.

Пусть себя не уговаривают, что гуманность и просвещение послужат когда-нибудь целебным средством против недуга нашего народа.

Недостаток в национальном самосознании, в доверии к самим себе, в политической инициативе и единении, – вот враги нашего национального возрождения.

Чтобы, не быть вынужденными переходить от одного изгнания к другому, мы должны иметь достаточно обширное, убежище, способное прокормить население, сборный пункт, который был бы нашей собственностью.

Настоящий момент более, чем какой-либо другой, благоприятствует осуществлению указанного плана.

Международный еврейский вопрос должен получить разрешение на национальной почве [63]. Разумеется, наше национальное возрождение будет совершаться очень медленно. Мы должны сделать первый шаг, наши потомки должны следовать за нами таким же умеренным шагом, отнюдь не ускоренным.

Почин в деле национального возрождения должен принадлежать конгрессу еврейских почтеннейших граждан.

Никакая жертва не была бы слишком великой, чтобы достигнуть цели, которая обезопасит будущность нашего народа, всюду подвергающуюся опасности.

Финансовое проведение предприятия, судя по положению дела, не может встретить неодолимых затруднений.

Помогите себе сами, и Бог вам поможет!

Перев. Ю. И. Гессен

ИСТОКИ СИОНИЗМА

(Комментарии к книге Льва Пинскера «Автоэмансипация» ее редактора Сергея Баландина)

[19] «Кто хочет доказать слишком много – ничего не доказывает».

– Во-во, это точно относится к вышеприведенному пинскеровскому тезису.

[20] «В действительности мы часто встречаем противоположное явление: евреи хорошо уживаются с неевреями и очень часто находятся с ними в дружественных сношениях. Поэтому очевидно, что вышеуказанные обвинения, которым придают обобщающий характер, большей частью ни на чем не основаны…».

– Мы часто встречаем, как один преступник «хорошо уживается» с другим преступником, но какому судье, скажите мне, придет в голову на этом основании считать, что все иные против него обвинения «ни на чем не основаны»? Да евреи порой прекрасно уживаются с гоями, особенно с гоями сильными мира сего, но эти гои против евреев, как правило, ничего не имеют. Антисемитски настроены обычно бывают низы, кому евреи непосредственно причиняют зло. Потом, Пинскер уже забыл и свои собственные антисемитские обвинения, только что им высказанные, которым сам придавал именно обобщающий характер, а никакой иной, но тогда он не задавался вопросом: на чем основаны его обобщения. Евреям евреев «обобщать» можно, гоям только нельзя.

[21] «Надо быть, слепым, чтобы не видеть, что евреи – «избранный народ» для все6щей ненависти».

– Да, но вот вопрос, кто их избрал? Уж не гои ли? И за что это, интересно, евреям выпала такая «честь»?

[22] «В какой степени и форме проявляется, нерасположение к евреям – это зависит от культурности того или другого народа».

– Немецкий народ особенно наглядно подтвердил упования Пинскера на «культурность».

[23] «Подвергаться ли грабежу, в качестве еврея, или же в качестве такового нуждаться в защите – одинаково постыдно и тяжело для человеческих чувств еврея».

– Иными словами, быть жертвой постыдно, апеллировать к правосудию как к защите тоже, зато быть насильником – честь. Таков «моральный кодекс строителя сионизма».

[24] «Он скорее похож на нищего, а какой же нищий является желанным?».

– Вот, оказывается, за что антисемиты не любят евреев, особенно, олигархов, за то, что они «нищие».

[25] «Подобно неграм, подобно женщинам, в отличие от всех свободных народов, евреи должны быть еще эмансипированы».

– А почему бы еще не «эмансипировать» воров в законе? Евреи не хотят признавать гойское право, живут как государство в государстве по своим внутренним законам, позволяющим им, и даже предписывающим, всячески, обманывать гоев, вредить им и даже убивать. А теперь они говорят об «эмансипации»? Нет, это гои должны быть эмансипированы от евреев, а не наоборот.

[26] «И тем хуже для них, если они в противоположность неграм принадлежат к благородной расе…».

– Здесь комментарии излишни.

[27] «Ни немец, гордый своим тевтонством, ни славянин, ни кельт не согласятся с тем, что семит еврей равен им по своей природе. И если они, как просвещенные люди, готовы даровать еврею все гражданские права, то они все же никогда не дойдут до того, чтобы в своем согражданине забыть еврея».

– Картина сионистами преподносится так, будто евреи очень недовольны своим дискриминируемым положением в гойских странах, а власти этих стран всячески хотят это положение сохранить. Но мы-то знаем, что на самом деле картина была совершенно иной. На протяжении всей 200-летней истории проживания евреев в России власти постоянно пытались эмансипировать евреев, чему последние отчаянно сопротивлялись. Если же сионисты такие сторонники эмансипации, какими они хотят выглядит в своих лицемерных воззваниях, то почему бы им было не объединить свои усилиями с властями России в создании единого гражданского общества россиян?

[28] «Эмансипация евреев находит, конечно, оправдание в том, что она всегда будет являться постулатом логики, права и правильно понятых интересов, по никогда ее не признают естественным выражением человеческого чувства».

– Позиция Пинскера чем-то напоминает рассуждение Фрасимаха из «Государства» Платона. Последний также утверждал, что справедливость нельзя признать естественным выражением человеческого чувства: «…никто не придерживается справедливости по доброй воле: всякий осуждает несправедливость из-за своей робости, старости или какой-либо иной немощи, то есть потому, что он просто не в состоянии ее совершить. Ясно, что это так. Ведь из таких людей первый, кто только войдет в силу, первым же и поступает несправедливо, насколько он способен», – откровенно признается он. Весь диалог «Государство», рисующий проект идеального устройства общества, является опровержением этого тезиса. Также и мы можем доказать, что нет никакого «естественного блага» в дискриминации, апартеиде, в социальной несправедливости; наоборот, любовь и братство – естественные потребности человека как биологического и социального существа.

[29] «…народы обыкновенно делают различие между коренными жителями и иностранцами, отдавая предпочтение первым».

– Да, конечно, делают. Но кто такие «иностранцы»? Подданные иностранного государства, сотрудники посольств или туристы? Нам это Пинскер не уточняет, ему выгодно всех грести под одну гребенку, и тех, кто только вчера приехал в страну, и тех, кто в ней родился, как будто кто-нибудь в России считал иностранцем Пушкина, имевшего эфиопское происхождение, или Лермонтова с его шотландскими корнями. И те евреи, которые сами считали Россию своею родиной, никем и никогда к «иностранцам» также не причислялись.

[30] «…мы видим, в какой страшной 6едности влачат свое жалкое существование евреи, скученные в западных губерниях России, и тем не менее не перестают раздаваться жалобы на эксплуатацию евреев».

– Правильно говорит Пинскер, никто не жалуется на евреев-бедняков, все жалуются на евреев-эксплуататоров. Однако если евреи-бедняки несмотря ни на что остаются евреями, это говорит только о том, что быть евреем-бедняком намного выгоднее, нежели бедняком гоем.

[31] «Так, евреи, с одной стороны, вместо того, чтобы хорошо обсудить свое собственное положение и наметить соответственную рациональную ligne de conduite, апеллируют к Вечной справедливости, воображая, что добьются чего-нибудь таим путем».

– Лучше и не скажешь! Сионизм есть все что угодно, но только не апелляция к справедливости. Поэтому сионистская ligne de conduite (линия поведения) добивается своего всегда в обход писаных Законов и моральных императивов, даже талмудических, которые в конечном итоге апеллируют к Богу, но сионисты живут не по Законам, а по своим «понятиям», весьма далеким от «принципов утопической Аркадии», как выразился ниже Пинскер.

[32] «Мы вели самую славную партизанскую войну со всеми народами земного шара, единодушно стремившимися нас уничтожить».

– Все правильно, но ключевое слово здесь: «мы вели войну со всеми народами земного шара». Тогда становится понятным стремление народов победить своих врагов, непонятно только (Пинскеру непонятно), почему народы так и не смогли одержать победу.

[33] «Но войны, которые мы вели и будем вести, Бог знает, сколько времени, были войнами не за отечество, а за жалкое существование миллионов «странствующих торгашей»».

– Тоже верно. Но что такое «отечество» еврея? Его отечество, прежде всего, это гой, на котором он может паразитировать, так же, как «отечество» для блох – собака. Более того, «ничейных» гоев уже давно не осталось в природе, все они поделены между евреями, как земельные угодья поделены между землевладельцами. Об особом праве паразитировать на гоях (хазуке) хорошо написано в «Книге Кагала», изданной и прокомментированной евреем, давно решившим для себя «еврейский вопрос», Яковом Брафманом, современником Пинскера.

[34] «И если народы не были в состоянии уничтожить наше существование…».

– Если не уничтожили, это еще не значит, что «не были в состоянии», было бы только желание, но еврейство, видимо, так же любо народам, как мошенничество, проституция, наркомания, существование которых по сей день также не уничтожено.

[35] «…тем не менее они сумели искоренить в нас стремление к национальной самостоятельности».

– Это, конечно, гои поддерживали стремление евреев к «жалкому существованию странствующих торгашей», впрочем, отчасти это тоже верно.

[36] «С каким-то фатальным равнодушием мы видим, как во многих странах нам отказывают в том, в чем не легко было бы отказать и зулусу».

– Эта фраза свидетельствует, что сионисты в те времена, в отличие от евреев-ортодоксов, считали гоев людьми, но не всех, а лишь «благородные» европейские расы. Они воочию видели стремительно развивающийся расизм европейцев, их колониальную экспансию и старались не отстать от последних, как бы спрашивая: «А где здесь наша доля? Мы же не зулусы, а раса господ, поэтому нам тоже колонии положены». Поэтому английский еврей писатель Изрейел Зангвилл напишет: «Палестина – страна без народа (палестинцы в глазах европейцев были тогда то же, что и зулусы, что и обезьяны в джунглях, и в расчет их существование на земле не принималось), евреи – народ без страны». Однако европейцы со временем изжили свой расизм, но у сионистов он и по сей день остался преступным пережитком.

[37] «Стремясь к сохранению нашего материального существования, мы, к сожалению, слишком часто были вынуждены игнорировать наше нравственное достоинство».

– Да, материальные интересы редко когда совпадают с интересами нравственными. Нельзя одновременно служить Богу и маммоне.

[38] «…благодаря этой недостойной, хотя вынужденной тактике, мы все глубже падали в глазах наших врагов, все более становились предметом их презрения».

– Совершенно верно. Если бы евреи вели себя достойно, они никогда бы не были предметом презрения даже у своих врагов.

[39] «На необозримом пространстве земного шара не нашлось для нас угла».

– А кто и когда его искал?

[40] «Дайте нам только счастье познать самостоятельность, предоставьте нам самим распоряжаться нашей судьбою, уделите нам кусок земли, как сербам и румынам, дайте нам сперва возможность воспользоваться преимуществом свободного национального существования – и тогда лишь дерзайте нам бросить слово осуждения, упрекнуть нас в недостатке гениальных людей!».

– А кто ж когда евреям не давал «самостоятельности»? Спросите любого антисемита, что он имеет против еврейской самостоятельности? Он скажет: «Да вы что? Мы, наоборот, хотим им дать самостоятельность, чтобы наконец освободиться от еврейского ига». Евреям выделяли целые кварталы в городах, местечки в провинции, давали право кагального самоуправления, российское правительство неоднократно пыталось организовать еврейские сельскохозяйственные колонии, где бы евреи кормились своим трудом, примерно в это же время, когда Пинскер писал свой памфлет, Мозес Монтефиоре и Эдмонд Ротшильд устраивали трудовые еврейские поселения в Палестине, но это мало что дало, мельница, которая по сей день стоит в одном из таких поселений – Мишкенот шаананим в Иерусалиме, так ни разу и не заработала, ни одно еврейское предприятие не смогло бы просуществовать и дня без постоянного финансирования иностранными еврейскими магнатами, что в общем-то не изменилось и по сей день, разве что многие израильтяне теперь и сами стали магнатами. Но магнату «самостоятельность» не нужна, ибо не его притесняют, а он держит в кабале зависимый от него трудовой мир. Во времена же Пинскера евреи в массе своей как раз таки бежали от своей «самостоятельности», стремились как можно дальше расселиться в гойской среде, требовали права развивать свою деятельность за чертой оседлости, кстати, в более бедных губерниях, чем те, в которых они проживали. Это что, стремление к «самостоятельности» или посягательство на самостоятельность пока еще «бесхозных» гоев, относительно свободных от еврейской гегемонии? Нет уж что-нибудь одно: либо эмансипация – полное гражданское равенство, как в правах, так и в обязанностях, либо «национальная независимость», но тогда уже извольте довольствоваться статусом иностранцев.

[41] «Нам недостает не гениальности, а самосознания и чувства собственного достоинства, которое вы у нас похитили».

– Можно конфисковать имущество, лишить человека свободы и даже жизни, но нельзя конфисковать его гениальность, и особенно, чувство собственного достоинства, если, конечно, оно у него есть.

[42] «Когда нас унижают, грабят, разоряют, оскорбляют – мы не осмеливаемся защищаться».

– Если не осмеливаетесь, значит, не чувствуете за собой правоту, но защищаться имеет право каждый, на то и существует правосудие, в котором евреям, в частности, в России, никогда не отказывали.

[43] «Вы можете быть испытанными, верными патриотами, и все же при всяком удобном случае вам напомнят о вашем семитическом происхождении».

– Нельзя сказать, что здесь Пинскер абсолютно не прав. Да, такое бывает, бывает и еще хуже, кое-кто, например, напоминает о еврейском происхождении христианских этических ценностей, о еврейских корнях демократии и коммунизма. Что же теперь всем христианам, демократам и коммунистам бежать из «гойских» стран? Однако заметьте, аргумент якобы присущего всем гоям антисемитского расизма имеет только одну цель: не осудить расизм, а наоборот, оправдать расизм еврейский. Мол, гои никогда не примут еврея в свои народы, потому что все они закоренелые расисты, исправить которых невозможно, не стоит и пытаться. Пусть даже гой ни на словах, ни на делах никак не показывает свой расизм, но внутри от таков, можете в этом не сомневаться, сей «аргумент» воистину ничем не опровержим: «Но и гуманность обращения не служит доказательством того, что мы желанны, а не отвержены». А потому, единственный выход у еврея – самому стать расистом и не забывать о своем «происхождении».

[44] «Мы не числимся в рядах других наций и не имеем никакого голоса в совете народов, даже в вопросах, касающихся нас лично».

– Это действительно несправедливо, но не по отношению к евреям, а по отношению к народам. И сегодня в ООН имеет представительство государство Израиль, а не мировое еврейство. Потому все резолюции ООН носят лишь антиизраильский характер, а не антисемитский. Израиль же за спиной народов декларирует себя государством всех евреев мира, а не только израильтян, и вовсе уж не израильтян-гоев, которые никак не могут быть ответственны за еврейский расизм, направленный как против них самих, так и против коренных палестинцев – не граждан Израиля.

[45] «Какая унизительная роль для народа, некогда имевшего своих Маккавеев!».

– Да, кем-кем, а Маккавеями евреи никогда не гордились. Это все равно, что православным канонизировать Сталина, хотя последний, конечно, и защитил их от Гитлера. Талмуд однозначно осуждает Маккавев как тиранов, а апокрифическая «Книга Маккавев», принятая у христиан, в еврейской традиции и вовсе запрещена. Праздник Ханукки не считается священным религиозным праздником, как, например, Песах или как Шавуот, или хотя бы как просто суббота; для евреев это рабочий день, и если где он и празднуется, то не в честь победы Маккавеев, а в честь чуда с маслом, произошедшем по воле Всевышнего в Иерусалимском Храме. – Любой раввин вам это объяснит.

[46] «Раз навсегда мы должны примириться с мыслью, что другие нации вечно будут нас отталкивать вследствие присущего им вполне естественного чувства вражды».

– Давайте эту фразу скажем не применительно к нации, а применительно к отдельному человеку: «Раз навсегда я должен примириться с мыслью, что другие люди вечно будут меня отталкивать вследствие присущего им вполне естественного чувства вражды». – Чтобы вы ответили такому человеку? Разве не посоветовали бы ему пересмотреть его собственное отношение к людям? Да, но это человек, человека можно критиковать сколько угодно, еврейство же нельзя критиковать ни в коем случае, ибо такая критика тут же будет истолкована как «антисемитизм» или как «вполне естественное чувство вражды».

[47] «Человеческий род и мы с ним…».

– Интересно сказано! Если талмудисты не причисляют к роду человеческому гоев, то сионисты, как видим, не причисляют к человечеству евреев.

[48] «…мы должны отказаться от ложного представления, будто мы в нашем рассеянии исполняем провиденциальную миссию, в которую никто не верит, почетную должность, от которой, откровенно говоря, мы бы охотно отказались, если бы только одновременно с этим исчезло бранное прозвище «жид»».

– Пинскер хорошо понимал, что сионистская авантюра несовместима ни с какой религиозной доктриной, ни с христианской, ни даже с иудейской, где смысл существования евреев выводится не из частных эгоистических интересов этого клана, а из Божественного мессианского плана спасения всего человечества. Отказ от еврейского мессианства есть по сути дела отказ от избранности еврейства – испокон веков рассматривалось евреями как отступничество. Для этого вовсе не обязательно было затевать сионизм, ибо решение еврейских проблем путем отступничества всегда было, в принципе, евреям доступно. Так, например, раввины Деннис Прейгер и Джозеф Телушкин в своей книге «Почему евреи?» пишут: «Так как иудаизм корень антисемитизма, то евреи, в отличие от жертв расовых и этнических предрассудков, могут во всех случаях проявления антисемитизма, за исключением нацизма, избежать преследований. С древности и до наших дней евреи, отказавшиеся от своей еврейской индивидуальности и принявшие религию и национальный образ окружающего большинства, больше не подвергались преследованиям». Однако у этих раввинов как-то не очень заметны проклятия в адрес сионизма за отступничество. В чем же тут дело, неужели с тех пор сионизм изменился? Нет, сионизм не изменился, зато изменились представления некоторых раввинов (но не всех) о еврейской провиденциальной миссии. Желая идти «в ногу со временем», они задним числом смогли приписать сионизму провиденциальный смысл. Более того, в «мессианство» сионизма уверовали также и многие христиане-филосемиты, особенно из различных сект, популярных в англо-американской среде. Однако их понимание «мессианства» не имеет ничего общего с подлинным мессианством. Каково подлинное мессианство мы уже писали выше, цитируя пророка Исаию. Мессианство по Исаии и по Иисусу – это объединение праведников со всего человечества в единой вере, в едином Граде Божием, «мессианство» же по раввинам это разделение различных эгоистов по их геополитическим интересам и апартеид народов. Евреям не нужно отказываться от своей провиденциальной миссии, им ее нужно просто исполнить, обратившись к христианской вере, получившей свое естественное развитие в идеях социализма и марксистского интернационализма.

[49] «…стремление евреев к национальному политическому единству и самостоятельности, не говоря о внутреннем оправдании, которое имеется у всякого угнетенного народа, должно встретить одобрение и со стороны тех народов, которым мы, справедливо ли или нет, неудобны».

– Да, многие народы желали бы избавится от евреев, вопрос только, за чей счет? А если мы спросим палестинцев, одобрят ли они «еврейскую самостоятельность» где-нибудь на территории Франции или Германии? – Думаю, что тоже одобрят. Более того, никто не против еврейской самостоятельности и на территории Палестины, только вести себя надо по-человечески, не как фашисты.

[50] «Qui ne risque ne gagne, а что еще в сущности мы можем потерять? В худшем случае мы останемся на будущее время теми же, чем мы были до сих пор и чем, благодаря трусости, не хотим перестать быть – вечно презренными евреями».

– Фраза начинается французской пословицей: Qui ne risque ne gagne – Кто не рискует, тот не выигрывает, а заканчивается: «а что еще в сущности мы можем потерять?», тогда непонятно, в чем тут «риск» и на какой «выигрыш» вы в таком случае претендуете? Да, если бы сионизм был бы авантюрой рискованной, сионистов было бы, по крайней мере, за что уважать. Но Пинскер сам уверяет, что сионист ничем не рискует, ибо, как тот был «презренным евреем», таковым он и останется, хуже не будет.

[51] «Если бы правительство, а вместе с ним и сам русский народ, пришли к сознанию, что равномерное распределение еврейского населения благодетельно отозвалось бы на преуспеянии всей страны и если бы они держались соответствующего образа действий, то вероятно, не произошло бы тех преследований, которым мы подвергались».

– Где здесь логика, скажите мне? Если вероятность преследований прямо пропорциональна концентрации евреев в одном месте, то для чего сионистам нужна эта концентрация? А если они добиваются концентрации, то зачем им еще и «равномерное распределение»?

[52] «…это не может считаться и последствием низкой культуры русского народа, – самых ярых врагов наших мы встретили в лице большей части прессы, которая, казалось бы должна быть интеллигентной, – а, является скорее всего последствием тех всеобщих свойств, присущих человеческой природе, которые мы рассмотрели выше».

– Оставим суждение об уровне культуры русского народа, давшего образование и культуру самому Пинскеру на его совести, однако насчет прессы есть и другие мнения, причем прямо противоположные. Что интересно, Пинскер, как и прочие антисемитофобы, и не пытается привести свои возражения по существу против конкретной критики еврейства в русской прессе, он ее просто клеймит если не «последствием низкой культуры русского народа», то «последствием низких свойств человеческой натуры». Что ж, допустим, только для сравнения сопоставьте эту критику и с последствиями «высокой культуры» немецкого народа.

[53] «Если мы действительно будем заботиться о верном убежище, дабы положить конец вечному странствию и поднять нашу нацию, как в наших, так и в чужих глазах, то прежде всего мы не должны мечтать о восстановлении старой Иудеи».

– Эти слова полностью развенчивают миф о якобы присущей сионистам любви к «исторической родине», для них «родина» все то, что достанется евреям во владение, по праву ли, или без права. Досталась бы в удел Уганда, нашлись бы толкователи, что уж исхитрились бы доказать, что сия земля завещана им Священными писаниями. И дальше Пинскер подтверждает эту мысль: «Мы не должны поселиться именно там, где наша государственная жизнь была некогда разбита и уничтожена. Наша задача должна быть скромной, если мы хотим, чтобы она была разрешима. Она и без того довольна трудна. Не святая, а собственная земля должна быть предметом нашего стремления».

[54] «Туда мы перенесем святая святых, спасенное при крушении нашего старого отечества: идею о Боге и Библию, так как только они превратили нашу отчизну в Святую землю, а не Иордан и Иерусалим».

– Ну почему бы тогда евреям не перенести «святая святых» в Тель-Авив? Меньше было бы проблем с Храмовой горой.

[55] «…прежде всего должно быть твердо установлено – в этом вся суть – какая страна вообще доступна и в то же время пригодна служить евреям всех стран, вынужденным покинуть родину, верным, никем не оспариваемым приютом, способным дать необходимое пропитание».

– Есть такая страна – Биробиджан.

[56] «…там, в лучшем случае, нас где-нибудь и как-нибудь размещают, чтобы мы могли свободно и беспрепятственно торговать ветошью, вертеть папиросы, или сделаться жалкими земледельцами».

– Нет, не «жалким земледельцем» мечтает сделаться сионист, но как минимум феодалом, господствующим над рабами.

[57] «Мы себя чувствуем не только евреями, мы себя чувствуем людьми и мы хотим жить, как люди, быть нацией подобно другим».

– Пинскер прав: тот, кто чувствует себя «евреем», ему трудновато чувствовать себя человеком. Он только не знает, что невозможно в себе совместить и то, и другое. Так недавно, когда я на одном из форумов упомянул о сионистской цели сделать евреев «нацией подобно другим», мне «сионисты» на это ответили так: «Самый изощренный антисемитизм выглядит так: евреи вот у вас уже есть государство теперь будьте как все. Это и есть «решение еврейского вопроса», с одной только оговоркой, это уже пробовали: недавно фашисты в Германии, до этого черносотенцы, Хмельницкий, Испания, Франция,… осторожно в Израиле бродит вирус антисемитизма вирус неизлечим (принятыми в большинстве стран методами) имя вируса и признаки совпадают «будьте как все» лечение: беречь детей от контактов с носителями даже если эти носители привлекательны». – Вот так то вот, господа, вы думали, что антисемитизм – это дискриминация евреев? Нет, «антисемитизм» есть несогласие с дискриминацией гоев, притязание на равные права с евреями. Лучшего определения антисемитизму и не найти, поблагодарим моего оппонента за откровенность.

[58] «Но если наше положение особенно тяжело, то тем более обязаны мы собрать все находящиеся у нас силы, чтобы победоносно положить конец нашему национальному бедствию».

– «Национальное бедствие» евреев находится в самих евреях, а от себя не убежишь, поэтому даже в чисто еврейской среде евреи сталкиваются с теми же проблемами, что и в гойской, что наглядно видно в современном Израиле. Но чтобы быть сионистом, недостаточно быть просто евреем, нужно быть очень скверным евреем, ненавидящим вокруг себя все и вся, – это Пинскер и называет «национальным самосознанием». Но таких евреев в мире не так-то уж много. Обычный еврей заводит дружеские отношения с соседями, с коллегами по работе, участвует в общественной и политической жизни той страны, в которой он родился, вступает в смешанные браки и таким образом, в конце концов приспособляется, отчасти решая проблему своего «национального бедствия». Подлинное же бедствие наступает тогда, когда еврей во имя авантюры, основанной на химерическом «национальном самосознании» предает свое собственное настоящее самосознание. Не так то просто отречься от языка, который стал родным, от литературы, на которой воспитывался, от учителей, которые тебя воспитывали, от учеников (если ты учитель) или от пациентов (если ты врач), которым ты отдавал свою душу и сердце. А несправедливости в любом обществе хватает, но только сионист кроме несправедливости не замечает ничего, а потому неспособен быть справедливым и сам – в этом его «национальное бедствие». Здесь надо также сказать, что многие евреи стали сионистами по ошибке, их привело к сионизму не «национальное самосознание», основанное на ненависти к гоям, а совсем иные мотивы: кого поиск куска хлеба, а кого поиск правды, как, например, сионизм 60-х годов в СССР, возникший на волне диссидентского движения, а не националистического. Позже многие такие «сионисты» поняли свою ошибку и стали уже диссидентами Израиля.

[59] «Конечно, теперь у нас нет такого предводителя, как гениальный Моисей, но подобного вождя судьба не посылает два раза народу».

– Евреи всегда верили, что вывел их из Египта не Моисей, а Бог – Он был настоящим Предводителем и евреев, и Моисея. У сионистов же такого Предводителя действительно нет, в этом Пинскер прав.

[60] «И в нашем народе сыны современной культуры ставят свое собственное достоинство так же высоко, как наши гонители».

– Вот, что такое «собственное достоинство» по Пинскеру – быть гонителем.

[61] «…директория совместно с компанией капиталистов, как учредителей имеющего впоследствии основаться акционерного общества, должна купить полосу земли, на которой со временем могли бы поселиться несколько миллионов евреев».

– Здесь мы видим, что сионистами сначала предполагалось «покупать» земли, а не оккупировать и не аннексировать их. Но даже «купленные» земли не всегда приобретались честно. Палестина до евреев не знала такого понятия как «землевладение», кто на земле селился, кто ее обрабатывал, тот ею и владел. Феллахи имели свои поля, свои дома и деревни, но не имели никаких документов на собственность, кроме факта самого проживания. Турецкое правительство за их спинами отдавало целые регионы во владение тем или иным представителям своей знати – эфенди, которые рады были избавится от своей нерентабельной «собственности», продав ее евреям.

[62] «Что приобретение в Америке земель при ее быстром росте не только не рискованное, а весьма выгодное дело, очевидно, для всякого мало-мальски разумного человека».

– Конечно, для сионистов Америка всегда была предпочтительнее Палестины, и они бы туда давно бы переселили всех евреев, если бы английские и ирландские сетлеры их не опередили, поэтому, сионистам ничего не оставалось делать, как брать, что подешевле – относительно свободные от европейского влияния провинции политически ослабшей и потому сговорчивой Оттоманской империи.

[63] «Международный еврейский вопрос должен получить разрешение на национальной почве».

– Это изречение имеет смысл только если подразумевает свою альтернативу, которую оно тем самым оспаривает. Альтернативой национализму является интернационализм или ассимиляция. Какая из этих альтернатив надежнее для решения еврейского вопроса можно увидеть, если посмотреть чуть вглубь: что явилось причиной еврейского вопроса? Его причиной был как раз таки национализм. Это все равно, что сказать: решение проблемы классовой борьбы должно получить разрешение в углублении классовых противоречий. Таким образом, только стирание различий между евреями и неевреями может покончить с вековым конфликтом, всякие же другие меры способствуют лишь его дальнейшему обострению.