Сергей Баландин

«ПЯТОЕ ЕВАНГЕЛИЕ»

ОПИСАНИЕ СВЯТЫХ МЕСТ В ИЗРАИЛЕ С КОММЕНТАРИЯМИ И РАЗМЫШЛЕНИЯМИ

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
ЭКЗЕГЕТИКА СЕРДЦА

Глава третья

«КРОВЬ ЕГО НА НАС И НА ДЕТЯХ НАШИХ»

Виа Долороза

Сегодня для всех христианских паломников, пребывающих в Иерусалим, главным маршрутом является Виа Долороза – путь скорби, путь, который совершил Иисус, неся Свой крест на Голгофу. Проходя по стопам Спасителя, верующему есть о чем поразмышлять, вспомнить, может быть, в чем-то раскаяться, в чем-то утвердиться духом, иными словами, провести экзегетику своего сердца. Но, прежде всего, нужно вспомнить, что мы знаем о последних страданиях Христа, которые Он пережил в Страстную пятницу, из сообщений евангелистов. Эти сообщения достаточно скупы, мы будем цитировать их по ходу нашего маршрута, но главное повествование о Страстях Иисуса написано в сердцах верующих, из интерпретации которого сложилось народное предание и традиция настоящего маршрута Виа Долороза.

Сам термин “Via Dolorosa” впервые употребил францисканец Бонифаций Рагусский во второй половине XVI века и означал он не столько определенный маршрут, сколько особый ритуал шествия пилигримов по улицам Иерусалима, идущим по следам Иисуса, несшего свой крест на Голгофу. Но как название определенной улицы и в значении определенного топографического объекта, “Виа Долороза” впервые появляется только в 1867 году, в одном из путеводителей для паломников, вышедшем тогда в свет.

Традиция самого маршрута Скорбного Пути имеет свою длинную и запутанную историю. Развитие этой традиции привело к идее “станций” или остановок, на которых процессия верующих останавливалась и читала молитвы.

Большинство станций и сцен описаны в Евангелиях, таковы следующие: I станция – Претория, суд Пилата (Иоанн 18:28-38); освобождение Вараввы (Матфей 27:16-26); II станция – бичевание Иисуса (Иоанн 19:1-3); вручение креста (Иоанн 19:16-17); V станция – принятие креста Симоном Киренеянином (Марк 15:21); VIII станция – обращение Христа к женщинам Иерусалима (Лука 23:27-31); X – XII станция – распятие (Матфей 27:33-36); XIII – XIV станция – миропомазание и положение во гроб (Иоанн 19:38-42).

Следующие сцены не включены в Евангельское повествование, но тем не менее представляются исторически вполне вероятными: 1. Встреча Иисуса со Своею Матерью – III станция; 2. Женщина, вытирающая пот с лица Христа – VI станция; 3. Три падения – IV, VII, IX станции.

Что касается исторической достоверности относительно связи конкретных мест с теми событиями, которые им приписывают, то, если подходить строго научно, мы вынуждены признать, что лишь только пять последних с большой натяжкой как-то могут претендовать на аутентичность. Относительно же остальных станций, даже тех, что связаны с событиями, упомянутыми в Евангелиях, мы не можем хотя бы предположительно допустить их подлинность, несмотря на то, что истинные места пока еще не определены. (Об этом подробнее мы поговорим ниже).

Нас не должны смущать мелкие ошибки и незначительные погрешности относительно исторической правды, которой порой противоречат установившиеся христианские традиции и представления. Так, например, на всех художественных изображениях Крестного Пути мы видим Христа, несущего на Себе весь крест целиком, как впрочем, в иных местах римский обычай обязывал осужденного нести весь крест, в действительности же, в условиях Палестины (при дефиците древесины), осужденные несли лишь только верхнюю перекладину. Основной же ствол креста был стационарно установлен на месте казни. Надо понимать, что традиция есть нечто вроде искусства, выражающего художественную правду образами, и, как бы там ни было, можно не сомневаться, что та ноша, которую нес на Голгофу Иисус, была нисколько не легче того креста, который мы видим на картинах.

История традиции.

Сегодня нам трудно представить себе период христианской истории, когда почитания Скорбного Пути в Иерусалиме просто не существовало. Такое очевидное безразличие к этой теме объяснялось прежде всего духовным состоянием христианского мира. Проповедники и духовные писатели стремились видеть Христа скорее как воскресшего Победителя, чем “Мужа скорбей” (Ис. 53:3). Для них крест был скорее символом победы, чем орудием пытки (см. описание символа “Космический крест” в главе “Его отечество”). Иконописцы и художники предпочитали темы Бога-Пастыря, Христа во Славе, Спаса в силах, Христа Пантократора. Они видели в распятом Спасителе Царя Триумфатора скорее, чем закланную Жертву. Почитание Страстей в то время было подобно почитанию мощей или других священных реликвий. Существовало множество предметов, связанных со Страстями, которыми изобиловали монастыри и церкви Востока и Запада. Одних только кусков Животворящего древа с Креста Иисуса показывается в разных церквях столько, что их хватило бы, вероятно, на целую дюжину крестов вполне достаточного размера, хотя, если верить епископу Павлину Нольскому (353-431), свидетельствовавшего, что честное древо Креста Господня, со времени обретения его, раздавалось по частичкам поклонникам и оставалось в целости, восполняемое благодатию Божиею, подобно тому, как и пять хлебов умножены были Господом, то стоит ли удивляться какой-то дюжине, если для Бога нет ничего невозможного.

Эгерия в 385 году была свидетельницей, существовавшей в то время традиции почитания Страстей Господних, которую она описывает следующим образом: “И когда придут в Гефсиманию, сперва произносится приличествующая молитва, затем поется песнь и читается то место из Евангелия, где взят Господь. И когда читается это место, то весь народ с плачем поднимает такой крик и стон, что может быть этот стон всего народа слышен в городе. После этого часа идут с песнопениями пешком в город, приходят к воротам в тот час, когда человек начинает распознавать человека, затем идут посреди всего города все до одного – старцы и молодые, богатые и бедные, все тут готовые, и в особенности в этот день никто не удаляется от бдения вплоть до утра. Так провожают епископа от Гефсимании до ворот, и оттуда по всему городу до Креста. И когда придут к Кресту, то начинается почти дневной свет. Тут снова читается то место из Евангелия, где Господь приводится к Пилату, читается и целиком все, что, как написано, Пилат говорил Господу и иудеям. Потом епископ обращается с речью к народу, ободряя его, так как они трудились целую ночь и должны еще трудиться днем, чтобы он не утомлялся, но имел надежду на Господа, который за этот труд воздаст большую награду. ...И так, после отпуста у Креста, еще до восхода солнца, все тотчас с бодростию идут на Сион помолиться у того столба, возле которого бичевали Господа. Возвратившись оттуда, сидят немного у себя дома и тотчас все бывают готовы. Затем на Голгофе, за Крестом, поставляется епископу кафедра, стоящая теперь; на эту кафедру садится епископ; ставится перед ним стол, покрытый полотном, кругом стола стоят диаконы, и приносится серебряный позлащенный ковчег, в котором находится Святое древо креста; открывается и вынимается; кладется на стол, как древо креста, так и написание. И так, когда это положено на стол, епископ, сидя придерживает своими руками концы Святого древа, а диаконы, стоя вокруг, охраняют. Оно охраняется так потому, что существует обычай, по которому весь народ, проходя по одиночке, как верные, так и оглашенные, преклоняются перед столом, лобызают Святое древо, и затем проходят. И так, как, рассказывают, не знаю когда, кто-то отгрыз и украл частицу Святого древа, поэтому теперь диаконы, стоящие вокруг, охраняют, чтобы никто из подходящих не дерзнул сделать того же” [1] и т. д.

Эта цитата, по-моему, дает наглядную картину нравов тех времен и свидетельствует, что христиане Иерусалима в этот период не проходили даже приблизительно тот маршрут, который сложился в современной традиции. Мы можем выделить здесь как бы три станции: Гефсимания – арест, столб бичевания на Сионе, Голгофа. К тому же, обряд, который описывает Эгерия, был всего лишь праздничной процессией, чем-то вроде парада.

В XI веке, при Фатимидском правлении, мусульмане запретили христианам публичные шествия по улицам Иерусалима, что способствовало изменению их отношения к Святыням и вынудило поклоняться им в духе пиетизма.

Крестоносцы, овладев Святым городом, возобновили старые традиции, более того, они должны были удовлетворять духовные запросы и просто любопытство множества пилигримов, поэтому шествия поклонников стали проходить по Святым местам не только в праздники. В Иерусалиме появилась целая индустрия туризма, паломников стала обслуживать корпорация профессиональных гидов, в обязанности которых входило обеспечить клиентов систематическим осмотром главных святынь, не утомив их физически и удовлетворив любопытство наиболее интересной информацией. В свою очередь гиды были собирателями народных легенд и преданий, зародившихся как среди западных христиан, так и восточных – греков, сирийцев, армян; все это переплетаясь друг с другом, аккумулировалось в одну или даже несколько традиций, которые использовали в своих рассказах и показах. Так, например, историки считают, что во времена крестоносцев одновременно существовало как минимум две различные версии Крестного Пути – западная и восточная. Восточная – продолжала придерживаться маршрута, описанного Эгерией, начинавшегося от Гефсимании, проходившего через Овечьи ворота (сейчас Львиные ворота) и продолжавшегося до Храма Гроба Господня приблизительно по тем же улицам, что и сейчас. Западная традиция (см. ниже), отождествляя Преторию с домом Каифы на Сионской горе, шла совершенно иным путем и включала в себя посещение дома первосвященника Анны (в современном Армянском квартале) и церкви Санта Мария Латина (современная “Редимер”). В последующий период гнет мусульманского ига и малочисленность христианской общины не давали возможности разделяться на традиции, и во время перемирия 1229-1244 годов был сделан выбор между двумя версиями в пользу восточной. Суровость западной традиции Крестного пути не могла состязаться с разнообразием Евангельских и легендарных ассоциаций, связанных с восточной версией.

Хотя в это время еще трудно говорить о ритуале прохождения собственно Виа Долорозы, со всеми ее станциями и Святынями, паломники в те времена скорее посещали все места, так или иначе связанные с Иисусом и Девой Марией, включая место Ее рождения, Успения и т. д. Маршрут паломников подкреплялся, возникшим в то время преданием, что этим путем ежедневно ходила в последние годы Своей земной жизни Сама Дева Мария, молясь и плача на всех местах, где бывал Ее Сын. Так постепенно приобретала свою форму Виа Долороза.

Сейчас практически невозможно проследить возникновение и взаимное влияние всех средневековых традиций. О них сохранилось масса упоминаний пилигримов, историков, богословов, которые часто противоречат друг другу в различных деталях, но главное можно заметить то, что, в отличие от византийской эпохи, у большинства верующих изменилось духовное отношение к Страстям Господним. Мы знаем, как часто даже современные профессиональные корреспонденты путают названия, даты, имена, и не утаю, что и в тех путеводителях, которые продаются сегодня в магазинах, встречается масса грубейших ошибок, я не буду сейчас их перечислять, к тому же я не исключаю, что кто-нибудь также найдет их и в моей книге. Поэтому принимать ту или иную версию Святых мест за “Тору ме-Синай” так же неразумно, как и отвергать все и вся, обвиняя древних авторов в распространении ошибок и внесении путаницы. Обычно почти все дневники записывались по памяти или с чужих слов, как, например, рассказ Аркульфа о Святых местах, был записан неким Адамнаном, Петр Диакон собирал отрывки разных свидетельств, Бог знает откуда, мусульмане запрещали паломникам делать копии или чертежи Святых мест, опасаясь шпионажа. Но что в записях отражено наиболее адекватно, так это переживания сердца, которые испытал паломник, поклоняясь Святыням, и это для нас важнее всего.

Первое упоминание о настоящем маршруте Виа Долороза относится к концу XIII века, когда Рикольдо да Монте-Кроче, в 1294 году писал о “пути, по которому Христос восходил, неся крест”. Во всяком случае, и Иоанн Вюрцбургский, и Теодорик, и Иоанн Фока, ни словом не упоминают о Крестном Пути как о традиции. Отправной точкой в истории Виа Долороза можно считать XIV век. Хотя в это время еще сам маршрут и традиции, с ним связанные, лишь отдаленно напоминают его современный вид, но семя уже было брошено.

Одним из факторов, способствующих развитию традиции, отражающих страдания Христа, был духовный климат, вызванный кризисом, охватившим западный мир. Этот период называли “концом эры”. Папский престол перебрался из Рима в Авиньон (1309-1377), что способствовало великому расколу, на этот период приходится “Столетняя война”, эпидемия чумы “Черная смерть”. Но главное, к этому времени, ряд великих мыслителей Запада подготовили духовную почву для осмысления страданий Христа и Его ран как источника жизни и спасения. Святой Бернард Клервовский (1090-1153) был первым, кто учил осознавать гуманность Спасителя и поклоняться Его пяти ранам. Франциск Ассизский (1182-1226), своим состраданием к этим ранам, вызвал стигматы на своем теле. Святой Бонавентура (1221-1374), разрабатывает свою философскую доктрину о трех уровнях зрения, которые даны человеку: око телесное, око мысленное и око созерцательное. Этим, последним, иными словами, сердцем, он прозревает эпизоды Страстей, в чем видит путь души к Богу. Якопоне из Тоди (1240-1306), сострадая скорби Марии, стоявшей у креста, сочиняет знаменитый гимн “Стабат Матер”, положенный на музыку многими композиторами и, наиболее известный у Перголези, Гайдна, Верди. Святая Гертруда (1256-1302) в своих инсинуациях пишет, что в одном из ее откровений Иисус сказал ей, что медитация на Страсти более важна, чем остальные духовные упражнения.

Первый, кто начал использовать термин “станции”, применительно к остановкам Спасителя на Крестном Пути, был английский пилигрим, доминиканский брат Вильям Вэй (William Wey), посетивший Иерусалим два раза, в 1458-м и в 1462-м году. Значение этого термина в традиции Виа Долороза безусловно скорее военное, нежели транспортное (типа станции метро); это слово использовали римляне для обозначения военных застав. Собственно говоря, термин “станции” употреблялся в христианской литературе в отношении тех или иных Святынь с незапамятных времен, так назывались почитаемые могилы мучеников, где верующие пребывают в постоянном бдении, как бы часовые на посту. Но “станции”, которые Вэй описывает в своем послании, имели совсем иное значение и топографически не соответствовали нынешним. В их число не была включена Голгофа и Гроб Господень, а порядок станций был обратный – от Голгофы к Претории. Можно даже сказать, что “станции” Вэя – это скорее последовательно расположенные святыни на паломническом маршруте, многие из которых вовсе даже и не связаны со Страстями Христа, например, такие, как: “девятая (станция), водоем, где был исцелен расслабленный”, “одиннадцатая есть школа Блаженной Марии, где Она училась читать”.

Следующий этап в истории формирования традиции Виа Долороза проходит в Европе. Он был ознаменован тем, что один немец, по имени Мартин Кетцель, посетивший Иерусалим в 1472 году, по возвращении в свой родной город Нюрнберг, преподнес горожанам своеобразное пожертвование, построив на открытом воздухе “станции Виа Долороза”, имитирующие по расстоянию друг от друга те, которые были в то время приняты Иерусалимской традицией. Эта работа, по-видимому, была завершена в 1490 году. Каждая “станция” была отмечена скульптурами Адама Крафта: первая – “Дом Пилата”, вторая – “Симон Кирениянин”, третья – “Дщери Иерусалимские”, четвертая – “Вероника”, пятая – “Иисус, ослабевший под крестом, получает удары от иудеев”, шестая – “Иисус, изнемогающий под крестом”, седьмая – “Иисус на руках у Своей Матери”. Эти семь “станций” Крафта, расположенных прямо на улице города, в народе называли “семь падений” [2].

 Надо сказать, что традиция копирования святынь не была изобретена Мартином Кетцелем. Прецеденты тому можно найти даже в истории Иудейских царей. Так, Библия повествует о деяниях царя Ахаза, правившего в 733-727 годах до нашей эры: “И пошел царь Ахаз на встречу Феглаффелласару, царю Ассирийскому, в Дамаск, и увидел жертвенник, который в Дамаске, и послал царь Ахаз к Урии священнику изображение жертвенника и чертеж всего устройства его. И построил священник Урия жертвенник по образцу, который прислал царь Ахаз из Дамаска; и сделал так священник Урия до прибытия царя Ахаза из Дамаска” (4 Цар. 16:10-11). Для ранних христиан копирование предметов поклонения, особенно тех, которые считались чудотворными (например, иконы), приобретало еще и магическое значение. Поэтому в древние времена копировали не только иконы, но и церкви, многие архитекторы стремились подражать плану Храма Гроба Господня. Такого рода была, например, Римская базилика Святого Иерусалимского креста, традиционно приписываемая царице Елене, императорская капелла в Аахене “Aix-la-Chapel” была почти точной копией Храма Гроба Господня. В V веке епископ Болоньи св. Петроний впервые устанавливает медитативную имитацию Крестного Пути вне Палестины, в монастыре Сан Стефано, в Болонье, известный как “Hierusalem”, скопировав даже Храм Гроба Господня. И сегодня монастырь включает в себя церковь “Распятия” (XI век), церковь “Голгофы” (XII век), “двор Пилата” в центре которого установлен таз, в котором Пилат, по преданию, умыл руки. В 1750 году папа Бенедикт XIV устанавливает станции креста в амфитеатре Колизея в Риме. Нельзя не упомянуть также и любимое детище патриарха Никона – Новоиерусалимский Воскресенский монастырь, построенный им в 1656 году под Москвой, на берегу реки Истра, главный храм которого представляет собой точную копию Храма Гроба Господня в Иерусалиме.

Возвращаясь к сооружениям Кетцеля и Крафта, скажем, что именно эта новая резиденция “Виа Долороза” в Германии имела потрясающее воздействие на европейские умы (Никон построил свой монастырь после них). Священники в своих проповедях стали все больше упоминать о станциях креста, апеллируя к сердцам верующих, пробуждая в них сострадание и доброту. Ученые богословы и мистики стали писать трактаты, где по-своему пытались изложить порядок страстных эпизодов и описать места, с ними связанные. Авторы этих трактатов хотели помочь тем верующим, для которых паломничество в Иерусалим оставалось несбыточной мечтой и которые могли совершить вместо него как бы духовный вояж через последовательную медитацию. По примеру Нюрнберга во многих других городах Германии, а также Франции, Бельгии, Италии, в различных церквях и монастырях стали вводить в той или иной форме имитацию Крестного Пути.

Наиболее значительными из этих трактатов оказались две книги, впоследствии сыгравшие решающую роль в придаче Иерусалимской Виа Долороза ее настоящей современной формы. Первая такая книга была опубликована в 1563 году. Она принадлежала перу кармелитского монаха из бельгийского города Малин (Mechlin) Жану Пеше (Jan van Paesschen), известного под латинизированным именем Pascha. Свою книгу он назвал “Духовное путешествие” и пригласил к нему всех, кто не мог совершить физическое восхождение в Иерусалим. Став духовным гидом этого путешествия, Жан Паша наставляет своих духовных паломников в каждом шаге, инструктирует мельчайшими подробностями и просчитывает все детали. Так, например, описывая обстановку, в которой, по его мнению, происходила эта вселенская драма, он приводит такие цифры: “Теперь вы должны знать, что крест был пятнадцати футов длины, а его плечи вместе составляли восемь футов, и вес креста – сто фунтов. С того места, где Христос был осужден, до того места, где крест был возложен на Его плечи, было тринадцать шагов, и с того места, где крест был возложен на Него, до того места, где Он упал первый раз под крестом – сорок пять шагов. И также с того самого места, где Он упал первый раз, до того места, где Его Мать стояла прямо перед Ним – тридцать шагов и три фута. Число лиц, сопровождающих нашего Спасителя, было 15000”. Что касается собственно станций Виа Долороза, то современный маршрут в его описании приходится с 4-й до 15-й станции.

“Духовное путешествие” Жана Паши в свою очередь стимулировало датского ученого Христиана ван Адрихена, известного под латинизированной формой Адрихомиус, сделать свое научное описание Иерусалима эпохи Иисуса Христа. В своей книге, которая впервые вышла в свет в 1584 году, Адрихомиус описывает 12 станций. Но вскоре на эти теоретические трактаты последовала практическая критика. Францисканец Бернардино Амико сумел представить в 1591 году более-менее точный план с измерениями зданий. Затем, в 1639 году глава францисканского ордена в Иерусалиме и во всей Палестине брат Франческо Кваресми, зная Крестный Путь не понаслышке и имея богатый опыт инструктажа пилигримов, тактично дает опровержение многих ошибок в описании Святой Земли, допущенными авторами “Духовного пилигримиджа”.

Как видим, мнения богословов еще во многих конкретных деталях противоречат друг другу, не сходятся они между собой и в количестве, порядке и содержании станций. В каждом трактате можно найти ряд расхождений с современной традицией, хотя в общем направлении все они уже близки к ней. Испания была первой страной, принявшей 14 станций. Это число – удвоение священного числа 7, используемое в ранней традиции Виа Долороза, и совпадение это, скорее всего, было преднамеренным. В XVI веке Мадрид уже имел образ Крестного Пути в 14 станций. С развитием этой традиции связано имя францисканца Антонио Даза. Вслед за ним, в 1628 году сардинский францисканец Сальватор Витале установил 14 крестов в церкви Сан Миниато аль Монте во Флоренции как модель Виа Долороза. Францисканцы стали повсеместно вводить культ 14-ти станций, подчеркивая важность их созерцания для верующих, как акта ответной реакции души на любовь Господа участием в страданиях Его Сына.

Несмотря на то, что для большинства европейских пилигримов и Иерусалимских христиан с конца XVI века уже утвердился маршрут с 14-ю станциями, многие христиане оставались верны своим старым традициям. Кто-то признавал 7 станций, другие следовали 12-ти Адрихомиуса, а кто-то держался 19-ти станций Жана Паши. Польские христиане, например, предпочитали форму 18-ти станций, а верующие из Перу в 1659 году установили Виа Долорозу из 27-и станций.

Таким образом, настоящая традиция зародилась XVI веке, и главным образом не в Иерусалиме, а в Западной Европе. Интересно, что в это время появляется множество репродукций, картин и даже карт, созданных людьми, никогда не видевшими подлинника, но вполне уверенно полагающимися на порождения своего воображения. Бесспорно, что традиция формировалась не на основе исторических исследований, а на основе экзегетики сердца по своим духовным законам. Именно поэтому она стала принята не только католиками, но и православными, и армянами, и верующими других конфессий. Даже многие атеисты понимают смысл духовной медитации и, проходя этим путем, глубоко переживают его в своем сердце.

С другой стороны, некоторые слишком “грамотные” историки порой приводят пример Виа Долороза в качестве аргумента лживости христианской религии, мифами которой, мол, несмотря на прогресс науки, священники все еще дурят народ. Но, насколько я знаю, если кто и дурит народ, выдавая Святые места за исторические, то это именно некоторые “либерально мыслящие” израильские экскурсоводы, с них и стоит спросить, зачем они вешают “лапшу на уши” туристам. Наоборот, ни один священник, ни католический, ни православный, ни, тем более, протестантский, никогда не скажет вам, что станции Виа Долороза есть подлинные исторические места. Более того, как писал в начале нашего века католический священник Герберт Турстон: “То, что у нас никогда не будет надежды открыть действительную тропу, освященную контактом Его святых ног, должно быть ясно, исходя из очень простого рассмотрения. Уровень почвы в таком городе как Иерусалим, постоянно меняется, непрерывно заполняя углубления и обнажая возвышенности” [3].

Можно даже усмотреть определенный смысл и пользу в том, что подлинные следы Иисуса навсегда стерты с поверхности земли, чтобы не вызывать соблазна идолопоклонства, на которое порой оказываются столь падки “правдолюбцы-историки”, и нелишне им напомнить взгляд Самого Иисуса на “историческую истину”, когда на глупый вопрос самаритянки об истинном местоположении Храма Господня, Он ответил ей, разъяснив, что Богу нужно поклоняться в духе и истине, а не быть рабом конкретного места (Ин. 4:20-24).

Значение “духовного пилигримиджа” для всей европейской культуры трудно переоценить, его последователями стали многие поистине великие художники, музыканты и писатели. Мысленное паломничество, как известно, совершил в Иерусалим, не выезжая из Советского Союза, Михаил Булгаков, и в своем романе “Мастер и Маргарита” описал его настолько точно, что некоторые русскоязычные экскурсоводы даже разработали весьма интересный маршрут – “Булгаковскую Виа Долорозу”. Глубоко тронул Крестный путь Христа киргизское сердце писателя Чингиза Айтматова, пережившего его вместе с героями своего романа “Плаха”. И все-таки в наше время “духовный пилигримидж” отчасти духовно устарел. Особенно это касается ритуала самого паломничества на Святую Землю. Некоторые группы паломников подолгу читают на каждой станции длинные тексты разных молитв и медитаций, которые в свое время насочиняли авторы “духовного пилигримиджа”, видимо, надеясь, что Господь, как это не без иронии заметила Эгерия: “за этот труд воздаст большую награду”; это не только мешает другим паломникам переживать свое присутствие на Святыне, но порой выглядит чем-то искусственным, фальшивым и банальным. Поэтому искренне верующие, в большинстве своем, предпочитают поразмышлять в молчании, которое бывает более действенно, чем красноречивые проповеди.

Итак, пройдем последовательно все станции Виа Долороза в Иерусалиме и рассмотрим поподробнее каждую из них в отдельности.

I станция. “Иисус приговорен к смерти”.

О суде Пилата наиболее подробно повествуется в Евангелии от Иоанна.

Суд Пилата проходит как бы в несколько этапов, где события происходят как внутри Претории, так и снаружи, так как иудеи не захотели входить в дом язычника: “От Каифы повели Иисуса в преторию. Было утро; и они не вошли в преторию, чтобы не оскверниться, но чтобы можно было есть пасху. Пилат вышел к ним и сказал: в чем вы обвиняете Человека Сего? Они сказали ему в ответ: если бы Он не был злодей, мы не предали бы Его тебе. Пилат сказал им: возьмите Его вы и по закону вашему судите Его. Иудеи сказали ему: нам не позволено предавать смерти никого, – да сбудется слово Иисусово, которое сказал Он, давая разуметь, какою смертью Он умрет. Тогда Пилат опять вошел в преторию, и призвал Иисуса, и сказал Ему: Ты Царь Иудейский? Иисус отвечал ему: от себя ли ты говоришь это, или другие сказали тебе о Мне? Пилат отвечал: разве я иудей? Твой народ и первосвященники предали Тебя мне; что Ты сделал? Иисус отвечал: Царство Мое не от мира сего; если бы от мира сего было Царство Мое, то служители Мои подвизались бы за Меня, чтобы Я не был предан Иудеям; но ныне Царство Мое не отсюда. Пилат сказал Ему: итак Ты Царь? Иисус отвечал: ты говоришь, что Я Царь; Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать об истине; всякий, кто от истины, слушает гласа Моего. Пилат сказал Ему: что есть истина? И, сказав это, опять вышел к Иудеям и сказал им: я никакой вины не нахожу в Нем; есть же у вас обычай, чтобы я одного отпускал вам на Пасху: хотите ли, отпущу вам Царя Иудейского? Тогда опять закричали все, говоря: не Его, но Варавву. Варавва же был разбойник” (Ин. 18:28-40).

Некоторым исследователям опасения евреев оскверниться в Претории Пилата представляются весьма сомнительными с точки зрения исторической достоверности, ибо не было такого закона у евреев, запрещавшего входить во дворцы или в судебные помещения, запрет касался только языческих храмов и капищ. Но тогда непонятно, с какой целью Иоанну нужно было “выдумывать” всю эту историю? Закона такого действительно у евреев нет, но разве всегда они поступают по закону? Может быть, в данном случае, желая “умыть руки” от Иисусова дела, они придумали себе такой закон как предлог быть подальше от этого действительно нечистого дела, так же как они придумали себе якобы римский закон, будто бы им “не позволено предавать смерти никого”, несмотря даже на разрешение самого прокуратора.

Где и когда это произошло – у нас до сих пор нет точного ответа. Евангелисты в своих кратких сообщениях не указывают тот маршрут, по которому повели Иисуса от Каиафы, и что произошло с Ним по пути после суда синедриона. Матфей пишет: “Когда же настало утро, все первосвященники и старейшины народа имели совещание об Иисусе, чтобы предать Его смерти; и связавши Его, отвели и предали Его Понтию Пилату, правителю” (Мф. 27:1-2). Не многим отличается и приведенное выше сообщение Иоанна. Сейчас трудно с точностью установить не только точное место, но и время этого события. По подсчетам некоторых историков, это, вероятно, произошло утром 14 нисана (3 апреля) 33 года нашей эры.

Сообщения евангелистов оставили верующим массу нерешенных вопросов. С чисто исторической точки зрения до сих пор представляет проблему локализация самого Крестного Пути Иисуса. И прежде всего для этого требуется согласовать в аутентичности два места – место Претории и место Голгофы. Если относительно Голгофы у ученых нет особых разногласий – почти все из них (даже те, кто сами почитают Голгофу Гордона, см. ниже) сходятся во мнении, указывая на Храм Гроба Господня как на историческое место распятия, то относительно Претории такого единогласия нет. На сегодняшний день местоположение Претории имеет три вероятных версии: 1. крепость Антония; 2. Дворец Ирода; 3. Дворец Хасмонеев (в Еврейском квартале).

Римское слово “Praetorium”, из которого происходит греческий неологизм πραιτοριον, означает палатку полководца или позже – резиденцию, занимаемую правителем в аннексированной провинции, обычно бывший царский дворец; и, в конце концов, этим словом называли любое место, обычно используемое правителями, когда они пребывали в одном из провинциальных городов.

Эти магистраты (судьи) имели различные титулы, в соответствии с провинцией: проконсул, пропретор, префект, прокуратор. Им подчинялась вся военная, гражданская и судебная администрация. Согласно Иосифу Флавию, прокуратор, когда он приезжал в Иерусалим, обычно останавливался в одном из бывших дворцов Ирода. Так, в одном месте Иосиф свидетельствует о прокураторе Гессии Флоре (64-66 годы): “Флор переночевал в царском дворце, а на следующий день приказал поставить перед дворцом судейское кресло, на которое он взошел. Первосвященники и другие высокопоставленные лица, равно и вся знать города, предстали перед этим судилищем” [4]. Филон Александрийский даже называет дворец Ирода – “дом прокуратора”.

Занятие дворца предшествующего правителя символизировало смену власти, более того, дворец Ирода был значительно больше и внушительнее, чем крепость Антония, которая служила просто военной казармой. Невозможно даже представить себе, что щепетильный в отношении почестей Пилат мог бы занять резиденцию второго ранга, а своим подчиненным разрешить наслаждаться роскошным дворцом.

Но, согласно трем евангелистам, “претория” – это еще не обязательно место суда. Из Евангелия от Матфея ясно, что Иисус был отведен в какое-то место, называемое “претория”, уже после суда Пилата, который происходил, по всей видимости, в другом месте, а также и после бичевания: “Тогда воины правителя, взявши Иисуса в преторию, собрали на него весь полк” (Мф. 27:27). Марк прибавляет к этому: “А воины отвели Его внутрь двора, то есть в преторию, и собрали весь полк” (Мк. 15:16). Лука же вообще никакой “претории” не упоминает и не уточняет, в каком месте Пилат производил суд. Зато из Евангелия от Иоанна мы узнаем, что прямо: “От Каифы повели Иисуса в Преторию” (Ин. 18:28) и именно там Пилат производил свой суд над Иисусом. Что за место имеет в виду Иоанн? То ли преторию – место постоянной резиденции прокуратора, то ли солдатскую казарму – замок Антония, во внутреннем дворе которой можно было собрать “весь полк”.

В истории традиции христианского паломничества, место почитания Претории, в отличие от места распятия, также периодически кочевало по разным географическим точкам. Так, пилигрим из Бордо в 333 году указывает место расположения Претория, судя по всему, где-то в районе долины Тирапион, возможно, бывший дворец Хасмонеев: “Идя отсюда за стену Сионскую, вправо к воротам Неаполитанским (Шхемским С. Б.), внизу в долине видишь стены бывшего дома или претория Понтия Пилата. Здесь допрашивали Господа прежде чем Он пострадал” [5]. Также и на карте “Медеба” отмечена церковь, посвященная суду, расположенная между Кардо Максимус и Кардо Валензис (к северу от Стены Плача).

Архидиакон Феодосий (530 год) как место Претория определяет некую церковь святой Софии: “От дома Каиафы до претория Пилатова приблизительно шагов числом 100; там церковь святой Софии; возле был ввержен в ров святый Иеремия; столб, бывший в доме Каиафы, у которого бичевали Господа Христа, теперь стоит в святом Сионе; по повелению Господа этот столб последовал и, как Он обнимал его во время бичевания, так, как на воске, остались Его руки, ладони и пальцы, точно так же, как на воске, отпечатлелись Его лик, подбородок, нос и глаза” [6]. Примерно о той же традиции свидетельствует пилигрим из Плаченцы (570 год): “И мы молились в претории, где допрашивали Господа, где теперь базилика св. Софии, перед развалинами храма Соломона, под улицею, которая проходит к Силоамскому источнику мимо портика Соломона. В этой базилике есть седалище, на котором сидел Пилат, когда допрашивали Господа. И четырехугольный камень, который находился посередине претория, куда поднимали подсудимого для допроса, чтобы его слышал и видел весь народ; туда подняли и Господа, когда его допрашивал Пилат, и там остались Его следы: нога красивая, небольшая, тонкая. И рост обыкновенный, волосы кудреватые, руки красивые, пальцы длинные изображает Его образ, писанный при Его жизни и поставленный в претории. От того же камня, на котором Он стоял, совершаются многие чудеса; те, кто берет меру со следов ног и привязывает при каждой болезни, получает исцеление. И этот камень украшен золотом и серебром” [7]. Эта “Старая церковь Пилата”, или “Святая София”, располагалась недалеко от эспланады Храма и почиталась также пилигримами IX-XI веков как Литостратос. Собственно Литостратос, что означает по-гречески мощеное место, называется евангелистами также и еврейским словом “гаввата” (см. ниже), что значит возвышенность, поэтому вряд ли логично искать его в долинах.

Иную традицию почитания Литостратоса упоминает в конце VIII века монах Епифаний Агиополит, указывая место его расположения между Яффскими воротами и горницей Тайной вечери на горе Сион.

В эпоху крестоносцев произошли значительные изменения в Евангельской топографии. Сообщения различных пилигримов противоречат друг другу и показывают нам беспорядочность традиций относительно Святых мест. В частности, аноним XI века видел Преторию в районе около Шхемских ворот. Игумен Даниил (1106-1107) размещает ее слегка к востоку от Храма Гроба Господня: “А оттуду есть поидучи мало ко востоку лиць притории, идеже воини приведоша Христа к Пилату, и ту руце свои умыв Пилат и рече: «чист есть от крове сего праведника»” [8]. Иоанн Вюрцбургский (1156 год), по-видимому, отождествляет с Преторией цитадель Давида: “Как мы уже говорили, наш Господь был предан своим учеником, арестован и связан римскими солдатами, и затем отведен на Сионскую гору, где в то время была претория Пилата, называемая Литостратос, что по еврейски Габбата. В то время лучшая часть и основная защита всего города была на вершине той горы. Там находилась башня Давида, которая являлась наблюдательным пунктом...” [9] и т. д. Естественно, все места Страстных событий и сам Крестный Путь описываются Иоанном Вюрцбургским в совершенно иной топографии: “В то время рядом с преторией и к югу от нее находилось то самое великое строение, где Господь проводил вечерю со Своими учениками. Рядом с преторией и к востоку был двор, в который Он был введен как Узник, и всю ту ночь Он содержался там стражниками и князьями иудейскими... С этого места, после того как приговор к распятию и виновность были преданы Ему, они возложили приготовленный ими крест на плечи Господа, чтобы Он нес его к месту казни” [10]. Его последователь, немецкий монах Теодорик, посетивший Святую Землю в 1170 году, также отмечает расположение места осуждения Иисуса Пилатом на горе Сион: “Это место (Литостратос) расположено напротив церкви Блаженной Марии на Сионской горе, оно и есть возвышенное место относительно городских стен. Там есть почитаемая капелла в честь Господа Иисуса Христа, в которой стоит часть большой колонны. Господь был привязан к ней Пилатом после того, как он осудил Его к распятию на кресте и распорядился высечь Его здесь. У некоторых пилигримов есть обычай бичеваться здесь по примеру Господа” [11]. Сообразуясь с историческими обстоятельствами, суд во дворце Ирода на горе Сион – наиболее вероятная версия местонахождения Претории. Встречу Иисуса со Своею Матерью на Крестном Пути Теодорик отмечает на месте, где сейчас церковь “Редимер”. В то же время Теодорик отмечает дом Пилата около дома Анны, у Овечьей купели: “Из других строений, общественных или частных, нам почти что нечего сказать, кроме Дома Пилата, который находится рядом с Домом Святой Анны, матери Девы Марии, и рядом Овечья купель. И из всех работ, совершенных Иродом, как было упомянуто Иосифом, и как я сам видел это в близком наблюдении, ничего не сохранилось, кроме одной стороны дворца, называемого Антония, и ворот, находящихся прямо вне двора” [12].

Не рассуждая долго, крестоносцы выстроили капеллу, посвященную Претории на руинах церкви св. Петра и дома Каифы. Это говорит о том, что они были удовлетворены старой Сионской традицией, упомянутой Епифанием без дальнейших проверок. Но если хотя бы принять во внимание текст Евангелия от Иоанна (18:28): “От Каифы повели Иисуса в преторию”, то “Сионская” традиция здесь явно обнаруживает свои слабости. Вероятно, это и привело ее к скорому забвению, новая традиция перемещает Преторию к восточным воротам. Там, на улице Йегошафата (ул. Львиных ворот) появляется монастырь Темницы Христа и возводится церковь Бичевания. Русский паломник иеродьякон Зосима, в 1420 году писал: “Есть двор Пилатов, в нем живет ныне Амир; есть двор Анны и Каиафы, в них же ныне Сарацыни живут” [13].

Сегодня традиционный маршрут Крестного Пути начинается и заканчивается на участках, юридически принадлежащих мусульманам (см. фото). Поэтому паломники даже и не всегда могут попасть на место первой станции Виа Долороза и поклониться ей, так как в утренние часы здесь действует обычная детская школа эль-Омария, и присутствие посторонних во дворе может помешать воспитанию патриотизма у будущих верных сынов ислама. На протяжении мамелюкского и оттоманского периода христианам вообще был запрещен вход сюда, и только с начала британского мандата было разрешено в определенные часы посещать верующим это Святое место (см. фото).

Крепость Антония.

По всей видимости, о крепости, построенной в этом месте впервые упоминается еще в книге Неемии, где говорится, что персидский царь Артаксеркс дал Неемии “...письмо к Асафу, хранителю царских лесов, чтобы он дал мне дерев для ворот крепости, которая при доме Божием...” (Неем. 2:8), что свидетельствует о существовании крепости еще в 445 году до н. э. Замок был заново перестроен Йохананом Гирканом в 120 году до н. э., и, как свидетельствует Иосиф Флавий [14], назывался, до переименования в “Антонию” – “Варис” (греческая транскрипция еврейского слова “Бира” – столица). Ирод еще раз перестроил ее “наподобие дворца” [15], своего восхищения от которого не скрывал Иосиф Флавий: “Это было творение царя Ирода, которым он преимущественно доказал свою любовь к великолепию. Прежде всего скала от самой своей подошвы была устлана гладкими каменными плитами отчасти для украшения, отчасти же для того, чтобы пытавшийся вскарабкаться наверх или слезть вниз, соскальзывал с нее. Затем перед самым зданием замка подымалась на три локтя стена, внутри которой сам замок возвышался на сорок локтей. Внутренность отличалась простором и устройством дворца; она разделялась на разного вида и назначения покои, на галереи, бани и просторные царские палатки, так что обстановка со всеми удобствами придавала замку вид города, а пышность устройства – вид царского дворца. В целом он имел форму башни, но на своих четырех углах он опять был обставлен четырьмя башнями, из которых две были пятидесяти локтей вышины, а две другие, а именно, нижняя и восточная, – семидесяти, так что с них можно было обозревать всю храмовую площадь. Там, где замок соприкасался с храмовыми галереями, от него к последним вели лестницы, по которым солдаты квартировавшего всегда в замке римского легиона вооруженными спускались вниз, чтобы разместившись по галереям, надзирать за народом в праздничные дни с целью предупреждать мятежные волнения. Точно как храм для города, так и Антония для храма служила цитаделью. В ней находился также гарнизон для всех троих” [16]. Как показывает археология, Ирод сделал тайный подземный ход к восточным воротам Храма в 10 году до н. э.

С началом Иудейской войны, мятежники, как называет зелотов Иосиф Флавий: “сделали нападение на замок Антония, штурмовали его после двухдневной осады, убили весь гарнизон, а саму цитадель предали огню” [17]. Это был роковой шаг, последствием которого стало разрушение Храма и двухтысячелетний галут для всего еврейского народа, ну а сама крепость Антония, с подавлением восстания, была разрушена Титом при осаде Иерусалима (см. фото).

II станция. “Вручение креста”.

Войдя в небольшие ворота в стене, мы попадаем во внутренний двор францисканского монастыря “Flagellation” – Бичевание. Здесь, несмотря на небольшие размеры, находится довольно много интересных объектов. Это прежде всего церковь Бичевания, находящаяся справа от входа, Церковь Осуждения – слева от входа, и напротив нас располагается Библейская Францисканская студия с археологическим музеем. Это центр духовного и богословского факультета “Studium Biblicum Franciscanum”, которому мы обязаны важными открытиями, прояснившими многие моменты Библейской истории, вопросы, связанные с происхождением Церкви и особенно относящиеся к жизни ранних иудео-христиан.

Церковь Бичевания.

Эта церковь была построена крестоносцами в XII веке, но потом оставлена. С тех пор, по воспоминаниям пилигримов, в различные времена она использовалась то как конюшня, то как свалка мусора. Одно время там функционировала даже ткацкая фабрика. Эта профанация, тем не менее, не снизила благоговения богомольцев перед Святыней. Бывало, что многие подолгу стояли перед ее дверьми, которые были обычно закрыты, и молились. Некоторые из них даже слышали зловещие звуки свиста и треска, которые по ночам отдавались эхом из этой грязной руины, и, как объясняли, – это бичевали сами себя души тех, кто когда-то бичевал Иисуса.

В 1838 году церковь, почти полностью разрушенная, была передана францисканцам египетским правителем Ибрагимом-пашой, который одержал победу над турками. Францисканцы стали торопливо отстраиваться, и благодаря щедрости Максимилиана Баварского, церковь была полностью восстановлена, о чем свидетельствует надпись на фасаде. Но в 1927 – 1929 годах церковь вновь реставрируется знаменитым архитектором Антонио Барлуцци, который подчеркнул ее средневековый стиль. Вместе с тем в строение были включены многие нестандартные для классической архитектуры элементы, целиком обязанные фантазии архитектора. В архитектурных деталях, украшающих арку над входом в церковь, можно легко различить элементы рельефа, изображающие терновый венец (см. фото). Освещение внутри церкви проникает через три витража и через стеклянную мозаику в куполе, которая также изображает терновый венец с вплетенными в него белыми цветами, символизирующими чистоту и святость.

Особенно впечатляют три витража в хорах, выполненные мастером Пиккирини по эскизам Камбелотти.

Эти витражи формально изображают сцены, которые, как полагают, произошли два тысячелетия тому назад на этом месте. Это: “Поругание Христа” –  в центре (см. фото),  “Пилат умывает руки” – слева (см. фото) и “Освобождение Вараввы” – справа (см. фото). Но содержание, когда оно выражается в произведениях талантливых художников, к числу которых можно, безусловно, отнести и Пиккирини, выходит далеко за пределы своего формального сюжета и исторической обстановки. Подлинные шедевры повествуют нам о событиях, не имеющих границ ни во времени, ни в пространстве. Так, мистическое Зло вечно глумится, торжествует, умывает руки, всячески пытается уничтожить, извести, очернить своего Господа и Его ипостаси: правду, честь, справедливость. Смотря на эти витражи,  видишь эти вечные проблемы, которые художник наглядно выражает в цвете и пробуждает в нас размышления ума и сердца. “Смотрите, что здесь произошло!” – как бы вопиют его цвета, “Какому нечеловеческому страданию подвергают люди своего Господа!”; “Посмотрите, какие у этих людей страшные лица! Сколько дьявольской наглости у Вараввы, какое черствое и холодное сердце у Пилата!”. На первый взгляд, это кажется столь ужасным, что отказываешься верить в реальность изображаемого, и наш ум приходит к выводу, что такого вообще не может быть в действительности, художник просто сгустил краски, но сердце говорит, что в действительности это как раз и есть наш духовный портрет.

Эти картины еще раз ставят перед нами старый вопрос: “Кто виноват?”, в данном случае конкретизирующий свой объект: “На ком больше греха перед Господом – на евреях? на Пилате? или хуже всех из них – Варавва?”. Как мы уже писали, судить о том, кто исторически был более “виновен” в этом преступлении мы, по нашему мнению, не вправе, хотя для большинства критиков, главная задача представляется в том, чтобы найти “крайнего”, который-де один ответственен за все.

Давид Штраус, например, во всем винит евреев, и их мстительный, коварный характер. Он считает, что настоящими врагами молодого христианства были не римляне и греки, а “староверы-иудеи”. Он пишет: “Что Иисус был казнен по приказу римского прокуратора, это – факт достоверный, но невозможно доказать фактически, что Иисус своей деятельностью подал к тому повод непосредственно. Поэтому весьма правдоподобно утверждение евангелистов, что власти иудейские, не имея право казнить смертью преступников без согласия властей римских, постарались убедить римского прокуратора в необходимости казнить Иисуса и в этих видах пытались перед римским правительством представить политически неблагонадежным Иисуса, которого они хотели погубить по чисто иерархическим мотивам” [18].

По мнению Ренана, главный виновник – еврейский Закон, он пишет:

“Когда гражданская власть по требованию священника становится преследователем и начинает действовать, то это лучший признак ее слабости. Но пусть то правительство, которое в этом отношении не имеет греха, первое бросит камень в Пилата. “Светская власть”, за которой прячется жестокость духовенства, не может считаться виновником. Но никто из тех, кто заставляет своих исполнителей проливать кровь, не имеет право говорить, будто питает отвращение к крови. ...И если когда-либо бывало преступление, совершенное целой нацией, то таким было убийство Иисуса. Казнь Его была “законной” в том смысле, что непосредственной ее причиной был Закон, который составлял самую душу нации. Закон Моисея, правда, в его современной форме, но форма эта была принятой, карал смертью за всякую попытку изменить установленный им культ. Иисус же, несомненно, нападал на этот культ и покушался его низвергнуть. Евреи выразили это Пилату с наивной откровенностью и совершенно справедливо: “Мы имеем закон, и по закону нашему Он должен умереть, потому, что сделал Себя Сыном Божиим” (Ин. 19:7). Закон этот был отвратителен; но таков был закон античной жестокости, и герой, выступающий против него с целью его низвергнуть, первый должен был испытать его на себе.

Увы! Понадобилось восемнадцать веков на то, чтоб кровь, которая готова была пролиться, принесла свои плоды. Во имя Иисуса в течение веков будут подвергать пыткам и смерти мыслителей столь же благородных, как и Он. И до сих пор в странах, называющих себя христианскими, религиозные проступки подвергаются карам. Иисус не может быть ответственным за подобные заблуждения. Он не мог предвидеть, что тот или другой народ с расстроенным воображением в один прекрасный день увидит в Нем страшного Молоха, алчущего жареного мяса. Христианство страдало нетерпимостью; но нетерпимость не составляет его сущности. Это еврейское свойство, в том смысле, что иудаизм впервые создал теорию абсолютизма в вопросах веры и установил, чтобы каждый провинившийся в совращении народа из истинной религии, даже если в подтверждение своего учения он совершал бы чудеса, должен быть побит камнями, побит руками всего народа, без суда. Несомненно, что языческие нации обнаруживали религиозную жестокость. Но если бы у них существовал такой закон, то каким образом они могли бы принять христианство? Таким образом, Пятикнижие было первым кодексом религиозного террора. Иудаизм первый дал пример неприкосновенного догмата, вооруженного мечем. Если бы христианство, вместо того чтобы преследовать евреев с слепой ненавистью, уничтожило бы только тот режим, который предал смерти основателя христианства, то насколько оно оказалось бы более последовательным, насколько выше была бы его заслуга перед человечеством!” [19].

Может быть, Ренан в чем-то и прав, если его слова отнести не к Иисусу, Который пришел исполнить Закон и никогда не “нападал” на его культ и не “покушался его низвергнуть”, но к какому-нибудь вольнодумцу типа самого Ренана, каким Иисус никогда не был. Правда, варварство всегда было нетерпимо к вольнодумцам, что меньше всего было характерно для евреев, отличавшихся своим плюрализмом. Но даже если по роковому стечению обстоятельств, вся “жестокость” еврейского Закона, не имевшая своих кровавых прецедентов в истории, в отличие от гонений на христиан язычников или преследований еретиков инквизицией, проявилась исключительно на Иисусе, то насколько же евреи должны быть по сути своей “гуманным” народом, что при всей “отвратительной преступности” своего Закона старались не применять его на практике и для расправы с инакомыслящими прибегали к законам язычников, а то и вовсе к беззаконию. Во всяком случае, несколько не “по Ренану” сделаны витражи этой церкви; Пиккирини, следовало бы вместо уголовных рож, изобразить одиозные тома Талмуда в “гнусных” золотых переплетах, “составляющие душу нации”, а что касается грешников, то их-де просто не бывает, все люди хорошие, один закон во всем виноват, и вообще, время было такое. Не спорю, может быть, что и есть изуверские законы и варварские обычаи, но оправдывать ими преступления есть хорошо знакомая нам и достаточно банальная филистерская позиция, которая сама преступна в своей попытке “умыть руки”. Если человек действительно добрый, то никакие изуверские законы не заставят его творить зло, но негодяя не остановят от его гнусностей даже самые гуманные законы. А что касается еврейского закона, то он осуждает грешников за грех, который проистекает не из закона, не из чьей-либо чуждой ему воли и даже не из каких-либо объективных обстоятельств, а из его собственного порочного сердца, или, как говорят талмудисты, “йецер ра” (дурной природы человека), и если человек по своей природе праведник, то никакой закон не может заставить его совершить грех. Впрочем Ренан, по-моему, вряд ли может быть причислен к выдающимся знатокам еврейского закона, в вопросах которого он не раз обнаруживал свою некомпетентность.

Но, как бы там ни было, никакой еврейский закон не может оправдать евреев в этом преступлении; они останутся виновны в распятии Христа, даже тогда, если бы было доказано, что Сам Иисус исторически никогда не существовал, даже если бы за ними не числились и другие подобные тому преступления, приведшие фактически к пролитию невинной крови. Они виновны в богоубийстве хотя бы уже благодаря тому, что именно оно, несмотря на их писаные и устные законы, является de facto целью их существования как народа, как впрочем, и большинства других народов, государств, партий и прочих мафиозных группировок. Весьма сожалею, господа народы, но это обвинение не я придумал, и оно однозначно высказано Словом Господним и выражено витражами Пиккирини [20]. Давайте разберемся, так ли это.

Для какой цели объединяются люди в сообщество, называемое народом? Большинство евреев, наверное, ответит: – “чтобы развивать свою национальную культуру, традиции, самобытность” – очень хорошо, да поможет им Бог в этих благородных начинаниях, кто же будет против? Но как раз с культурой у евреев Израиля слабовато, в галуте она порой у евреев достигала гораздо большей высоты. Настоящая культура требует аристократизма, избранного класса, такому классу, как правило, и принадлежали евреи, например, в России, за что их ненавидела чернь, и именно за это они были достойны восхищения. Но здесь, в Израиле, все классовые различия стерты, везде преобладает одна чернь, а дети этих бывших “аристократов” стараются во всем походить на аборигенов. У них уже и лица стали совсем другие, не еврейские – вечно открытый рот и бессмысленный взгляд. Спросите их – какую культуру они хотят создать? Культуру скотского проживания жизни? Тем не менее, какая бы она ни была, эта культура, но бороться с народом из-за стиля в искусстве станет разве что сумасшедший. Если цель народа состоит в утверждении такой “культуры” и мещанского образа жизни, то в этом вряд ли найдется много желающих ему препятствовать. Так что, господа культурные националисты, перед вами улица с зеленым светом, дерзайте; есть у вас “Эрец”, есть у вас “баит”, есть у вас “эц” [21], живите и радуйтесь тому, что вы – сплоченный народ, что же еще? Но это, к сожалению, не всегда так, некоторые хотят еще и еврейского тоталитарного государства, способного насилием истребить в своей стране все остальные культуры (в том числе и свою), подавлять инакомыслие, уничтожить интеллигенцию как класс, установить диктатуру узкого меньшинства религиозных фанатиков; а вот эти цели преступны и по христианскому, и по еврейскому закону.

Августин Блаженный дал точную характеристику такому сообществу: “Итак, при отсутствии справедливости, что такое государства, как не большие разбойничьи шайки; так как и сами разбойничьи шайки есть ничто иное, как государства в миниатюре. И они также представляют собою общества людей, управляются властью начальника, связаны обоюдным соглашением и делят добычу по добровольно установленному закону. Когда подобная шайка потерянных людей возрастает до таких размеров, что захватывает области, основывает оседлые жилища, овладевает городами, подчиняет своей власти народы, тогда она открыто принимает название государства, которое уже вполне усвояет ей неподавленная жадность, а приобретенная безнаказанность. Прекрасно и верно ответил Александру Великому один пойманный пират. Когда царь спросил его, какое право имеет он грабить на море, тот дерзко отвечал: “Такое же, какое и ты; но поскольку я делаю это на небольшом судне, меня называют разбойником; ты же располагаешь огромным флотом, и потому тебя величают императором” [22]. Эти слова отца Церкви очень верно дополняют слова философа Николая Бердяева, без которых характеристика таких народов и государств была бы неполной: “...государства, ведущие войны, очень походят на банды разбойников. Но с той разницей, что у разбойников есть свои понятия о чести, свои понятия о справедливости, свои нравы, чего у государства, одержимого волей к власти, нет” [23]. Короче говоря, народ есть банда разбойников, только еще хуже них.

Явно не добрые намерения преследуют наши поборники единства. Их цель не право, не справедливость, не равноправие, а именно насилие, питаемое злобой и ненавистью к ближнему, а значит, в потенции есть и невинные жертвы, и не все ли равно, кто они, ведь для Бога нет разницы кого убивают – все Его дети, во всех них присутствует Он. Но, обвиняя евреев в богоубийстве, нужно сказать, что нет на свете народа, который мог бы сказать, что он чист от этого греха, всякий народ, по сути, преступник и нет такого, который мог бы бросить камень в евреев. Да, безусловно, нельзя сравнивать количество фактических преступлений таких чудовищ, как фашистская Германия или сталинский Советский Союз с маленьким Израилем, но судя по настроению некоторых ястребов, подвернись им необходимые условия, они бы насовершали здесь дел ничуть не меньше. Но мы сейчас говорим не о деяниях, а о сердцах, и, как уже было упомянуто, Господь скорее простит сам факт свершившегося преступления, за которым последовало раскаяние, чем его неосуществленное, но оставшееся в сердце намерение. Само преступление как действие, по сути не грех, а результат греха, сам же грех всегда живет только в потенции, в виртуальной реальности, и только раскаяние может его уничтожить.

Давайте даже допустим, что теологически правы евреи ортодоксы – истинный Машиах еще не пришел. Но когда придет, как примут они Его? Разве Он не будет ими распят или сожжен на костре как в притче Достоевского о Великом Инквизиторе? Вот видите, насколько “легче” иудео-фарисейское вероучение, которому некоторые хотят даже приписать силу Божественного Закона, оно не требует ни покаяния, ни саморефлексии, исполняй себе обряды, и все. Но абсолютный грех при этом, как потенция, остается. Верите ли вы, господа ортодоксы, в исторического Иисуса Христа как своего Машиаха или нет – это не столь важно, но возьмите хотя бы Его Образ как Символ, как пример, переживите Его, и Он поможет вам справиться со своим внутренним грехом. Посмотрите на эти витражи. Вам отвратительна кровожадность толпы, окружающей Иисуса? – Подумайте, что и кто ее образует. Разве это не коллективный эгоизм, стремление общими усилиями попрать справедливость, подавить количеством качество, силой навязать решение тех вопросов, которые целиком находятся в компетенции закона? Разве не этой цели служат профсоюзы, различные объединения, амуты, когда они следуют своим излюбленным лозунгам: “Наша сила в массовости и единстве”? – Да, для защиты гражданских прав нужна сила, но сила, которая защищает сами права, а не интересы отдельных граждан. Разве недостаточно государственных законов, чтобы решать все трудовые конфликты? Но мы говорим так: “Да, в идеале, должно быть, достаточно и одних законов, но мы живем в реальности, где законы, как правило, не работают, и это диктует нам необходимость действовать для защиты своих интересов всеми доступными нам методами. Одиночка, мол, как бы он ни был по закону прав, в этом мире не добьется ничего, для этого нам надо объединяться”.

Сначала нам кажется, что мы объединяемся для целей справедливых и благородных, но объединившись, мы уже этих целей не видим. Мы теперь видим только наше “Мы”, наше единство, наши интересы, и считаем врагом всякого, кто выступит с чем-то, нашим интересам не соответствующим. А поскольку толпа не страдает саморефлексией, она всегда слепо идет туда, куда направлена. И если найдется какой-нибудь “лидер”, кто скажет: “Вот человек, который посягает на наши интересы, толпа немедленно завопит: “Распни его”. Так вопили наши отцы, требуя смерть “врагам народа”, так вопили мы, соревнуясь в проклятиях в адрес диссидентов, так вопит израильская чернь в адрес активистов правозащитного движения.

Хорошо сказал рав Кук: “Существуют такие народы, сплачивающая сила которых есть какая-то общая жажда преступления, стремление стать сильнее, без всякого идеала справедливости; и уж, само собой, наполнена эта сила злом, потому что теснит она другие народы, с которыми входит в соприкосновение, нет у этой силы верного источника в справедливости, и, кроме того, основана она вся на преступности. Тем самым могут такие народы и укрепляться за счет увеличения зла и крепить свой союз злонамеренно. Не так еврейский народ. Отношение единиц его к целому нельзя поставить в зависимость ни от какого другого установления, но только от высшего закона любви к самому возвышенному добру, которое должно наполниться наиболее внутренними стремлениями национальной общности. Поэтому, все действия, которые прямо или окольно исходят из этого высшего добра, увеличивают силу нации; прекращение их – ослабевает ее” [24]. Что здесь можно сказать? Только то, что все народы, включая и самих евреев, должны стать еврейскими, чего в действительности, к сожалению, нет.

Давайте всмотримся в эти лица черни, столь выразительно изображенные на витраже Пиккирини, постараемся вспомнить, когда и где в своей жизни мы сами принадлежали к их числу, и тогда мы увидим в этих искореженных злобой рожах наши портреты. Мы можем узнать себя также в холодном равнодушии Пилата, и в выигравшем свой неправый процесс Варавве, и в поддерживающих его дружках. Если вам, господа, противно солидаризироваться с ними, то покиньте эту компанию, включая и себя самого прежнего. Для этого нужно сделать оборот на 180° и повернуться лицом ко Христу и ко всем тем, кто с Ним.

Церковь Осуждения.

Это сравнительно молодая церковь. Она была построена в 1903 – 1904 годах монахом-францисканцем Венделином Гиерлихом Мандельским (см. фото). Но, как свидетельствуют рассказы пилигримов, на этом месте когда-то тоже стояла церковь. Вероятно, ее построили во время “перемирия” 1229-1239 годов. Дальнейшая ее судьба остается весьма смутной. Мы не знаем, когда и кем она была разрушена, но факт тот, что ее руины долгое время громоздились на улице, наподобие кучи мусора, и даже местная традиция стала связывать их с легендой, будто земля, взятая при раскопках Гроба Господня царицей Еленой, была свезена на это место [25]. О ней, по-видимому, свидетельствовал в 1582 году русский купец Трифон Коробейников: “И пошед от того дому мало на другой стране улицы под горою дом Анны и Каияфы, засыпан землею. Егда Господа нашего Иисуса Христа распяша Июдеи и по распятии Господа нашего Иисуса Христа повелеша крест Христов и разбойнич сохранити в гору (зарыть в горе) и разумеша, что будет взыскание о кресте Господни, и помыслиша злосердием своим хотеща утаити божество (святыню) и не взмогоша и повелеша на ту гору сор сыпати – землю всему граду и засыпаша ту гору землею. И Божиею волею егда прииде царица Елена от Царя града во Иеросалим на взыскание честнаго креста Господня и пришед во Иеросалим извесно уведав о кресте Господни и повеле тое гору очищати и ту сыпати землю на дом Аньнин и Каияфин и тою землею засыпаша домы их” [26].

На мой взгляд, это строение значительно уступает в художественном вкусе своей соседке напротив – церкви Бичевания. Реализм статуй из папье-маше вызывает скрежет зубовный у западных эстетов (см. фото). Но не будем слишком строги к этому китчу, ведь это тоже язык, понятный широким массам верующих, и не будем забывать, что большинство книг Нового Завета также не отличаются изяществом стиля. Важно, что говорит нам язык, а каким стилем – это уже не суть важно, к тому же для определенной аудитории Евангелие следует проповедовать простым и демократичным языком. Так и наша церковь, несмотря ни на что, выполняет свою функцию немого экскурсовода и проповедника, говорит достаточно ясно и понятно. О том, что здесь произошло повествуют надписи на латинском языке: “Пилат, услышав это слово, вывел вон Иисуса и сел на судилище, на месте, называемом Лифостротон, а по еврейски Гаввафа” (Ин. 19:13). “А Иисуса предал в их волю” (Лк. 23:25).

Вообще-то ни в иврите, ни в арамите такого слова “гаввафа” нет, поэтому даже некоторые исследователи полагают, что евангелисты не знали еврейского языка или ошиблись в названии. Но в географических названиях вовсе не обязательно должны употребляться обиходные слова, как, например, нет обиходного слова “Ефрафа” – (Эфрата), от корня пей, рейш, hей – быть плодородным, расти, которым Михей называет Вифлеем (Мих. 5:2), поэтому вполне возможно, что в те времена это место называлось именно так. Вполне вероятно, что это слово есть производное от ивритского корня гимел, бет, аин – возвышаться или от арамейского гив’ата – холм, возвышенность, но, во всяком случае, оно никак не означает мощеное место, что по-гречески есть “литостратос”, но Иоанн говорит, что именно это место (а не мощеное место вообще) евреи называли Гаввафа. Итак, почему же мы, находясь в этой церкви, так много говорим об этом слове? Посмотрите под ноги, господа, и вы увидите древние каменные плиты с характерными насечками для предотвращения скольжения копыт лошадей, которыми римляне мостили свои форумы. Это не просто пол церкви, это – подлинный литостратос, хотя и чуть более позднего времени (135 год н. э.), чем тот, на котором стоял Христос, его продолжение находится за стеной и дверью, но уже на территории другого монастыря (к западу), и там мы продолжим о нем разговор.

Еще одна часть вышеприведенной цитаты Иоанна имеет непосредственное отношение к этой церкви. Под словами “вывел вон” традиция конкретно подразумевает, что Иисус был сведен с лестницы, из апартаментов крепости на внутренний двор или форум, который отождествляется с “литостратосом”. По преданию, примерно на этом самом месте, где мы видим в церкви ее скульптурное изображение, эта лестница была найдена в 326 году царицей Еленой, и затем увезена в Рим, где она хранится по сей день в специальной церкви Санта Скала (святая лестница).

Перейдем в соседний монастырь сестер Сиона, где продолжим разговор, связанный с событиями II станции.

Нотр-Дам де Сион.

Этот монастырь, как и сама конгрегация сестер и братьев Сиона обязаны своим возникновением двум братьям евреям – Теодору и Альфонсу Ратисбонам.

Братья Теодор (1802-1884) и Альфонс (1814-1884) Ратисбон происходят из еврейской семьи, жившей в Страсбурге. Старший брат Теодор получил прекрасное образование в Королевском колледже Страсбурга, где изучая философию, историю и богословие, всем своим умом и сердцем пришел к вере в Иисуса как в еврейского Мессию. В 1827 году, втайне от своей семьи, он принимает крещение. Его брат Альфонс в это время был настроен крайне враждебно против христианства и не мог простить своему брату Теодору его измены вере предков. Но однажды, 20 января, 1842 года, будучи в Риме, он сподобился видения Богоматери. После этого он сам крестился, принял имя Мария и сделался иезуитом. Теодор понял значение видения своего брата как обращенное не только к Альфонсу, но также и как касающееся его лично, так и всех евреев, и, отвечая на этот призыв, он в 1848 году основывает конгрегацию Сионской Богоматери. Главной миссией новой конгрегации стала цель собрать евреев на их Святой Земле – Сионе через принятие Иисуса Христа как своего Царя и Мессии, под небесным покровительством Марии. Брат Альфонс оставляет иезуитов и присоединяется к конгрегации Теодора, и они вместе начинают активно сотрудничать на новом поприще. Эта сионистская идея зародилась в сердцах евреев-христиан почти за 50 лет до Первого сионистского конгресса в Базеле (1897 год). В 1855 году Теодор посылает своего брата в Палестину, чтобы подготовить основание для дома сестер Сиона. В октябре 1855 года отец Мария (Альфонс) получил одобрение от патриарха Валерги. В мае 1856 года уже 4 сестры проживали в очень бедных условиях, прикрываясь зонтиком от воды, протекавшей сквозь крышу. В январе 1856 года отец Мария начал приобретать руины на Виа Долороза. Купленная территория без промедлений была очищена и подготовлена под строительство монастыря и церкви в честь Таинств Страстей, о которых напоминало это место: 1. Иисус увенчан терновым венком; 2. Иисус осужден Пилатом на мощеном дворе Литостратос; 3. Иисус представлен толпе Пилатом со словами: “Се Человек” (Ин. 19:5).

Строительство базилики было доверено архитектору Маусу, реставрировавшему церковь святой Анны в Вифезде. Работа была в конце концов завершена, но не без определенных жертв. Община смогла разместиться в 1862 году. Церковь была освящена в апреле 1868 года.

Уникальные археологические реликвии, которые включает в себя монастырь сестер Сиона, как бы их не объясняли различные ученые, обладают неоспоримой духовной и исторической ценностью. В ходе раскопок были определены северные границы Иерусалима эпохи Первого Храма, о которых упоминали Библейские пророки: “Вот, наступают дни, говорит Господь, когда город устроен будет во славу Господа от башни Анамеила (мигдаль Хананель) до ворот угольных (Шаар а-Пина, т. е. угловых ворот)” (Иер. 31:38). “Вся эта земля будет, как равнина от Гаваона до Реммона, на юг от Иерусалима, который высоко будет стоять на своем месте и населится от ворот Вениаминовых до места первых ворот, до угловых ворот, и от башни Ананеила до царских точил” (Зах. 14:10). При раскопках был найден фрагмент ассирийской клинописной таблички, датируемый временами царя Саргона, которая, вероятно, была утеряна во время осады Иерусалима Сеннахиримом в 702 году до нашей эры; сейчас она экспонируется в музее. Башня Хананела, упоминаемая Неемией как башня, включенная во вновь выстроенные стены (Неем. 3:1), в III веке она уже описывается как крепость Варис (Бира), господствующая над Храмовой горой с севера, которая в свою очередь, как уже упоминалось, была перестроена Иродом и переименована в крепость Антония.

Бассейн Струтион.

При фортификации новой крепости Иродом с северной стороны Антонии был вырыт ров, отделяющий ее от холма Вифезда. Этот ров был заполнен водой и получил впоследствии название Воробьиных прудов, или Струтион. Найденные в 1874 году остатки древнего водохранилища были определены археологом Клермоном Гано как цистерны, построенные при императоре Адриане (135 г.) на месте упоминаемого Иосифом Флавием Воробьиного пруда, или бассейна Струтион (Иудейская война, 5, 11, 4). (см. фото)

Сегодня остатки этого бассейна представлены в виде двух подземных сводчатых цистерн, в которых скапливается чистая вода, поступающая по каналу, построенному, по-видимому, еще при Хасмонеях (см. фото). Часть этого канала можно увидеть перед входом в цистерну. Эта вода и сегодня используется сестрами для хозяйственных целей. Эта уникальная водопроводная система наглядно показывает, как в отношении добычи воды евреи еще в древние времена обнаруживали незаурядную изобретательность. В свое время эти цистерны, так же как и канал, служили поступлению свежей воды на Храмовую гору, и продолжение этого канала можно увидеть в недавно открытом тоннеле Хасмонеев, вход в который находится с площади перед Стеной Плача, там же можно увидеть и другую часть цистерн. Следует заметить, что стена, которую мы видим сегодня в конце бассейна, это не что иное как разделяющая перегородка, построенная в 1870 году и уменьшающая длину цистерны с 55 метров до 38.

Литостратос.

Сегодня археологи отрицают нахождение Претории Пилата и того самого мощеного места Литостратос именно здесь, где это приписывает традиция, несмотря на то, что до сих пор не установлено их точное местоположение. Возникает вопрос: можем ли мы смотреть на эти камни, столь бережно хранимые в крипте монастыря, как на Святые места? Это зависит от того, что мы рассматриваем под понятием “Святое место”. Два основных аргумента против: во-первых, эти камни исторически не связаны со Страстями Господними, во-вторых, они были открыты относительно недавно и не имеют столь долгой традиции почитания как, например, Храм Гроба Господня. Но тем не менее здесь есть нечто, что притягивает сердца верующих и располагает их к медитации и молитве, так как ближе всего воспроизводят ту обстановку, в которой происходили страстные события. Интересна в этом плане разметка на мостовой, оставленная римскими солдатами, любителями азартных игр. Одна такая игра в кости называлась “Царской”, о ней свидетельствует греческая буква β, означающая базилевса (царя) (см. фото). При раскопках под плитами были найдены игральные кости, которые экспонируются в музее монастыря (см. фото). Не имея достаточно денег, солдаты расплачивались друг с другом подзатыльниками и всякого рода насмешками, и оказавшийся “царем”, терпел на себе целый пакет “царских почестей”, но не пожелавший им быть, мог посадить вместо себя на “трон” кого-то другого, например, раба или несчастного узника. Вполне возможно, что им оказался в свое время Иисус Царь Иудейский. Иоанн пишет: “И воины, сплетши венец из терна, возложили Ему на голову, и одели Его в багряницу, и говорили: радуйся, Царь Иудейский! И били Его по ланитам” (Ин. 19:2-3). Матфей пишет: “И, раздевши Его, надели на Него багряницу; и, сплетши венец из терна, возложили Ему на голову и дали Ему в правую руку трость; и, становясь пред Ним на колени, насмехались над Ним, говоря: радуйся Царь Иудейский! И плевали на Него и, взявши трость, били Его по голове. И когда насмеялись над Ним, сняли с Него багряницу и одели Его в одежды Его, и повели Его на распятие” (Мф. 27:28-31).

Как бы в продолжение этого натурального древнего каменного мощения, мы видим на стене мозаичное панно, изображающее мощеный двор, окруженный со всех сторон стенами и в самом центре двора одиноко стоящего Иисуса. Это панно как бы создает эффект живого присутствия, присутствия мистического, вне конкретного места и времени, которое переносит нас на два тысячелетия назад и делает нас как бы живыми свидетелями происходящего здесь и в тоже время дает ощущение присутствия среди нас Христа, Который и спустя две тысячи лет, все еще находится здесь (см. фото). И совсем неважно, если Иисус тогда стоял не совсем точно здесь, а где-то в нескольких метрах рядом, на месте, которое еще не найдено, важно то, что для верующих Он стоит здесь именно сейчас, перед ними, одинокий, осужденный чернью Бог, а значит, и место это всегда будет для них Святым.

Арка “Экце Хомо”.

Наиздевавшись над Иисусом, подвергнув Его жестокому бичеванию, Пилат решил предпринять еще одну попытку спасти Его от смерти. Иоанн пишет: “Пилат опять вышел и сказал им: вот, я вывожу Его к вам, чтобы вы знали, что я не нахожу в Нем никакой вины. Тогда вышел Иисус в терновом венце и в багрянице. И сказал им Пилат: се, Человек! Когда же увидели Его первосвященники и служители, то закричали: распни, распни Его! Пилат говорит им: возьмите Его вы и распните, ибо я не нахожу в Нем вины. Иудеи отвечали ему: мы имеем закон, и по закону нашему Он должен умереть, потому что сделал Себя Сыном Божиим. Пилат, услышав это слово, больше убоялся, и опять вошел в преторию, и сказал Иисусу: откуда Ты? Но Иисус не дал ему ответа. Пилат говорит Ему: мне ли не отвечаешь? не знаешь ли, что я имею власть распять Тебя и власть имею отпустить Тебя? Иисус отвечал: ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше; посему более греха на том, кто предал Меня тебе. С этого времени Пилат искал отпустить Его. Иудеи же кричали: если отпустишь Его, ты не друг кесарю; всякий, делающий себя царем, противник кесарю. Пилат, услышав это слово, вывел вон Иисуса и сел на судилище, на месте, называемом Лифостротон, а по еврейски Гаввафа. Тогда была пятница перед Пасхою, и час шестый. И сказал Пилат Иудеям: се, Царь ваш! Но они закричали: возьми, возьми, распни Его! Пилат говорит им: Царя ли вашего распну? Первосвященники отвечали: нет у нас царя кроме кесаря” (Ин. 19:4-15).

В своей кровожадной ярости, первосвященники и не заметили, как сами произнесли богохульство, признав своим царем кесаря вместо Бога. По еврейскому закону, за такую фразу их следовало побить камнями; Иисус же никогда ничего подобного не говорил и не признавал ничьей власти, кроме Господней, о чем смело исповедовался даже Пилату. Осудив Иисуса, зная о Его невиновности, Пилат, сам того не ведая, произнес пророческие слова: “се, Человек!”, что по-латыни: “Ecce Homo”, что значит: это “Человек, Который должен придти”; это Сын Человеческий согласно Иезекиилю и Даниилу; и это как бы означало для евреев: “Вот ваш Царь”. Хотя в этих словах Пилата была явная насмешка, но в то же время она обращается в Мессианское таинство Царя Израилева.

Древняя традиция приписывает место этого диалога Пилата с толпой небольшой лоджии с двумя окнами, размещенной над римской аркой, перекинувшейся через улицу, гиды XIII века стали логически связывать ее с домом Пилата и с Преторией, которая также была для них и частью крепости Антония. Более древние источники византийского периода молчат об этом месте, также и на карте “Медеба” не отмечено никакого объекта, связанного с аркой, да и местоположение самой Претории, как мы знаем, долгое время кочевало, но устоявшись, она стала на все последующие поколения важным отправным пунктом Крестного Пути. Арка, которая так долго считалась тем местом, с которого Пилат произнес эти слова, и по сей день является для богомольцев своего рода воротами, приглашающими их последовать за Иисусом в Его Крестном Пути. По сути дела, это одна из трех арок, построенных Адрианом в Элии Капитолине, открывающих форумы – рыночные площади. (Две другие такие арки находились: одна у Шхемских ворот и другая в Александровском подворье у Храма Гроба Господня).

Основная часть арки, как было сказано, находится на улице (см. фото), но ее левое, меньшее крыло, находится в алтаре церкви монастыря сестер Сиона. Хотя церковь связана с монастырем, но вход в нее обычно закрыт, зато арку и всю внутреннюю часть храма можно увидеть через стекло, войдя в дверь с улицы. Здесь же, в этом, как бы церковном притворе, с противоположной стороны можно увидеть часть природной скалы, составляющей противоположный откос того рва, который защищал Антонию с северной стороны. Образовался он, по-видимому, еще в эпоху Первого Храма и служил каменоломней. Каменоломни устраивали на возвышенных местах, чтобы легче было скатывать камни.

Около монастыря, на улице, арабские мальчики обычно продают туристам терновые венки как сувениры. По традиции, растение, из которого был сделан венок, было некое дерево, называемое ююба (терном в русском языке называется всякий колючий кустарник). Осенью это дерево плодоносит мелкими, похожими на яблочки, вкусными плодами (см. фото), на иврите они называются шезаф, а правильное латинское название Христова терния Ziziphus Spina Christi или Paliurus Spina Christi [27].

“Подлинное” терние из Христова венца как реликвия хранилось и показывалось во многих церквях христианского мира. Ему, естественно, приписывалась чудотворная сила. Как бы там ни было, но известно, что в 1656 году, принесенное в пансионат для девочек Пор-Рояля терние из Христова венца спасло племянницу и крестницу Блеза Паскаля Маргариту Перье. Гноившаяся фистула в глазу не поддавалась никакому лечению и только после прикосновения к святому тернию мгновенно исцелилась. Это чудо было подтверждено скептически настроенными парижскими врачами.

Святая Тюрьма.

Пройдя несколько шагов дальше по улице Виа Долороза, вы увидите с правой стороны еще одну дверь с надписью на греческом языке “Претория”. Это место принадлежит Греко-Православной Церкви, и традиционно считается тюрьмой, в которой содержались преступники, ожидавшие суда Пилата. В 1906 году греки здесь устроили церковь, в которой показывают большую подземную камеру, в которой, по преданию, содержался разбойник Варавва со товарищи (см. фото) и выше – одиночную камеру с каменными колодками, в которой находился Иисус (см. фото). Мы не знаем в точности, кто такой был Варавва, но, исходя из его клички “Бар Аба”, которая переводится с арамейского как “сын отца” и имеющая определенный мессианский намек (как и Бар Кохба), некоторые исследователи полагают, что он был повстанец и, может быть даже, лжемессия, пользовавшийся определенной популярностью у народа. Говорят, что его настоящее имя было также Иисус, и одну из таких гипотез приводит Иосиф Клаузнер: “народ потребовал казнить Иисуса бар Иму и освободить Иисуса бар Абу” (по-арамейски – “сына матери” и “сына отца”). Некоторые считают, что народ просто запутался в именах, как аборигены в песни Высоцкого: “Ошибка вышла, вот о чем молчит наука – хотели кока, а съели Кука”.

III станция. Первое падение Иисуса.

Далее, дойдя до перекрестка улиц Виа Долороза (Тарик аль-Алам) и а-Гай (аль-Вад), мы выходим к одной из главнейших артерий старого Иерусалима, которая со времен императора Адриана называлась Кардо Валензис и вела от нынешних Шхемских ворот к бассейну Силоам. Латинское слово “Cardo” – в некоторых путеводителях переводят как сердце, но я думаю, что это ошибка, ибо сердце на латыни пишется несколько иначе – “cor”, а Кардо, хотя и происходит от того же корня, но все же означает дверной крюк или сердечник в дверной петле, можно перевести как ось, центр, нечто основополагающее, главное, кардинальное (отсюда, кстати, кардинал), это может быть также, центральный маршрут, что также и на иврите называется тем же словом, что и дверная петля – “цир”. Слово “Valensis” связано с долиной (на латыни – valles), которая когда-то была глубоким оврагом и называлась долиной Сыроваров, или Тирапийон, но в процессе веков она постепенно засыпалась и сегодня уже настолько сравнялась, что от нее осталось лишь название: Валензис – на латыни, или Гай – на иврите, или Вад – на арабском, все эти слова означают одно и то же – долину.

Справа от нас (по ходу, на правой стороне улицы а-Гай) мы видим высокий минарет мечети, построенной здесь сравнительно недавно – в 1964 году. Слева от нас и на левой стороне улицы находится новое здание Армянской Католической Патриархии, которая представляет альтернативу Армяно-Григорианской Церкви, и хотя к лону последней принадлежит подавляющее большинство армян, но зато армянам-католикам принадлежит это важное Святое место у главного перекрестка древнего Иерусалима, на котором даже сохранились огромные камни римской мостовой. Именно об эти камни, по преданию, споткнулся Иисус, неся Свой крест.

Начиная с флорентийского доминиканца Рикольдо да Монте-Кроче (1294 год), пилигримы связывают перекресток двух улиц с падением Иисуса. На месте прежнего турецкого фонтана (сабиля) во 2-й половине XIX века была построена капелла и обновлена в 1947-1948 годах на пожертвования польских солдат (см. фото). Колонны, на которые опирается железная ограда, были обнаружены при раскопках в 1947 году. Они и отмечают настоящее место станции. Над дверьми (также и внутри капеллы) помещены два скульптурных рельефа работы Тадеуша Зиелинского, изображающие падающего Спасителя (см. фото).

IV станция. Встреча Иисуса со Своею Матерью.

Буквально в нескольких шагах после третьей станции следует четвертая, отмеченная рельефом того же скульптора, что и на предыдущей (см. фото). Она посвящена встречи Иисуса со Своей Матерью, которая произошла, как полагает традиция, на этом самом месте. Об этом свидетельствовал еще в 1530 году испанский пилигрим, францисканец Антонио де Аранда, усмотревший такую взаимосвязь между двумя станциями: “Боль от созерцания горя Своей Матери так подействовала на Господа, что Он Сам, потеряв сознание, сразу же упал на землю. Крест Он мог нести только лишь до угла, будучи вне поля Ее зрения”. Впоследствии древность этой традиции подтвердила и сама земля. При строительстве здания Армяно-Католической Патриархии были обнаружены руины строений, датируемых XIII веком (см. фото). В Южной апсиде церкви обнаружили фрагмент мозаики V-VI века с изображением двух сандалий (см. фото). Возможно, это остатки прежней византийской церкви, относящиеся к капелле “Обморока”, упоминаемой древними пилигримами, или это была церковь Святой Софии, построенная на месте предполагаемой Претории. Но как бы ни называлась эта церковь, факт ее существования в византийскую эпоху не подлежит сомнению, также и на карте из Медебы на этом месте отмечена церковь. Связь этого места со сценой легендарной встречи Марии с Иисусом датируется XIII-XIV веками, и возможно, что те, кто строили в эти века здесь новую капеллу, сохранили византийскую мозаику в полу как символ этих событий, несмотря на то, что настоящий смысл этого изображения мог быть совсем иным. Вполне вероятно, например, что эти сандалии были частью декораций общественных бань или смысл их в пожелании счастливого пути странникам на постоялом дворе.

V станция. Помощь Симона Киренеянина в несении креста.

Сама станция отмечена небольшим углублением в камне, к которому многие проходящие прикладывают руку; оно, как говорит предание, образовалось в результате удара креста или от прикосновения руки, облокотившегося Иисуса (см. фото).

Об этом эпизоде Страстей упоминают только синоптики. Матфей, как бы вообще отрицает, что Иисус Сам нес крест: “Выходя (из претории), они встретили одного Кирениянина, по имени Симона; сего заставили нести крест Его” (Мф. 27:32). Свидетельство Марка и Луки оставляет нам возможность предположить, что это произошло где-то посередине пути: “И заставили проходящего некоего Кирениянина, Симона, отца Александрова и Руфова, идущего с поля, нести крест Его” (Мк. 15:21). Согласно Иоанну, Иисус нес Сам Свой крест до конца: “И, неся крест Свой, Он вышел на место, называемое Лобное, по-Еврейски Голгофа” (Ин. 19:17).

Как мы видим, наиболее информированным здесь предстает Марк, упоминающий и самого Симона и его сыновей Александра и Руфа. Вполне вероятно, что и Симон, и его сыновья, впоследствии сами обратились в христианство, стали играть заметную роль в жизни Церкви и были лично известны Марку, которому и поведали о тех событиях. А в тот момент Симон, не знавший ни Кто такой Иисус, ни Его учения, будучи как бы оле хадаш (новым репатриантом, Кирена – земля на севере Африки, современная Ливия), оказался чисто случайно замешанным в эту историю. Возможно, что Руф есть лицо, упомянутое апостолом Павлом: “Приветствуйте Руфа, избранного в Господе, и матерь его и мою” (Рим. 16:13). Он, по преданию, стал епископом в Дивах и в Элладе. Кроме синоптиков, есть и еще одно интересное свидетельство Евангелия от Святой Земли, это – находка израильских археологов в Кедронской долине, фамильный склеп иудеев, репатриантов из Египта, среди них похоронен некто Александр, сын Симона, родом из Кирены.

На этом же месте, как предполагает традиция, когда-то стоял дом злого богача, который упоминался в притче Иисуса о богаче и Лазаре (Лк. 16:19). Проводники, сопровождавшие пилигримов по Святой Земле, наполняли каждый шаг бесчисленными деталями, историями и легендами. Даже собака, перебежавшая дорогу, объяснялась как потомок тех псов, что лизали струпья бедному Лазарю. Эти истории не вызывали никаких сомнений у набожных богомольцев, которые были счастливы воочию увидеть то, к чему уже давно были психологически готовы, и гиды умело пользовались этим благоговением, с которым пилигримы смотрели на то, что им показывают. В 1895 году францисканцы построили на первом этаже здания небольшую церковь (см. фото).

VI станция. Вытирание пота с чела Господа св. Вероникой.

Традиция, приписывающая сей дом св. Веронике, существует, по всей видимости, не ранее XV века. Сама станция отмечена колонной, вросшей в здание (см. фото). Это место было приобретено в конце прошлого века греками-католиками и включает в себя верхнюю церковь св. Вероники, построенную в 1885 году, и крипту, восстановленную архитектором Антонио Барлуцци в 1953 году (см. фото). Она содержит древние остатки, которые связывают с византийской часовней св. мучеников Козьмы и Дамиана. Сегодня здесь находится женский монастырь ордена малых сестер Иисуса, при котором действует школа для детей католиков арабов.

Традиция почитания св. Вероники основывается на древних легендах, упоминаемых разными византийскими и средневековыми авторами, а также и апокрифах, таких, как “Деяния Пилата” (Евангелие Никодима). Все они так или иначе упоминают о чудотворной силе некоего полотна – одежды, платка, убруса, сударя, и т. п, тем или иным образом соприкасавшимся с Иисусом Христом. Есть трактовка имени Вероника от латинского – vera icon – истинный образ, т. е. Лик Христа, отпечатанный на полотне.

Попробуем в общих чертах проследить историю развития этого предания.

Согласно одной легенде, Вероника или Береника, уроженка Кесарии Филипповой, была не кто иная, как та самая кровоточащая женщина, исцеленная Иисусом в Капернауме, о чем упоминается Матфеем (9:20-22), Лукой (8:43-48) и более подробно Марком: “Одна женщина, которая страдала кровотечением двенадцать лет, много потерпела от многих врачей, истощила все, что было у ней и не получила никакой пользы, но пришла еще в худшее состояние, – услышавши об Иисусе, подошла сзади в народе и прикоснулась к одежде Его; ибо говорила: если хотя к одежде Его прикоснусь, то выздоровею. И тотчас иссяк у ней источник крови, и она ощутила в теле, что исцелена от болезни. И в то же время Иисус, почувствовал Сам в Себе, что вышла из Него сила, обратился в народе и сказал: кто прикоснулся к Моей одежде? Ученики сказали Ему: Ты видишь, что народ теснит Тебя, и говоришь: кто прикоснулся ко Мне? Но Он смотрел вокруг, чтобы видеть ту, которая сделала это. Женщина в страхе и трепете, зная, что с нею произошло, подошла, пала пред Ним и сказала Ему всю истину. Он же сказал ей: дщерь! вера твоя спасла тебя; иди в мире и будь здорова от болезни твоей” (Мк. 5:25-34).

Дальнейшее предание повествует, что после исцеления, эта женщина поставила у себя дома в память об этом чуде статую, изображающую Иисуса и ее самое у ног Его. Евсевий Кесарийский в своей “Церковной истории” пишет: “Именно кровоточивая жена, которая, как нам известно из священных Евангелий (Мф. 9:20-23, Мк. 5:25-34, Лк. 8:43-48), получила исцеление своей болезни от Спасителя нашего, происходила, говорили, из этого города (Кесарии Филипповой). Здесь и теперь еще указывают дом ее и сохраняют славные памятники благодеяния, оказанного ей Спасителем. Именно, перед дверями ее дома лежал высокий камень, и на нем поставлено медное изваяние женщины, с преклоненными коленами и с простертыми вперед руками, представляющей подобие молящейся. Против нее стоит из того же металла прямая фигура мужчины, красиво облеченного, в двойную мантию и простирающего руку к женщине. У ног его, на самом пьедестале, растет какая-то незнакомая трава, досягающая до подола медной мантии и служащая противоядием всякого рода болезней. Эта статуя представляет, говорили, образ Иисуса. Она сохранилась до нашего времени, и мы собственными глазами видели ее в бытность нашу в этом городе. Впрочем, нет ничего удивительного, что в старину облагодетельствованные Спасителем язычники делали такого рода вещи” [28]. Эту статую видел также в 530 году архидиакон Феодосий, который посетил Кесарию Филиппову (Баниас), он пишет: “Оттуда была жена, которую Господь Христос избавил от тока крови, имя этой жены Мароза; там находится статуя Господа из электра, в церкви, построенной этой Марозой” [29]. О статуе из бронзы в Кесарии Филипповой упоминает также и Виллибальд, посетивший это место в 20-х годах VIII века.

Итак, легенда говорит, что во время Страстей эта женщина вместе с другими людьми исцеленными Иисусом, смело отправилась к Пилату и просила за Него. В апокрифическом (IV век) Евангелии Никодима (Деяния Святой Троицы) так описывается эта свидетельница: “И некая жена по имени Вероника сказала: «Я истекала кровью двенадцать лет, и только края ризы Его коснулась – и остановился поток крови моей». Сказали иудеи: «Закон имеем – в свидетели женщин не брать»” [30].

Интересно, что традиция времен крестоносцев переносит место исцеления кровоточивой жены из Капернаума в Иерусалим, о чем упоминает пилигрим Зевульф (1103 год): “Несколько выше (бассейна Вифезда) находится место, где женщина, которая двадцать лет страдала кровотечением и не могла быть вылечена врачами, была исцелена Господом прикосновением к краю его одежды в то время как на улице его обступила толпа” [31].

 Есть также западная традиция, связывающая исцеленную женщину с Марфой из Вифании. Затем появилось предание о некоей Веронике, владевшей чудотворным полотном, на котором чудесным образом отпечатался лик Иисуса. Согласно этой версии, Он лично дал ей полотно, которым вытер Свое чело в Гефсимании. Согласно версии VII века, Вероника хотела иметь портрет Иисуса и просила Его посидеть перед художником. Вместо этого Иисус чудесным образом отпечатал свой лик на куске холста, который затем оказался в Риме. Тогда заболел император Тиберий, он прослышал о Чудотворце из Палестины, исцеляющем словом, и послал своих эмиссаров доставить Его в Рим. Он еще не знал, что Пилат только что казнил Иисуса. Напуганный Пилат не знал что сказать посланнику императора, но Вероника поручилась ему доставить портрет Иисуса в Рим. Этот портрет и исцелил императора. С тех пор холст хранился с большим почетом в Вечном городе, где в XII веке привлек новые легенды.

Но для нас больший интерес представляет традиция, связывающая историю Вероники с несением креста и смертью Иисуса. В этой версии также есть немало противоречащих друг другу вариантов. Одни утверждали, что Вероника была прокаженная, другие – слепая, но сходятся на том, что, вытерев лицо Иисусу, она получила в вознаграждение чудесный отпечаток святого Лика и свое собственное исцеление. Есть также предание XIII века, как бы соединяющее обе традиции, согласно этой версии, Вероника, исцеленная Иисусом от кровотечения, опять заболела, но на этот раз ее состояние было намного серьезнее. Она получила проказу. Отчаявшись в надежде на другое чудо, она не осмелилась приблизиться к кресту, на котором Иисус был распят. Мария же подослала ее и использовала вуаль Вероники, чтобы вытереть лицо Иисуса, которое немедленно отпечаталось на платке. Это ее исцелило. Затем, где-то через сто лет, эта легенда появляется в новой форме, которая стала доминирующей в формировании современной традиции Виа Долороза: Вероника, по пути на рынок, увидела Иисуса, несущего крест, и, сжалившись над Ним, дала Ему свою вуаль вытереть пот с лица. Когда она взяла ее обратно, лик Христа был отпечатан на ней (см. фото).

Параллельно с историей о Веронике, существуют и другие предания о чудотворном полотне. Одна из них закрепилась в традиции иконографии как икона “Спас Нерукотворный”, существующая в двух вариантах: Лик на убрусе (плате) и лик на черепии (черепице).

Согласно преданию IV века, Едесский царь Авгарь V Великий написал письмо Иисусу Христу в Иудею с просьбой позировать посланному им художнику, но художник не сумел изобразить Христа. Тогда Иисус умыл лицо и отер его платом (убрусом), на котором остался отпечаток Его лица, и вручил портрет художнику вместе с письмом для царя (с исповеданием веры) [32]. Заболев проказой, царь долго и тщетно ищет того, кто бы мог его вылечить. Услышав о Христе, он посылает к Нему своего слугу с приглашением посетить Едессу (Северная Месопотамия). Христос отказывается идти, но не отказывается исцелить царя при помощи холста. Исцелившись, царь принял христианство, а священный убрус был помещен над городскими воротами Едессы. Когда однажды город окружают враги и исход битвы не ясен, Авгарь приказывает замуровать Святыню. В самый разгар боя изображение проходит как бы сквозь толщу стены и отпечатывается на фасаде. Увидев это, враги страшно испугались и отступили от города. Таким образом, появилось еще одно нерукотворное изображение – Спас на черепии.

В начале 3-го столетия христианство уже открыто исповедывал едесский царь Авгарь IX. Есть данные, что в Едессе действительно хранили образ, считавшийся нерукотворным. Некоторые исследователи полагают, что все версии так или иначе восходят к единому источнику – Туринской плащанице. Это еще одна версия нерукотворного образа, отпечатавшегося на том саване, в котором Иисус был положен во гроб. История плащаницы темна и непонятна – когда-то она была в Иерусалиме, у ближайших учеников Господа. В 944 году образ был перенесен в Константинополь. День его перенесения (16 августа) стал одним из праздников Православной Церкви. С 1578 года ее хранят в Турине, в церкви св. Иоанна.

Интересную легенду о сударе (льняном покрывале), которым была накрыта глава погребенного Господа, приводит в своих рассказах о Святых местах галльский епископ Аркульф: “...Его, тот час по Воскресении, похитил один довольно почтенный и верующий иудей с гроба Господня и много дней скрывал у себя. И так этот счастливый и верный тать, находясь при последних минутах, призвал своих двух сыновей и объяв, обнаружив им этот сударь Господень, который прежде унес тайком, и сказал: О дети мои, теперь вам предоставляется выбор. Пусть каждый из вас скажет, что он предпочитает желать для того, чтобы и я несомненно мог знать, кто из вас будет тот, кому, согласно с его желанием, я должен оставить все свое имущество, которым владею, или только этот святый сударь Господень. Услышав эти слова, один, пожелавший получить все родительское богатство, принял его от отца, переданное ему, согласно обещанию, через завещание. Удивительно: с того дня все его богатство и все имение стало уменьшаться, потому что он продал сударь Господень, и все, чем он владел, пропав, вследствие различных несчастий, превратилось в ничто. Другой же блаженный сын вышеназванного блаженного татя, предпочевший сударь Господень всем имениям, с того дня, как получил его из рук умирающего родителя, более и более возрастая, по дару Божию, обогатился и земными богатствами, и не потерял небесных. И таким образом этот сударь Господень с верностию передавали отцы, происходившие от семени этого треблаженного человека, верующие верующим, своим детям, как бы по праву наследства, сообразно порядку их потомства, вплоть до пятого поколения. По истечении пяти поколений и по прошествии многих лет, когда верующие наследники из этого семейства прекратились, Святый сударь перешел в руки неких неверующих иудеев, которые, хотя и не были достойны такого дара, приняли его с уважением, и по благодати Божественной щедрости, весьма разбогатев различными средствами, сделались зажиточными. Верующие же иудеи, когда явился в народе достоверный рассказ о сударе Господнем, вступили в сильный спор с неверующими иудеями об этом священном убрусе, всеми силами стремясь получить его в руки. Этот упорный спор разделил иерусалимский народ на две стороны, то есть верующих верных, и неверующих, неверных.

Вследствие этого царь саракинский, по имени Мавия (халиф аль-Муавия, правил в 658-680 годах, С. Б.), призванный той и другой стороной, разбирая дело между ними, сказал неверующим иудеям, которые упорно удерживали сударь Господень: Дайте мне в руки Святый урбус, который находится у вас. Они, повинуясь слову царя, вынули его из ларца и положили на лоно царя. Взяв его с великим уважением, царь приказал развести костер перед всем народом. Когда он разгорелся большим пламенем, царь, встал и подойдя к этому костру, возвысив голос, сказал той и другой враждебной стороне: Теперь Христос, Спаситель мира, пострадавший за род человеческий, и имевший этот сударь, который я теперь держу на лоне, положенный в гробе на Своей главе, пусть рассудит через огненное пламя, между вами в споре вашем об этом убрусе, дабы вы знали, какой стороне этих двух препирающихся партий Он соблаговоляет даровать сей таковой дар. Сказав это, он бросил в пламя священный сударь Господень, которого никаким образом не мог коснуться огонь, но он, в целости и невредимости поднявшись с костра, подобно птице с распростертыми крыльями, стал летать кверху и взирая оттуда на обе препирающиеся одна с другой стороны и как бы два сплотившиеся воинские строя, в продолжение нескольких минут летал по свободному воздуху и затем понемногу опускаясь, будучи направлен Богом, склонился на сторону христиан, и спустился на их лоно, когда они тем временем умоляли Судию Христа. Они, воздев руки к небу, приносили благодарение Богу, и, преклонив колена, в величайшей радости, с великим почетом приняли сударь Господень, уважаемый дар, ниспосланный им с неба, вознесли хвалебные песни Христу его подателю, и положили его, завернув в другой убрус, в церковной ризнице.

Его брат наш Аркульф видел однажды вынутым из ризницы и, в числе множества народа его лобызавшего, лобызал и сам в церковном собрании; мерою в длину он имеет приблизительно восемь пядей” [33].

VII станция. Второе падение Иисуса.

Первое упоминание о падении Иисуса в этом месте относится, пожалуй, к 1283 году, когда доминиканец Бурхард Сионский пишет о “падении” Иисуса у ворот городской стены и о “помощи” Симона Киренианина на месте, им не указанном. Руины, приписываемые пилигримами Судным воротам, были, по всей видимости, одной из арок Адриановской Элии Капитолины, но не Второй стеной Иерусалима эпохи Второго Храма. Место это было приобретено францисканцами в 1875 году. Дверь, ведущая в церковь, находится как раз над порогом Судных ворот, о который, по преданию, споткнулся Иисус, что привело к Его второму падению (см. фото). Сама церковь передана францисканцами в пользование коптам-католикам (см. фото).

VIII станция. Обращение Иисуса к женщинам Иерусалима.

Об этом эпизоде Страстей упоминает только евангелист Лука: “И шло за Ним великое множество народа и женщин, которые плакали и рыдали о Нем. Иисус же, обратившись к ним, сказал: дщери Иерусалимские! не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших; ибо приходят дни, в которые скажут: “блаженны неплодные, и утробы неродившие, и сосцы непитавшие!” тогда начнут говорить горам: “падите на нас!” и холмам: “покройте нас!” Ибо если с зеленеющим деревом это делают, то с сухим что будет?” (Лк. 23:27-31).

Эта станция расположена несколько в стороне от основного маршрута, на улице св. Франциска. Евангельский эпизод обращения Иисуса к дщерям иерусалимским размещался в различных местах Виа Долороза, пока окончательно не установился здесь в XIX веке. Станцию отмечает круглый камень, вставленный в стену, скорее всего это кусок колонны, на торце которого написано по-гречески: ΙΣ ΧΣ ΝΙΚΑ, что значит: Иисус Христос – Победитель (см. фото). Слева находится прусский госпиталь Сент Джон, украшенный мальтезианским крестом; выше – греческий монастырь Святого Харлампия, в котором находится прекрасная церковь, где часто служат русские священники.

IX станция. Третье падение Иисуса.

Чтобы попасть к этой станции, нужно, так же как и в предыдущей, отклониться от основного маршрута и подняться по ступеням, ведущим от улицы Хан э-Заит, возле здания Александровского подворья. Пройдя узким переулком, остановимся у трех ворот, одни из которых ведут в Коптскую Патриархию (прямо), другие (направо) в церковь св. Елены с гротом обретения креста (по коптской традиции), о котором мы упоминали выше (см. Коптская Церковь), и третьи ворота (налево) ведут на территорию эфиопского монастыря. Возле этих ворот стоит колонна, обозначающая IX станцию (см. фото). Если сюда попасть в то время, когда открыта эфиопская церковь (она закрывается на богослужение с 12.00 до 14.00), то можно, не возвращаясь назад, пройти через нее прямо к фасаду Храма Гроба Господня.

Эфиопский монастырь представляет собой часть Константинова Мартириума – большой базилики, располагавшейся в византийскую эпоху между атриумом и “Садом Иосифа Аримафейского” со Святым Гробом. Значение названия “Мартириум” объясняет нам в своем дневнике Эгерия: “И так утром в день воскресный служба совершается по обычаю в большой церкви, которая зовется Мартириум. Зовется же она Мартириум потому, что находится на Голгофе, то есть за Крестом, где пострадал Господь, оттого и Мартирион” [34]. (На греческом языке “μαρτύριον” означает свидетельство, отсюда “мартирос” – свидетель, так в раннюю христианскую эпоху стали называть мучеников). Во времена крестоносцев здесь располагался клойстер и трапезная августинского монастыря каноников Святого Гроба. Остатки этого средневекового монастыря до сих пор видны, возвышающимися над скромными кельями эфиопских монахов. Сейчас это место называется Дейр эс-Султан. Неизвестно, в честь какого султана был прозван так монастырь. Говорят, что один из мамелюкских султанов передал право на эту территорию своему секретарю копту. По другой версии, султан – это прозвище царя Соломона – одного из главных святых Эфиопии. Проходя эфиопским двором, стоит обратить внимание на купол капеллы св. Елены, вырастающий посередине двора как бы из-под земли (см. фото), сей двор и образует крышу этой капеллы (о ней см. ниже).

Эфиопская церковь, в которую ведет маленькая дверь в конце двора, состоит из двух капелл: капеллы Искупителя, являющейся, по сути дела, ризницей, и капеллы ангелов, в которой внимание привлекает большая картина, написанная в византийском стиле и изображающая визит царицы Савской к царю Соломону (см. фото). Как уже упоминалось, эфиопы верят, что от царя Менелека – сына Соломона и царицы Савской, происходит династия эфиопских царей – негусов.