* * *
И только мрачное ущелье тёмных гор,
От ярости подземной разрываясь,
Судьбы сулило смертный приговор,
На мольбы гулким эхом разражаясь.
И никого, кто мог бы победить
Предначертанья роковую тяжесть,
И на гробах сиреневая кисть
Грядущего вердикты начертала.
28 декабря, 1969.
ОСЕНЬ. НОЯБРЬ
Вот Ноябрь. Смотрю я в окошко
Этим праздничным, солнечным днём:
Где-то жалко мяукает кошка,
Где-то пьяный лежит за углом.
С костылями проплёлся прохожий.
Флаги, флаги повсюду несут!
Мчится день, на другие похожий,
А на кладбище гроб пронесут.
7 ноября, 1970.
ПРИ3ЫВ БЕЛЫХ
Встань
из могил, увядший цвет.
Своей нетронутой рукою
Взмахни - и гордость эполет
Восславит радость над тобою.
Прошли весёлые деньки,
Но много нас, в могилах спящих;
Восстанем, братцы, от тоски,
И сядем на коней хрипящих.
И саблей, вынутой из ножен,
Мы начертаем план, и снова
Наш путь копытами проложим
От Порт-Артура - и до Львова.
И взмоет вновь над Петроградом
Наш сине-красный царский флаг,
И станет вся Россия садом,
И станет нас бояться враг!
Так что ж, расправим наши плечи,
И сядем на своих коней,
И въедем в пир кровавой сечи
За дело Родины своей.
Зима, 1971. Москва.
* * *
Володе Высоцкому
В подвалах каземата
Сидим мы день и ночь;
Часы бегут куда-то,
Уходят сутки прочь.
Всё так же сырость пахнет
И ползает паук,
И где-то эхо ахнет
И оборвётся вдруг.
Здесь мокрые постели
И груды кирпичей,
Всю пищу крысы съели,
А входы без дверей.
Мы паром пропитались,
И с нас течёт вода,
Мы с кирпичом срастались, -
Мы камень навсегда.
Мы призраки немые,
И бродим в тишине,
Мы ночи спим большие
И видим дом во сне.
Но нам не нужен ветер
И листья не нужны,
Не будем жить при свете,
Молчать без тишины.
Зачем нам, чёрным глыбам,
Идти на белый свет,
Бросать приманку рыбам,
Мурлыкать "да" и "нет".
И сколько б ни просились,
Мы к людям не уйдём:
Мы не для них родились
И не для них умрём.
Умрём среди обвалов,
Не закрывая глаз,
И несколько завалов
Похоронят и нас.
Зима, 1970-1971.
Москва.
ДЕНЬ ЛЮБОЙ
На улицах, на людных перекрестках,
Кишит народ, безумствует Москва.
И оттепель, и слякоть встали
костью
В ряд будней, в ихний лубочный
овал.
Мелькают лица, сутолоки тени,
И стон шагов летит до потолка.
Метро ступени, садика ступени,
Ступени смыслов, впаянных в
века.
В кармане, в потных пальцах пять
копеек,
Для прорези обыденная дань.
И мир галдит, и к вечеру немеет,
Скатившись к силуэтам дачных
бань.
От Сретенки идёшь к Проспекту
Мира
С железным Феликсом в упрямой
голове.
И мостовые жаждут эликсира
Волшебных грез, невидимых в
Москве.
Январь-Февраль, 1970-1971. Москва.
ОТТЕПЕЛЬ
Разворотом газеты шуршит
надзиратель
В знаменитой бутырской тюрьме.
И скрипит пятаком вдохновенный
ваятель,
Вырезая звезду на окне.
На прозрачных проспектах немые
деревья
Их пугливый покой сторожат.
И столбов-фонарей разнородные
цевья,
Как огромные свечи торчат.
Выдыхает, пуская несметные
толпы,
Роговая троллейбусов рать,
И глотает их зев станций
сретенских скопом,
Чтобы в шахту метро опускать.
Ни зима - ни весна. Грязноватая
каша
Под ногами, куда не ступи.
И стоит, где музей, краснощёкая
Маша,
Ждёт меня, и прическу слюнит.
Февраль-Март, 1971. Москва.
ОСЕНЬЮ
Осень, как
сон,
в окружении вянущих трав,
И как призрачный дым, и в осеннем чуть слышном дожде
Осень, и нет неоконченных слов,
И как сон, и огни, в колкой чаще миров, исчезающих в тёмной воде.
Небосвод, устремляющий в познанный мир,
В поздних звёздах бездействия, в спящих сном и в тиши,
И в прозрачной воде, отражающей жёлтый эфир,
И в тиши городов, в чуть шуршащей ночи, и в глуши...
В глубине, под сверкающим конусом звёзд,
Тёмный свод, и в холодном сиянии бездн
Твёрдость льда, и чьи-то шаги,
И срывающиеся капли, которым негде упасть...
Осень, 1971.
ГОД 1972-й
Пёстро-красная толпа серых
людей.
Мир расколот надвое между
"старым" и "новым".
Дождь, который не идёт, но
должен идти
По сводкам информбюро погоды.
Город разрывается на две части,
Запахи встречаются в воздухе и
не могут слиться.
Люди одни, и их не терзают
страсти
(какие стали бы чем-то (кроме
людей),
но так не должно случиться).
Осыпающиеся стены домов,
фонари,
И убеждение, подсказанное
свыше,
Что крушение мира внутри
Есть крушение мира снаружи.
Я вспоминаю тридцать девятый
год,
Хотя я родился в пятидесятых.
Тогда тоже боролся народ
И "правофланговые" за
победу пролетариата.
Никто не верил, что будет
война.
И было подписано Потсдамское
соглашение,
Но мир был расколот - как чаша
- до дна,
и началось многомиллионное отступление.
Теперь, правда, нет фашистской
диктатуры, -
Но у нас диктатура
пролетариата,
и значок ГТО с комплексом
физкультуры
легко заменит слесаря на
солдата.
Товарищ Иосиф ушёл в небытие,
Но в бытие и в спасении рабства
Товарищ Иосиф
II в белом мундире
Встречает семидесятый год как
год
воскрешения из мёртвых.
И открытые створки в больничных
казармах,
Как открытые створки
преисподней,
Напоминают о деяниях
тридцатьдевятых
Громадных империй
единонародных.
И серый орёл атрибутов России
Заменён на серый цемент
построек из камня:
Как распятый Иисус заменён на
Ярило -
Бога цвета пролетарского
знамени.
Улицы, залитые светом неона,
Сумерки, ореолом кружащие над
светом,
Ремонтирующиеся магазины, как
взятые крепости,
знамёна
Которых отданы на растерзание.
Погибший
квартал, ограды, настилы,
дома -
с их стен
исчезающих лицами.
Руины плодят восковые руины.
Бомбят
наше прошлое прошлым его ступицами.
Как змеи, плодятся их призраков тени.
И бывшие церкви стоят без крестов.
Разбили ступеням святые колени
О тёмного прошлого
спины.
Проводит памятью по зубьям месть
Язычества
чуждого - донебесного,
И голуби несут не благую весть,
А бомбы кала отвесного.
И некуда мыслям усталым присесть.
Кварталы
- погосты будущих мертвецов.
Куда
ни ступишь - об этом напоминание.
И
души ничейных дедов и отцов,
Прозрачные
будто бы - и прощальные.
И сквозь синеву проступает лицо.
Круговерть
их миров. Руины навзрыд.
Сальная дымка город застила.
Плечи
атлантов и кариатид
Сокрушила
дикая сила.
Снаружи
своих ожидаемых пятен
Зияют
дыры пробитой вселенной.
И мир, что ни мне, ни другим не понятен -
До прежних пределов. До новых пределов.
Весна
- осень, 1972.
ЖЕМЧУЖЕНА
У второгодника Ивана,
стукаришки и подлюгана,
не быть Жемчужине "иной",
а быть ей Жемчуга женой.
По принуждению ошибки
она склоняет стан свой гибкий
перед проклятым Жемчу-гом,
как под тяжёлым утюгом.
Так, раз в начале было Слово,
из-за ошибки "ивановой"
и я как будто предназначен
судьбе тяжелой - не иначе.
Потомок отпрыска Нафтали,
я из холодной серой дали
свой код влачу предназначенья,
как некто - банку без варенья.
Но если даже бюрократа
ошибка больше, чем гора -
надежды нет и нет возврата
тому, что стало в Тех мирах...
И, если код ошибки высшей
записан на мою судьбу -
я никуда не убегу:
всегда беглец, повсюду лишний...
Весна, 1972 - Осень, 1989.
КАРУСЕЛЬ
Взойди во прах! Пред сапогом
Весь
мир кружится бледным диском.
Ты
мой в мечтах, и мы вдвоём,
И
вместе мы играем риском.
С
железной цепью в вышине
И
чёрной бездной под ногами -
Я
мчусь, и всё навстречу мне
Летит
гигантскими шагами.
В
движенье: вечности залог,
Движенье
- детище Вселенной.
Я
их природу превозмог
И
взвился ввысь над мглой презренной.
Взойди
во прах. Несётся вдаль
Земля
под кожаной перчаткой,
Рука
сжимает твёрдо сталь
И
вверх взмывает над площадкой.
Так
ближе стань. Ты мчишь кругом.
Я
над тобой вознёсся выше.
Изнемогай
под сапогом -
И
думай, что живёшь на крыше.
Весна,
1971.
_______________
|
