Лев Гунин. Peterburg.

Лев Гунин

PETERBURG

из цикла стихов

Моему брату Виталию

Лев Гунин

Из цикла стихов

Моему брату, Виталию
PETERBURG
отрывки из цикла стихов

1.
Тёмные воды каналов
отражают нависшие стены.

Статуи на пьедесталах
словно синие вены -

времени или другого?
Всё равно, не важно.

Под куполом неба слово,
как крышка рояля, влажно.

Проводя рукой - как по клавишам,
по стенам - и по окнам -

слышишь музыку будто бы ржавую,
которая как бы намокла.

И, влажную, как губы,
как эта сырость в воздухе,

пьёшь её смутной глубью -
и уже никогда не рассохнешься.

И - уже никогда не растрескаешь
волн своих мыслей-звуков.

И только неслыханной песнею
возникнешь в невиданных муках.
Март, 1982. Санкт-Петербург

Фотографии Санкт-Петербурга 1980-х: Лев Гунин

2.
стеклянная глыба рассвета
влажно стоит на столе
вздыбленный воздух
проходит
сквозь площадь
комнаты
в зеркальце
на верёвке

ты умираешь

вены умирают твои
лица умирают твои
губы умирают твои
Город

в имя твоё затесался
занозой
коричневый звук
венозной коричневой
кровью
мёртвого тела

графы твои - мертвяки
развешенные
по углам
в прошлом великого
мира

только скелет
твой
покачивается
на водах
Невы
и залива
мёртвая красота
украшает тебя
Март, 1982. Санкт-Петербург-Бобруйск

Фотографии Санкт-Петербурга 1980-х: Лев Гунин
3.
Вымя звериное
набухает
от прилива
бешенства
молока.
Животная сущность
каплями
падает
с неба,
насыщая
нас,
её детенышей
дикарей.
Эта дождливая
сырость,
небесная
слизь:
капли вымени
Неба,
капли её
молока.
Рыком звериным
рвём мы грудь
поражая
пространство
нашей злобой
природной,
детищем
скверны и
быта.
Скалы, пещеры,
подземная
смрадная
мерзость
правит нами,
отпрысками
Тщеты.
И на стенах
имперских
играют
глумливо
блики
подвальных
расстрелов,
отполированных
простреленных
черепов.
Апрель, 1982. Выборг

Фотографии Санкт-Петербурга 1980-х: Лев Гунин
4.
Дьявол склонился ко мне ночью
на подушку.
Это был такой маленький
чёртик.
Его глазки были каждый с точку
или с мушку,
или с маленький, на ремешке, кортик.

Он шептал мне: "пройдись по улицам" -
и плакал.
И плакали слёзы-мушки.
И я видел, как личико хмурится,
и капал
мёд на его розоватые ушки.

И воск из посоха
капал.
И свеча не горела-горела.
И кто-то плакал и плакал,
и разрастался умело.

И не было улиц больше,
и бульваров, и каналов,
и было сладко и больно,
и сердце так странно стучало...

И люди с обычными лицами
растекались плоскостью по асфальту,
и била в них мысль: "Это снится мне".
Но это не снилось. И дальше
летели все синеватыми птицами,
и было щекам моим грустно и мокро,
и в тело кололи золочёными спицами
каналы и площади с их изрытыми лицами,
и веки заклеили охрой.
Март, 1982. Санкт-Петербург

Фотографии Санкт-Петербурга 1980-х: Лев Гунин
5.
Игорю Корнелюку
Один из н и х
шёл ко мне
от автобусной остановки.
Вокруг были ангелы,
бескрылые духи и просто
люди.

Я мог утонуть в этом
водовороте
глаз.

Но о н протянул мне
руку
(и я увидел,
что она мозолиста).
И в его глазах за
стёклами очков
было
сияние
того же водоворота,
окружённого
нимбом.
Март, 1982. Санкт-Петербург

Фотографии Санкт-Петербурга 1980-х: Лев Гунин
7.
ДИАЛОГ
- Где вы стоите и что вы
слушаете
новым всплеском чернильных
волн?

- Мы: становимся твердью и
сушею, и домами большими
с обеих сторон.

- А зачем вы всегда омываете
камни набережных
без стыда?

- Мы везде
и повсюду
вливаемся
в окна комнат -
и в провода.
Мы - кровь города. Из нас вырастает,
как из лимфы,
кожица стен;
мы весь город,
всю сушу
питаем,
в нас бурлит
наполняемость вен.
Но мы - больше, чем вены.
Мы - изначальное:
Всё, что держит,
качая,
весь мир.
И, если мы захотим, если понравится -
мы весь город - и вас -
поглотим.
Март, 1982. Санкт-Петербург-Бобруйск

Фотографии Санкт-Петербурга 1980-х: Лев Гунин

10
Львинотелая птица
сидит
у меня
на плече.
Кариатиды
и атланты
небо моё
подпирают.
И над кровью моей
перекинуты
арки
мостов.

Как собака,
послушно,
у трона царя моего
распластался
Л и т е й н ы й.
Вечность в небо глядят
трубы и х кораблей
на холодной реке
молчаливой.

Н е в с к и й, мой царь,
протыкает собой
разводные
мостов позвонки.
Золотое зерно
моё солнце,
И с а а к и й,
на рассвете
в землю бросает.
Горячечный сон
лихорадочной жизни моей
растянулся на сваях.
Бредит людская толпа
на моих бесконечных проспектах...

Золотая Игла,
словно скипетр,
застыла
пред улицей главной моею,
с дирижерским
акцентом
разрезая её
размельчив.

Сердце моё,
этот остров
задумчивый,
тайной покрытый,
пристанище муз,
топит лики домов
в полноводной реке,
никогда её
не насыщая.

На П л о щ а д и
с одноглавой
колонной,
так открытой ветрам,
как и смерти,
стоит
с а м ы й З и м н и й
дворец,
от каналов
и речек
той же площади
дном
отделённый, -
там,
где камни
шершавые
кровь мою чёрную
пьют...
Апрель, 1982. Санкт-Петербург

Фотографии Санкт-Петербурга 1980-х: Лев Гунин

11.
На каналов воде только блики разбитые спят.
Не собрать воедино раздробленных точек и линий.
И мосты - словно кони в прыжке -
нависают над их глубиной.

Город спит, и открыты его глаза.
Сети вымерших улиц заброшены в реки проспектов.
Но они, возвращаясь, всегда, неизменно, пусты:
нет никого в это воскресное утро.

Даже окна пусты. Нет за ними ни лиц, ни людей.
Их зияют провалами чёрные жутко глазницы.
И за стенами - кажется - нет никого, и от них
веет холодом склепным, как от лба безымянного трупа.

В отдалении, так же нереально-легко,
невесомые, слышатся звуки моторов
из другой, из нездешней, непереходимой страны.

И плывут нереально, в тиши, только мыслям доступной,
по течению ветра на мёртвой воде облака.
Апрель, 1982. Санкт-Петербург

Фотографии Санкт-Петербурга 1980-х: Лев Гунин

13.
                                                 Марлизе Пик
Потрясающей сущностью,
невместимой беззвучностью
эта слёз пустота.

Пусть не будет колючестью,
этой розовой жгучестью
без потерь красота.

Но ответит наклонностью,
ледяной нерешённостью
этих ветреных дел.

И останется склонностью,
грозовой неуклонностью
или белой как мел.
Апрель, 1982

14.
                  I
Прерывисто дыхание твоё.
На теле руки оставляют
метки
прикосновений.
Высится стена
между телами
дел несовершённых.
И каменеет
шёпота
вуаль.

                  II
За окнами
сплетения каналов,
мостов,
неоном освещённых улиц,
чей свет
сквозь шторы
проникает
в дом,
передвигая
времени
страницы.

                  III
Дилемма древняя
причудливостью
сфинкса
из шёпота
растет
полуоткрыто
и возникает
в рост
под простынёй:

                  IV
родить дитя
сердечных
разговоров,
незабываемое
чудо откровений -
или бессонно,
ветрено
и грубо
чрез стену
разделений
перелезть
...

                V
..Молчит стена,
к которой,
отвернувшись,
лежит она

Белеет край
постели.

И ноги босые
в луче окна
мерцают.

С т е н а
разрушена.
Остались
тротуары,
дождём
прошедшим
смоченные крыши,
рассвета
тускло-серые
петарды -
и на столе
кровавый сок
окна.
Апрель, 1982. Санкт-Петербург

15.
                                                            Нелле Веразуб
Железноправедный ненастоящий день!
Твои зрачки на мне остановились.
Как широка и узловата твоя тень
над вечера пролётами и пылью
из-под колес машин...
Они ведут под сень
твоих оков
под сводом слова "были".

Нет только искр, что были до тебя.
Которые тебя предвосхитили.
И нету губ, чтобы, в окно трубя,
тройную суть - как штопором -
открыли
в трёхмерности.
И, воздух теребя,
дрожит листок, один среди бескрылых.

И поступает в новый пантеон
веществ пространства,
созданного силой,
и отражает множественнокрылым,
нелепым тут,
стальной усатый звон.
Апрель, 1982.

16.
за топотом электрички
под землёй
за содроганием этого
дома
мерещатся
подземные карлики-
нибелунги
кующие золото
на крови

часть их
родины
не так недалеко
отсюда
    рукой подать
до города
Kenigsberg
кажется -
это они
переселились
сюда
на улицу Рубинштейна
в более плодородные
кровью
края

сюда
где
кости
человечьи
вместо цемента
между сваями
под городом
и камнями
станций
метро

и судьбы людские
зависимостью
вертикальной
растут
вверх ногами
на этой
земле
Апрель, 1982. Санкт-Петербург

21.
вечер   часы
бьют
гуттаперчевой
приглушенностью
   в вате
огней
расфокусированных
дождём
шелест мысли
о кость черепную   тревога
в каждом звуке
       как будто
дома
как локаторы
дальний сигнал
отражают
ушами
своих
плоскостей
   и расставлены
криво
часовые
проходов
дверных.
Апрель, 1982.

Фотографии Санкт-Петербурга 1980-х: Лев Гунин

22.

Wiersz piszesz Ciemno
Nie wiesz nic
Psu na bude
wszelkie poetyki -
Musisz isc
za tym
czego nie ma

Andrzej Szmidt

Незастроенный мир
простирается вдаль
от реальности.
Даже россыпь шагов
не может к нему
привести.
Образы, которые видим,
лишь отраженье
его
глубины.
В чёрном цвете
асфальта
в светлых струях
дождя
есть простор
и для
мысли твоей.
Есть пространство,
никем не захваченное,
даже там,
где стоишь,
где ноге твоей
негде ступить.
И твои
колоссальные
замки висячие
тоже есть в том,
чего нет.
Апрель, 1982.

23.

Widzisz tylko wzgledna roznice
miedzy czlowiekiem a Bogiem
Bogiem sie moze stac czlowiek
kazdej chwili
bo Bogiem jus jest

Jaroslaw Iwaszkiewicz

стихи
без
заглавных букв
без
знаков препинания
напоминают
ветхозаветные
тексты
в них
сила
неуправляемая
та
изначальная
немота

разрушительность
её
непредсказуема
как
трезубец
Б-га
в руках
человека
как Слово
способное
вместе
с толщей воды
расколоть
шар земли

в руках
незаботливых
это
оружие
конечности
пустоты
необратимого
времени
надчеловеческой
каталистики

того
что невозможно
познать

но нет ничего
опаснее
заколдованного
вывернутого
наизнанку
предельно
напряжённого
совершенного
до невозможности
яркого
до боли в глазах
дьявольски
искусного
и при
том
не до конца
испорченного
мира
пана Ивашкевича.
Апрель, 1980 - Апрель, 1982

=================

* * *

Хорошо ли, или плохо,
долгий страх - недолгий страх:
всё равно моя эпоха
держит всё в своих щипцах.

И оставит - словно раны -
след клеймёный двух рубцов
и на тех, кто окаянный,
и для лучших-молодцов.

И матрёшки, ваньки-встаньки,
все крепки, как на подбор,
обнажат, раздевшись в баньке,
синих двух рубцов бугор.
3 апреля, 1982.

* * *

стеклярус Блока за двойным стеклом
и Агвинцева экипаж в разлёте
мне в городе Петра всегда везло
в бездельчаньи если не в работе

за сценой клуба их я целовал
и зажимал под ветошью в гримёрной
в музее пыльном кажутся слова
таким же экспонатом как и корна

в прихожей от дыханья белый пар
душой весна от тела отделяет
и в комнате бренчание гитар
под хохот увеличившейся стаи

спросонья чей был голос не узнал
одну с другой по-джонсоновски спутав
и невпопад ей что-то отвечал
а на стене всегда летели утки

и чью-то знаменитую шинель
я лобызал под серым полумраком
и носом различал: опять шанель
и это было неудачи знаком
Апрель, 1982. Санкт-Петербург.
-----------------------------------------------------
_______________