В середине 1970-х годов меня поразила одна мысль, тогда внезапно нахлынувшая, словно переданная телепатически. Из нее родилась моя теория мультипликации. Следуя своей традиционной многословности, я изложил ее в двухсотстраничном трактате. Позже она была пересказана мной в популярной форме сначала на польском языке, для издания "Тыгодник Тэхнычны" (1978), потом на английском, для журнала "Wire", вслед за этим на русском, для газеты "Наша Канада", и (примерно 2 недели назад) - в совершенно новой версии - для газеты "МЫ". Есть еще немецкая версия, отредактированная моим дальним родственником, фон Розеном, и французская. В двух словах, суть этой теории заключается в гипотезе о заложенном в человеке на генном уровне (т.е. врожденном) рефлексе мультипликации объектов материального мира: как биологических, так и не биологических. Именно это отличает человека от всех других живых существ. Главным в моей теории является классификация уровней мультипликации, и открытие мультипликации самой мультипликации, т.е. ускорение ее уровней, с достижением каждого последующего. Венец, конечный предел, и цель заложенного в человеке рефлекса: создание объектов, которые сами себя начнут мультиплицировать. И это несет в себе страшную угрозу самому существованию человеческого рода, содержит нашу потенциальную гибель.

Как только этот конечный этап достигнут, закабаление человека машинами (как в фильме Матрица), и в конечном итоге его ("само") уничтожение, по крайней мере, в той телесной и ментальной форме, в какой мы все еще существуем теперь, - не за горами.

В начале 1970-х, когда никто еще не поднимал этих вопросов, мои размышления казались не из этого мира. Однако, уже с конца 1980-х годов, и особенно в начале XXI века, многие выдающиеся личности с мировыми именами (такие, как Билл Джой) стали все чаще высказывать близкие моим идеи. В начале 1980-х годов появились еще несколько созданных мной теорий: Теория Прерывания (историческая теория, прокомментированная моими родственниками Владимиром фон Поссе и братьями Лешчинскими-Потоцкими), в которой описывается феномен летаргического сна эпохи, которая спустя века или тысячелетия может снова возникнуть в своей давней форме; Теория Виртуализации (о постепенном переходе мира, который мы знаем, из жестко-материального в виртуальное состояние); работа Человек (дополненная и капитально отредактированная моим родственником, Михаилом Гуниным, а также моими друзьями, Сергеем Карпихиным и Владимиром Антроповым; надо упомянуть и об идейном вкладе московского поэта, Олега Асиновского), где классифицированы и описаны такие параметры человека, о которых, кажется, никто до меня не писал; Теория Имитации; и Теория Социальных Типов (где говорится о скрытых, невидимых, но реально присутствующих, как у общественных насекомых, пчел или муравьев, психо-физиологических различиях между типами людей). Благодаря чтению работ моего друга, известного московского журналиста Савелия Кашницкого, я позже набрел на новые идеи, дополнившие прежние.

Со зловещей регулярностью, высказанные мною много лет назад предостережения стали сбываться все чаще и чаще.

Представим себе очень давние времена. Первобытные люди в шкурах - и громадное дерево. Кто кого? Даже если удается срубить толстенное древо, то ценой каких сверхусилий! Это потом каменные топоры станут весьма совершенным орудием. Сдвинуть скалу, запрудить реку, пробить тоннель, соорудить мост: все это для первобытных недостижимо. Окружающий их мир был реально-"настоящим", несокрушимым; назовем его английским термином hardwere (хардвер, компьютерное "железо"). Сегодня нас уже окружает мир, который по возрастающей виртуализируется. В нем все зыбко, неустойчиво, "полуреально". Циклопические сооружения падают в течение минут, уничтоженные взрывом; на их месте за пару месяцев возникают другие. Любой объект стало возможно - как в компьютерной игре - сдвинуть, убрать, заменить альтернативным. Роликовые коньки, серфинг, все эти сноуборды и всякие прочие борды, парашют, снегомобиль, горный велосипед, горные лыжи, дельтаплан, особые виртуозные мотоциклы: что они значат? Что каждый из нас, в зависимости от физической формы и тренинга, в принципе способен - совсем как персонаж компьютерной игры - передвигаться в любом направлении, в любой плоскости, по любой поверхности, с "любой" (т. е. - "нечеловеческой") скоростью. Чем больше народу вовлекается в это "сквозное движение", тем еще более зыбким становится наш итак "полуреальный" мир. Уже появились объемные принтеры, да и строительные работы во многом стали напоминать по принципу и функциональности работу огромного принтера. Когда-то торговые дома, ремесленные династии, магазины, компании, фирмы существовали столетиями; сегодня на оживленных улицах вывески и владельцы сменяются чуть ли не каждый месяц. Ничего устойчивого, стабильного, ничего "реального". Назовем такой мир (в противоположность "хардвер") - софтвер. Это гибкая, мутирующая программа-пластинка, или множество комбинаторных программ (моделей), которые постоянно в движении. Вместо "нерушимых" полей, с их натуральной природой, вместо тысячелетних традиций возделывания земли - урбанизированные фабрики, иногда полностью автоматизированные, где не видно ни одного работника и где на специальной подложке, движущейся по ленте транспортера, с помощью генной модификации выращивают всевозможные овощи и фрукты. Нас разлучили с природой: с землей, лесами, полями, горами, морями и реками. Повсюду в Западной Европе и в Северной Америке за пределами больших городов проходы и проезды к лесам перекрыты шлагбаумами и опоясаны колючей проволокой, подходы к морю перекрыты заграждениями с надписью "проезд запрещен", а в горы нельзя идти "дикарем". В парках и скверах введен комендантский час. Развитие химических, компьютерных, квантовых, нано и биотехнологий обещает достижение любой деформации физического мира, любого искривления, изменения, затемнения, искажения "природной" материи. Размывается не только действительность, но и человек по отношению к ней. Как бы исчезая.... Это укрепляет отношение властей к людям как к компьютерным файлам, которые можно в любой момент и без малейших этических препятствий "стереть", деформировать, подавить, поместить в карантин (изолировать), перепрограммировать, отредактировать, и пр. Индивидуум перестает быть носителем каких бы то ни было индивидуальных, защищенных законом, прав и качеств, превращаясь в бессловесный объект.

Наиболее зловещим "прогрессом" в этом направлении является установка всюду камер наблюдения, особенно современных моделей с высоким разрешением и круговым обзором, которые уже самим своим присутствием фактически отменили все права человека, "прайвеси" (право на неприкосновенность частной жизни), и т.д., отбросив нас на уровень контроля, характерный для эпохи рабства или феодализма, когда вся частная жизнь, все действия, все поступки крепостного крестьянина контролировались феодалом. Не буду здесь останавливаться, т. к. феномен этого зла описан мною в специальной работе, где объясняется, почему "безобидные" на вид камеры, сегодня устанавливаемые даже в общественных туалетах, косвенно являются убийцами миллионов людей, виновниками потери нами наших социальных, гражданских и политических прав и свобод, доступности образования и медицинского обслуживания.

Уже Декарт, а позже Шопенгауэр, Ницше и Хайдеггер задумывались о некоторых феноменах, которые сегодня нас волнуют все больше и больше. Однако, самый решительный толчок в этом направлении дали идеи Бодрияра, в середине и конце 1980-х подтвердившие самые смелые мои догадки. Тем не менее, существуют серьезные расхождения. Он считает, что стирание реальности сигнализирует: что-то вышло из-под контроля, а я - что оно как раз и находится под контролем - управлением тех законов и сил, что неизбежно вели к такому сценарию. Хотя, конечно, одновременное понимание этих законов в разных культурах, странах, разными людьми - говорит о том, что эта концепция в целом "верна". Верно и то, что сама по себе "виртуализация" все же что-что меняет. Когда-то человек был более привязан к физическому миру, физической активности, взаимодействию с материальными объектами и людьми. Сегодня виртуализируется он сам, его связи с окружающим, ощущение себе подобных, чувства и привязанности. Эта псевдореальность (природная реальность, по большому счету, не менее иллюзорна, но она - вообще ЕДИНСТВЕННАЯ, в которой нам дано существовать) катастрофически снижает уровень "физической" (в НЕ искусственном мире) активности. На нее не остается времени и сил. Привязываясь к "синтетическому" миру искусственных вещей - как протезы, заменяющим любые "органы", - человек просто-напросто теряет собственную самость (жизнеспособность). Эти же механизмы ограждают нас друг от друга, от диалога, любви, дружбы, полноценного общения. Связи между нами, связи с природой, и между людьми через природу - обрываются. Они превращаются в цепочку формул или компьютерных команд, как и все объекты материального мира. Если прежде ошибка правителя - даже такой громадной империи, как Римская, - не вела автоматически к гибели РОДА, то теперь прокол в формуле в какой-нибудь лаборатории или в системе ее безопасности: и супер вирус уничтожит все живое на планете в считанные часы. Или "баг" в компьютерной программе - и атомные бомбы начнут падать на столицы.

Чем более виртуализируется мир, тем меньше опций "нажать на undo". "Реальность не просто отчуждается, овеществляется или обессмысливается - она исчезает, а вместе с ней исчезает и общий субстрат человеческого опыта, заменяясь множеством знаково произвольных и относительных картин мира. Каждая раса, культура, пол, возраст, местность, индивид создают свою "реальность" - само это слово в современных гуманитарных науках редко употребляется без кавычек. Отчуждение реальности от человека и, далее, исчезновение самой реальности - ступени одного поступательного процесса, в котором сумма всей информации, выработанной человечеством, делается все менее доступна отдельному индивиду". Так писал известный теоретик модернизма, Эпштейн, еще в 1998 году. Интернет до пределов раздвинул виртуализацию бытия, и новые поколения землян уже просто не видят "реального" мира. Они появляются на свет уже без связи с ним. Бодрийяр приходит к выводу, что окружающие нас повсюду телевизионные и компьютерные экраны, реклама, медия-щупальца - это не зеркала, отражающие реальность, а гипер-реальность, новая реальность искусственного происхождения.

Бодрийяр считает, что мы живем не в реальном мире, а в его имитации - искусственной среде знаков, реклам, образов, копий, экранов, движущихся картинок. "Реальность встает из миниатюрных клеточек, матриц и банков компьютерной памяти - моделей контроля, и может быть воспроизведена оттуда неограниченное количество раз. Она более не настоящая реальность, а гипер-реальность..." Этой новой реальности "соответствует" "общество потребления", которое "в себе самом есть свой собственный миф". Тут не имеются в виду мифы индустриального общества ("общества потребления"); само оно стало "имитируемой (симулируемой) реальностью", своего рода мифом, вне которого не существует, включив "мифичность" в свою природу: "по ту сторону" разделения на объективное и субъективное, материальное и идеальное". Религиозная теория спасения подменена теорией счастья, а "миф Счастья воспринимает и воплощает миф Равенства в современных обществах". Эквивалентом Счастья и Равенства объявлено удовлетворение желаний, достигающееся не чем иным, как потреблением. Самое важное в этой порочной системе (стержне стирания реальности) - то, что предметы потребления вышли за рамки престижа, и сделались суррогатом ("симулякрой") знакового языка социального общения, структурируя поведение и заменив прежнее разделение по признаку расы, пола и социального класса новыми рангами, в зависимости от предметов, которые мы потребляем. Еще страшнее то, что разделение на культурное и экономическое полностью упраздняется (подменяется чистой симуляцией). "Сегодня потребление … определяет именно ту стадию, на которой товар непосредственно производится как знак, как знаковая стоимость, а знаки (культура) - как товар".

Предметы потребления отныне знаки, подменившие означаемое: его содержание нам безразлично. Мы потребляем уже не просто знаки, но знаки знаков, а иногда знаки знаков знаков. Они - имманентные симулякры трансцендентного ("внешнего") мира. С конца 19 века стабильность общества потребления (этой супер-галлюцинации, "майя в квадрате") зависит от "головокружения" и дезориентации, достигаемых через насилие, катаклизмы и катастрофы. Потребитель более не является индивидуумом, стоящим над предметами потребления; он становится продуктом потребления, каждый раз "синтезируясь" из игровых моделей системы (потребления). Матрица или слепок с желаний и потребностей вырастает в самостоятельную искусственную систему, абстрагируемую от людей и превращенную в инструмент принуждения, с помощью которого их феодальные повинности ("работы" и "оброк") дополняются еще одной: повинностью потребления. "Система потребностей" вырастает в механизм власти. Производитель вещи - не творец, но абстрактная общественная рабочая сила; потребитель - не "удовлетворяющий желание-я", но абстрактная общественная потребительская сила. "Чем более системной становится система, тем больше усиливаются фетишистские чары…" Все утрачивает свою первичную природу.

Огрубляя и перефразируя - первичную свободу. Если библейская аллегория изображает земную жизнь как карцер, куда изгнали из рая провинившуюся нагую парочку, то теперь получается тюрьма в квадрате, по отношению к которой "предыдущая" тюрьма - нечто вроде романтической воли. Отражение человека с зеркалом в зеркале; того же - в отражении, и - отражение в отражении, отражение в отражении, отражение в отражении, и так бесконечно. "У попа была собака..." - еще один гениальный элипс. Самые "дальние" отражения-миры: они же самые удобные и полные неги. Комфортность достигается за счет сужения масштаба, что позволяет в "кукольной" среде обустроить все "комильфо". Но там же больше всего крови, грязи и скверны, только никто больше не воспринимает их как кровь, грязь и скверну; произошла переоценка ценностей по шкале Дьявола. И куцые "революцейки" в кукольном мире, все эти демонические канонады с гильотинами и Кровавыми Воскресеньями: они в масштабе сто к одному превращаются в омерзительные крысиные псевдо-пародии. Буря в одном из стаканов - дальних отражений - никого не волнует и ничего не меняет в мирах-озерцах, идущих до них. Точно так же, как и до гипер-реальности - наша, земная, реальность представляла собой такую же гипер-реальность по отношению к тому, чьим отражением она являлась и что находился за пределами нашего земного сознания. Сам отражаемый "Объект" разве что позабавил бы "взбрык" в его отражении, но никак не задел бы. А - может быть - вообще этот "взбрык" ему померещился?

Открытый Бодрийяром закон гласит: "Революции лишь укрепляют систему, на разрушение которой они якобы направлены".

Тем более это верно сейчас, когда и профессий (в прежнем смысле) больше не существует, и само это явление - профессиональный революционер - осталось разве что в книгах. В эру воспроизводительного (цель которого не создавать - имитировать) труда профессии (деятельность) утратили отличавшие их друг от друга конкретные целевые установки. Произошло исключение референциального свойства, за счет чего свойство структуры отделяется, обретая "свободу и независимость". Без "архаической" необходимости нечто обозначать, знак вступает в область чисто структурной игры, при полном индетерминизме. Не существует более "референций" материального производства или смысла (истории и прочего); все общественные знаки "обмениваются" друг на друга, но не обмениваются уже ни на что реальное. Смысловое содержание исчерпывается свойствами самого средства сообщения. Маклюэн, которого цитирует Бодрийяр, уточняет: форма медиума трансформирует реальное. "Речь идет уже не о ложной репрезентации реальности (идеологии), а о том, чтобы скрыть, что реальное больше не является реальным, и таким образом спасти принцип реальности". Образы-фетиши замещают реальное, что делает последнее манипулятивным: оно воспроизводится и может воспроизводиться бесконечно. Возникает Симуляция - продукт виртуальных моделей действительности "без происхождения и реальности". "Подлинные" события более не имеют своей внутренней каузулистичности, они "проецируются" на сенсорные датчики людей из пересечения моделей. Действительность в виде продукта синтеза комбинаторных моделей вовсе и не реальность, за ней уже стоит даже не воображенная действительность, а искусственная гиперреальность:

"Гиперреальность представляет собой гораздо более высокую стадию, поскольку здесь стерто даже само противоречие реального и воображаемого. Нереальность здесь уже не ирреальность сновидения и фантазма, чего-то до- или сверхреального; это нереальность невероятного сходства реальности с самой собой (l'hallucinante ressemblance du reel a lui meme)". Коротко говоря, когда материя "реальности" прекращает отражать время, и мир разумных существ тотально виртуализируется, переставая соответствовать циклам и свойствам биологических организмов, тогда все схлопывается, исчезает, и оба мира - мир и антимир - меняются местами. Наша вселенная окажется на месте, скажем, вселенной псевдо-Матрицы, а та - на месте нашей. Эта "подмена" не пройдет даром: она катастрофа. Мы не можем себе даже представить, какие катаклизмы обрушатся на мироздание.

Беньяминовская идея воспроизводимости - счастливая подсказка для Бодрийяра, положившего конец "тюремному заключению" политической экономии в сфере чистой экономики: позволила лишить продукт труда экономической "ауры". Если "аура" произведения искусства объяснялась "творчеством", то экономическая "аура" продукта труда - (стоимость) производительным трудом. Соответственно, Бодрийяр "снимает" материальное производство в воспроизводстве: последнее до него понималось как воспроизводство некоторого способа производства, им же и обусловленное. Оказалось, что способ производства и сферу материального производства надо видеть вообще как одну из возможных модальностей режима общественного воспроизводства.

Минимальная перестановка акцентов - и трудовая деятельность понимается иначе. Прежде труд означал реальность общественного производства, был пронизан целенаправленностью. Даже в рамках эксплуатации, представая как историческое "страдание", он производил общественное богатство и обещал конечное освобождение. Теперь он стал не производительным, а воспроизводительным. Он воспроизводит сам себя в качестве общественного знака, уже не являясь воплощением исторического "праксиса", порождающего общественные отношения. Он больше не сила, а общественный знак наряду с другими: "Трудом овладела знаковая форма, чтобы выпотрошить из него всякое историческое и либидинальное значение и поглотить его в процессе своего собственного воспроизводства…"

От труженика требуется не производить, а социализироваться - включаться в сеть общественных знаков, значимых только как взаимно соотнесенные элементы, и воспроизводить ее своей энергией. Подвижная структура интеграции работает в режиме постоянной мобилизации: люди должны быть повсюду приставлены к делу. В итоге воспроизводительный труд заполняет всю человеческую жизнь как фундаментальная репрессия и контроль, как необходимость постоянно чем-то заниматься в то время и в том месте, которые задаются общественным кодом. Неофеодальное "закрепощение" индивида общественным кодом в процессе воспроизводительного труда Бодрийяр связывает с термином труда-услуги, где продукт неотделим от исполнителя. Этот вид труда не зря пренебрежительно оставлен без внимания Марксом. При продуктивистском понимании общества труд-услуга видится архаичным, но оказывается фундаментальным, если исходить из понятия воспроизводительного труда. Предоставление услуги - предоставление времени своей жизни, отдача своего тела, и не важно, производится ли при этом вообще что-либо.

Благодаря понятию воспроизводительного труда упраздняется не только надуманное различение производительного и непроизводительного труда, но и выделение труда среди других видов общественной деятельности: труда в узко-экономическом смысле слова больше нет, потому сегодня труд - повсюду. Даже досуг является формой воспроизводительного труда в той мере, в какой он регламентирован общественным кодом.

Именно потому, что сфера экономики утрачивает свою специфичность, все общественные процессы можно описывать в терминах расширенной политической экономии тотальности воспроизводительного труда о природе объекта-кентавра: вещь-знак создается воспроизводительным трудом. Производя предметы потребления как общественные знаки, он воспроизводит специфический режим общественного господства. В рамках наличной общественной системы капитал воспроизводится в своем самом строгом определении - как форма общественных отношений, - а не вульгарно представляется в виде денег, прибыли или экономической системы.

Бодрияр популярно объяснил, почему авторы, подобные Вашему покорному слуге, не у дел. Главное в наше время не что и как писать, а - социализироваться. Можешь вообще ничего не производить на бумаге, но быть приставленным к делу в качестве автора. Чем меньше значения вложено в тексты, тем больше значения они приобретают как общественно-знаковые сущности. Концентрируясь на содержании, мы на корню губим свою профессиональную карьеру. Не работаем на режим общественного господства.

Парадигма никчемности и подчиненности человека; постулат главенства так называемой ритуальной чистоты, служащей перверзийным символом служения богу и подчинения любым его прихотям (вплоть до принесения в жертву собственного сына), над человеческим достоинством, здоровьем и жизнью; подчеркивание скотской природы человека (у Бога просят не справедливости, любви, избавления от войн и болезней, и т.п., а тучных баранов, богатства, т.е. примитивных материально-меркантильных даров); философия, идеология человеческого жертвоприношения в самом прямом, или же в символическом смысле, доминирующая надо всем; идея всевидящего (высшего, господского) ока, следящего за всеми поступками человека 24 часа в сутки, в любом месте земли или космоса (откуда выводится необходимость тоталитаризации видеокамер слежения, установленных ныне на всех станциях метро, в автобусах, магазинах и торговых центрах, переходах, банках, школах, многоквартирных домах, гаражах, на стоянках и автозаправочных, и даже в общественных туалетах и врачебных кабинетах, включая комнату осмотра пациентов в отделениях Скорой Помощи (вот где беспредел бесстыдства и аморальности!); сатанинская кровожадность, вероятно, превосходящая по навязчивости и паранойе любой другой источник (выражения типа "убей мечом", "не оставь ничего, что дышит", "вырежь всех, включая женщин, детей, стариков, животных и растения", и т.п.); идея эфемерности человеческой личности, и, наоборот, составления из миллионов "винтиков" избранного народа некого сверхсущества, живущего вне пространства и времени поколениями полностью подчиненных "винтиков"; сатанинская идеология манипулятивности мира, где никакого места гуманизму и свободе не оставлено: все это присутствует в "пяти книгах" (пятиконечная звезда), издревле навязывается миру последователями Пятикнижия, сегодня самой влиятельной в нашей современности группой, поэтапно осуществляя тайный план трансформации нашего святого мира в кошмар.

Привыкая к тотальному контролю, пассивно созерцая полную потерю собственной свободы и независимости, соглашаясь с тоталитарным вмешательством в нашу интимную, личную, частную жизнь, мы пустили к себе глаз дьявола, который, изучая энергию зла, постепенно установит ад на земле.
 

Декабрь, 2006