Лев ГУНИН
БОБРУЙСК
Г Л А В А Ч Е Т В Ё Р Т А Я
РАЗДЕЛ ВТОРОЙ
ВЛАДЕЛЬЦЫ БОБРУЙСКА И ВОЛОСТИ
И ДРУГИЕ ВАЖНЫЕ ОСОБЫ
ОЧЕРКИ О ВЛАДЕЛЬЦАХ
И АДМИНИСТРАТОРАХ
БОБРУЙСКА И БОБРУЙСКОГО
СТАРОСТВА
И О ДР. ПЕРСОНАЛИЯХ
ЭПОХИ ВКЛ В БОБРУЙСКЕ
________________________________
ПАЦЫ: МАГНАТЫ ВКЛ
СОКРАЩЁННАЯ
РОДОВАЯ,
СЛУЖЕБНО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ,
СУДЕБНАЯ
И ВЛАДЕЛЬЧЕСКАЯ
ИСТОРИЯ
________________________________
[Уважаемый коллега, историк /
любитель старины! Пожалуйста, цитируя, копируя или пересказывая этот уникальный
материал, ссылайтесь на автора!]
25 красавіка 1794 г. Універсал у ваяводствы, паветы і вольныя месцы ВКЛ аб пачатку дзейнасці вярхоўнага кіраўніцтва паўстаннем
9 мая. Заклік віленскай рады да добраахвотных ахвераванняў
===================================
[2]
Александр Ярошевич.
![]() |
Медалік, выбіты ў Рыме на памятку дэкрэта аб каранацыі (1756). |
[3]
Акты, издаваемые коммиссиею, высочайше учрежденною для разбора древних актов в Вильне. Т.1. Акты Гродненского земского суда. Вильна, 1865. || Шифр в Нац. библиотеке Беларуси - Ба1281К.
[4]
Miroslaw Nagielski. Rokosz Jerzego Lubomirskiego w 1665 roku. Warszawa, 1994.
(Мирослав Нагельский - профессор Института Истории Варшавского университета).
В книге Нагельского раскрываются внутренние причины "рокоша"
(бунта, мятежа) Ежи Любомирского. В ХVII веке это - второе
вооружённое выступление шляхты Речи Посполитой против верховной
власти (короля и Королевского Двора). Предыдущий мятеж ("рокош"
Зебжидовского) закончился подавлением его королевской властью.
Следующий "рокош" - мятеж Любомирского - закончился поражением
монарха и общим ослаблением королевской власти в Речи Посполитой.
Внутренние междоусобные феодальные войны, пережиток раннего
феодализма, многими историографами выдаваемый за "побочные"
явления "феодальной демократии", шляхетских вольностей,
ослабили государство, привели к снижению его внешнеполитической
роли и влияния.
Например, мятеж Любомирского "отменил" совместный поход польского
и литовского войска за Днепр, намеченный на зиму 1663 - 1664 года.
Кроме отечественных (польских) библиотек и архивов, Нагельский
пользовался зарубежными коллекциями старинных документов, таких,
как Архив Министерства Иностранных Дел и Национальной Библиотеки
в Париже, московского архива ЦГАДА, венских Haus- Hof- und Staatsarchiv,
собрания исторических актов и архивных материалов в Вильнюсе, и т.д.
В первом разделе книги ("Rzeczpospolita a Europa w dobie rokoszu
Lubomirskiego w 1665 r.", s. 11-40) автор изучает попытки
враждующих сторон (короля Яна Казимира и возглавляемых Любомирским
мятежников) найти помощь за границами Речи Посполитой: в Ватикане,
во Франции, в Австрийской империи, в Пруссии. Тогда как король
искал поддержки - и нашёл её - в основном во Франции, где
начал складываться союз,
целью которого была отправка в Польшу военного контингента для
поддержки короля, Любомирский обращался с призывом о помощи
в Ватикан (к папе Римскому), в Вену, Берлин, Константинополь,
Мадрид и Москву.
Нагельский разбирает также реакцию европейских государств на
внутренний конфликт в Польше.
Во втором разделе книги ("Miedzy Wiedniem a Berlinem.
Funkcjonowanie opozycji antydworskiej w 1665", s. 41-74)
Нагельский объясняет позицию немецкого монарха Фридриха
Вильгельма и австрийского Леопольда I, противников того,
чтобы польско-литовская корона досталась французским
Бурбонам. Возглавляемые этими монархами соседние с
Речью Посполитой государства являлись мощными и
влиятельными европейскими державами, сравнимыми
разве что с Испанией, Францией и Англией.
Вена и Берлин предоставили Любомирскому существенную
финансовую помощь, которая и обусловила серьёзное
противостояние военным силам короля.
В третьем разделе книги ("Stanowisko Armii Koronnej
wobec rokoszu Lubomirskiego", s. 75-111) автор разбирает
позицию войска Польского и войска Литовского по отношению
к враждующим сторонам. Рассматриваются усилия и методы,
с помощью каких и одна, и другая стороны (король и
Любомирский) пытались перетянуть войско на свою сторону.
При этом Нагельский показывает, что король поначалу
находился в несравнимо более выгодной ситуации, у него
было несравнимо больше возможностей контролировать войско,
однако, большая часть войска перешла на сторону
Любомирского. Большинство шляхты также поддерживало
противостоящую королю сторону, а вот большинство
дигнитариев (элиты) и в Короне (Польше), и в
Княжестве (Литве) встали на сторону короля.
Когда в 1994 г. книга Мирослава Нагельского была
опубликована, в Интернете уже появились отрывки
(которые в дальнейшем я постоянно пополнял) из
моей монографии "Бобруйск", в одном из которых
я описывал эпизод мятежа конфедератов, когда на
помощь королю пришёл Александр Полубенский со
своим кавалерийским корпусом. В этот корпус входили
хоругви дивизии Паца (левое крыло), которые фактически
не участвовали в военных действиях. Не только солдаты,
подчёркивает Нагельский, но и сам князь Александр
Полубенский не очень-то хотел воевать против своих
польских коллег.
В четвёртом разделе книги ("Elekcja vivente rege",
s. 112-136), который в содержании по ошибке указан
вместо третьего, автор описывает зарождение замысла
провести элекцию (выборы) французского кандидата
на трон не только при жизни, но и при правлении
короля Яна Казимира (вторая попытка после провала
похожей в 1661-1662 г.). Нагельский разбирает также
методы и попытки осуществления этого замысла и реакцию
на него шляхты.
В пятом разделе ("Spoleczenstwo szlacheckiej
Rzeczypospolitej w dobie rokoszu Lubomirskiego",
s. 137-210) рассматривается отношение к "рокошу"
всех групп и слоёв шляхты.
По мнению автора, война с Москвой и её возможные
последствия волновали большинство шляхты в ВКЛ больше
внутриполитических событий, в отличие от лидеров
главных политических группировок (Пацев, Радзивиллов,
Сапег). Последние по-видимому готовы были к любому
исходу войны с Москвой, а "рокош" рассматривали в
свете собственных интересов.
По мнению автора, симпатии большинства наиболее
влиятельных представителей элиты (дигнитариев)
из самых знатных и могущественных родов
(Павел Сапега, Михаил Казимир Радзивил,
Александр Нарушэвич и другие) явно были на
стороне Любомирского, но, в то же время, они
не выступали на его стороне открыто: возможно,
не потому, что боялись попасть в опалу
конкретного монарха, но потому, что не могли
и не желали выступать против монархии как
таковой, представителями и гарантами которой
являлись.
В этом конфликте большинство Пацев решительно
выступили на стороне короля, при этом благодаря
своей позиции контролируя всю корреспонденцию в
Великом княжестве Литовском, и тем самым пресекая
пропаганду эксмаршалка (Любомирского) в ВКЛ, так
и не достигавшую большинства представителей шляхты.
Однако, главной причиной менее активной поддержки
Ежи Любомирского в Княжестве (в Литве), чем в Короне
(Польше) была крайне тяжёлая ситуация в результате
войны с Москвой. Восточные земли Княжества были
оккупированы; многие города и сельские районы разрушены
и разорены; не хватало оружия для противодействия врагу.
ВКЛ остро нуждалось в массивных денежных средствах и
войске для перелома военной ситуации на фронтах
противодействия Москве, и в этих условиях гражданская
война никак не отвечала интересам литовской шляхты, не
говоря уже о срыве вального сейма, что было необходимо сторонникам Любомирского, но представлялось
катастрофой для шляхты ВКЛ.
Когда в марте 1665 г. сторонники оппозиции Любомирского -
как ожидалось - сорвали сейм, Великое княжество Литовское
оказалось в ещё более трагической ситуации, т.к. Москва
одновременно возобновила военные действия в восточной
части Княжества. Безотлагательные вопросы обороны были
рассмотрены на конвокационном сейме, собравшемся в
Гродно. Однако, Павел Сапега со своими сторонниками
поддерживал короля, и - вместо защиты земель Княжества
от московских воевод - убедил Полубинского (Полубенского)
со своим корпусом отправиться на защиту короля Яна
Собеского, оголив итак оголённый восточный фронт.
Корпус Полубинского ничем не помог королю, тогда как
в Литве (в Беларуси) его отсутствие обернулось трагедией.
Московский воевода Хованский провёл атаку на левый берег
реки Двины - и, не встретив никакого сопротивления -
вернулся назад.
В последнем разделе книги ("Po Palczynie", s. 211-233)
М. Нагельскі анализирует подписанный в Пальчине
мирный договор между оппозицией (сторонниками Любомирского)
и королём Яном Собеским, в свете реализации условий этого
договора и отношения к нему сторон конфликта.
Нагельский, который - хоть и не является представителем
современного польского великодержавного шовинизма, -
в какой-то (очень малой) степени всё же отражает
тенденцию польских историков-националистов к
утопической идеализации средневекового польского
государства, изображающих его и его союз с Литвой
(Речь Посполиту) "безупречным" государственным
образованием, что сопровождается стремлением "свалить"
всю вину за внутренние проблемы на вмешательство
извне. Кроме того, обвинения, которые звучат со
стороны польских историков в адрес литвинов, коих
те изображают изменниками, многократно предававшими
свои обязательства по отношению к унии с Польшей
и активно стремившихся к сепаратизму, переходу на
сторону Швеции или Москвы, - эти обвинения теряют
свой смысл на фоне неоднократной измены самих
поляков своим королям, своей "феодальной демократии",
своей Речи Посполитой.
Поэтому удобно изображать эту измену как
следствие зарубежных "козней".
Однако, Нагельский вполне разумно останавливается
перед этой планкой, и, верный исторической правде,
отказывается переносить акценты с внутренних причин
на внешние.
С другой стороны, он - один из первых специалистов
по Речи Посполитой, подтвердивших мои тезисы о
значительной роли иностранных держав во внутренних
делах польско-литвинского государства, и, в первую
очередь, соседних политических кругов в соседних
немецких государствах, главным образом, в Вене
и Берлине. Он совершенно справедливо говорит о
том, что иностранные государства поддерживали
того или иного польско-литовского кандидата на
трон Речи Посполитой, в то время как только
Франция задолго планировала посадить своего
представителя (из Бурбонов) на польско-литовский
трон.
И - опять-таки - Нагельский ничего не пишет о
поддержке Москвы Лондоном, Ватиканом и евреями,
без чего московиты не смогли бы добиться успехов
на фронтах войны с Речью Посполитой.
Нагельский не пишет и о том, что Польша оказывала
совершенно недостаточную помощь Великому княжеству
Литовскому в борьбе против Москвы, переложив военное
бремя на плечи литвинов - и тем самым предав дело
унии.
Зато он объективно констатирует, что успеху "рокоша"
в немалой степени способствовало несогласие шляхты с
программой государственных реформ, проталкиваемых королём
Яном Казимиром Собеским и его женой Людвикой Марией.
Мятеж в ещё большей степени ослабил королевскую власть
и подорвал возможность выхода из перманентного кризиса
управления и контроля.
И, наконец, Нагельский - вероятно единственный
польский историк, объективно признающий, что "рокош"
сильно способствовал развитию устойчивой ненависти
к чужеземцем и представителям других религий или
религиозных концессий, и что такая ненависть
быстро привела к настоящей и ярко выраженной
ксенофобии.
Нагельский также - один из редких примеров
в сегодняшней польской историографии, когда
трагические повороты в историческом пути Польши
не объявляются результатом "вины" литвинов, их
тяги к сепаратизму.
[5]
АВГУСТИН МАЙЕРБЕРГ
ПУТЕШЕСТВИЕ В МОСКОВИЮ
Между тем замедления, остановившие ход нашего поручения, со дня на день упорнее привязывали нас без всякой перемены к Москве, даже в продолжение 12 месяцев: скука постоянного нашего затворничества в доме и уединение были для нас горьким доказательством, что у москвитян почти нет никакой разницы между посланниками мира и пленниками войны, и что перерыв всяких письменных сношений огорчает послов даже еще пуще темницы. В Москве мы часто письменно просили позволения писать к нашему другу Августейшему Императору, только не получали его никогда. Когда же и приходили к нам какие письма из Германии, палач Алмаз принуждал их силою открывать сперва ему вверенную им тайну, а потом собственноручно предавал их позорной казни. Раз Герцог Курляндский вздумал предупредить этот обман и передал Императорские письма к нам, вверенные его старанию, Воеводе осажденного Москвитянами Динабурга (Duneburgi) для отправления в Москву, потребовав от него расписки в их получении, но он не достиг цели, которой искал, а еще больше удалился от нее. По такой старательной заботливости о верной передаче в наши руки писем Москвитяне заподозрили, что в них содержатся какие-нибудь тайны: из сильного любопытства распечатали их и утаили втихомолку. А чтобы не открылось это на будущее время, когда 15-го Марта сошлись мы для совещания с уполномоченными во дворце в 1662 году, эти сказали нам, что к Великому Князю писал Динабургский Воевода, что в исходе Ноября он лично получил посланные к нам Императорские письма от Курляндского Герцога и хранил их у себя по случаю набегов Литовцев из окрестностей для добычи. Хотя же после того и послал их по проселочной дороге, они все-таки попали к ним в руки. Правда гнусного дела была нам ясно известна, но так как заявить ее в лицо уполномоченным значило бы выдать того, кто сказал нам ее, то, стыдясь такой расплаты с ним и не желая преградить путь дальнейшим известиям, мы молча проглотили обиду. Приличие предписывало повторить нам то же и в Смоленске, когда мы узнали, что письма от нас к Цесарскому Посольству в Польше, вверенные Царскому послу Князю Одоевскому для передачи по назначению, этот Посол переслал в Москву к Великому Князю. Одоевский думал, что мы не знаем того: он хотел предупредить подозрение, которое наконец зародится в нас, когда узнаем, что гонец не подал писем Цесарскому Послу и при нашем отъезде из Смоленска добровольно солгал, сказав нам, что их отнял у гонца Литовский Канцлер Пац. С такою точностию он постарался быть лжецом и обманщиком.