Лев Гунин
БОБРУЙСК
ГЛАВА ВТОРАЯ
РАЗДЕЛ ВТОРОЙ
ЛИТОВСКО-БЕЛОРУССКАЯ ОБЩНОСТЬ
(продолжение)
Стр. 106
"НАЧНЁМ ВСЁ СНАЧАЛА"
В нашем витиеватом и "кружащем" рассказе, пытающемся охватить многообразие
мнений и концепций, осталось найти место более ни менее связному изложению
рассказа об образовании "Второй Руси" (Великого княжества
Литовского). На самом деле, это государство можно назвать "Третьей
Русью". "Первой Русью" в широком смысле следует считать Киевскую
Русь. "Второй Русью" - Туровское княжество, которое было уничтожено
Киевом ("двум русским государствам одновременно не бывать").
"Третья Русь" - это Великое княжество Литовское. "Пятая
Русь": Новгородско-Псковская земля, приобретшая самостоятельное значение в
качестве представителя всех русских земель в период монгольского завоевания. "Шестая
Русь" - это Московское княжество, Московия, или Московская Русь. "Шестая
Русь" при Иване IV Васильевиче
Грозном уничтожила (в буквальном смысле; захват и разрушение Пскова и Новгорода
сопровождался настоящим геноцидом: Иван Грозный вырезал всё новгородское
население, чтобы "не убежали они в Русь Литовскую") и поглотила "Пятую
Русь", Новгородско-Псковскую ("двум русским государствам одновременно
не бывать"). "Седьмая Русь" начинается с петровского государства
с центром в Санкт-Петербурге. "Седьмая Русь" уничтожила (захват
белорусских земель сопровождался геноцидом белорусского народа) и проглотила - в
лице "Третьей Руси" - Первую (только в Великом княжестве Литовском
оставались живы потомки великих киевских князей), Вторую (дреговичский элемент
сохранялся в рамках Великого княжества Литовского), Третью (само Великое
княжество Литовское), Пятую (многие новгородцы бежали в ВКЛ) и Шестую (Московия
была фактически "расформирована" Петром) Русь.
Стр. 107
Можно ли выделить Галичско-Волынское княжество в "отдельную
Русь" ("Четвёртую",
для которой мы "зарезервировали" место), приравняв таким
образом её по историческому значению к Московии или к Великому княжеству
Литовскому? Этот вопрос мы оставляем открытым. Ясно одно: что галичско-волынские
князья XIII века, Даниил и
Василко Романовичи, были одержимы великодержавными амбициями, и активно
действовали с целью объединения под своим началом всех русских земель, в этом
качестве являясь конкурентами всем современным им и всем будущим русским
государствам.
Начнём "новый пересказ" с изложения версий о происхождении Миндаугаса
(он же: Миндог, Миндовг, Мендог, или Мендовг) и его повелителя, опекуна,
старшего брата или отца, Рингольда.
Первая версия: "происхождение от полоцких князей".
Из летописных источников известно о высылке или бегстве в
1129 году полоцких князей, и, среди них, виленского князя Ростислава
Всеславича, в Византию. Именно с этими известиями некоторые теории связывают
происхождение Миндовга (Миндаугаса). Считается, что какая-то дополнительная
часть славян (кроме кривичей, селившихся там и ранее) осела в районе Вильни
после походов Великого киевского князя Мстислава в 1130 и 1131 годах на Литву (87).
"НАЧАЛО ГОСУДАРЕЙ ЛИТОВСКИХЪ.
Въ лето 6637 (1129) прииде на Полоцкие Князи на Рогволодовичи Князь Великий Мстиславъ Володимировичь Мономашь и Полтескъ взялъ, а Рогволодовичи за бежали въ Царьградъ. Литва въ ту пору дань даяше Княземъ Полоцкимъ, а владома своими Гетманы, а городы Литовские тогда, иже суть ныне за Кролемъ, обладаны Князьями Киевскими, иные Черниговскими, иные Смоленскими, иные Полоцкими, и оттоле Вильня приложишася дань даяти Королю Угорскому за страхование Великаго Князя Мстислава Володимировича; и Вильняне взяша себе изъ Царяграда Князя Полоцку Ростислава Рогволодовича детей Давила Князя, да брата его Молковца Князя; и той на Вильне первой Князь Давилъ, братъ Молковцевъ большой.
А дети ево Видъ, егожъ люди волкомъ звали; да Ердень Князь.
А Ерденевъ сынъ крестился, былъ Владыка во Твери, которой на Петра Чудотворца волнение учинилъ; звали его Андреемъ; писалъ на Чудотворца лживыя словеса.
А у Молковца Князя сынъ Миндовгъ".
Стр. 108
Также обращалось внимание на то, что Столпы Гедимина - не
что иное, как родовой герб Полоцких князей, что подтверждается точно таким же
знаком на Печати Ивана Васильевича IV Грозного ("Печать Полоцкая" 1570-х годов).
В свою очередь он является гербом Всеслава Брячеславича (Чародея).
Даже если какие-то полоцкие князья и были изгнаны в Византию (Царьград),
к 1140 году среди них не могло уже быть Святослава Всеславича. Где бы он ни
скрывался с 1129 года, в 1138 или 1139 году он уже вернулся в Полоцк и до самой
смерти в 1143 году оставался полоцким князем. Про Ростислава не имеется таких
сведений, а они могли бы повлиять - в ту либо иную сторону - на версию о
полоцком происхождении Миндаугаса. Ростислав - это пятый брат, старший. Известно,
что их отец, Рогволод-Борис умер в 1128 году. Жизнь его детей обрывается в 1171
- 1202 годах. По элементарному расчету видно, что сыновья Ростислава вполне могли
дожить до 1214 или 1215 года, и таким образом уместно заметить, что упоминаемый
в договоре 1215 года Давьял мог быть Давилом. Кроме тому, Давьял (Давил?) умер
перед самым заключением договора, и потому в качестве юридического лица упоминается
не он сам, а его брат Великаил.
Вероятно, Лютувер (он же: Литавор, Литевр, Пулкувер, Пукувер), Будивид (Буйвид,
Будикид), Витень, Гедимин (1257 - 1341) и Гедиминда (с 1279 года жена Болеслава
Мазвецкого): родные братья и сестры, дети Тройденя и Скумондовны (дочери
Скумонда, ятвяжского князя). Интересно, что некоторые летописи упоминают
Гедимина как Витуневича. Однако, в известных нам договорах и грамотах он
упоминается как брат Витеня.
Таким образом, эта версия ведёт род Миндовга (Миндаугаса) от полоцкого князя Ростислава,
детей которого, Давила (Давьяла?) и Молковца (Мовкольда), вильняне пригласили к
себе на княжение. У Давила были дети, Вить (Витень) и Ердень (Гердень); младшего
сына последнего звали Андреем, он крестился в православие, и княжил в Твери.
Известен за письменную критику Петра Чудотворца. Его старшим сыном был Витень-"Второй"
(племянник). Сыном Витеня-"дяди" был Довмонт.
Сыном Молковца (Мовкольда), по этой версии, был Миндовг (Миндаугас).
Сказано, что старший брат Молковца (Мовкольда), Давил, княжил "на
Вильне первой", что может означать: в Кривич-городе.
Надо думать, что отец у Миндовга всё же был; не без этого; но вот странное
дело: никто точно не называет его имени. Вероятно, за этим историческим
феноменом что-то стоит. Если бы его отец был, допустим, евреем... Если верить
источникам, отец Миндовга считался "великим королем и равных ему не было в
Литве". Ряд
Стр. 109
исследователей междоусобную борьбу за подчинение Литвы сводит к соперничеству
между сыном этого "великого короля" (Миндовгом),
и его внуками, имена которых подаются как Товтовил, Трайнэт, Войшелк. В таком
случае имени "великого короля" просто не может
не быть в летописях; надо лишь связать это имя с Миндаугасом.
Ипатьевская летопись, под записью 1266 года, утверждает, что жена Герденя
Евпраксия (тётка Довмонта), пленена Довмонтом вместе с двумя сыновьями, один из
которых Андрей, а имя другого не называется.
Витень, великий князь литовский, старший сын Герденя, был убит в 1267 году. По другим сведениям - он сын Лютувера и брат Гедемина (88).
Вторая версия: "сын Рингольда" (Римгаудаса).
По этой версии, Миндовг (Миндаугас) был сыном легендарного князя, о котором
известно лишь то, что он звался "Рингольдом", да косвенные сведения о
которых из его деяний. Если такой князь действительно существовал, то самое
подозрительное - это его имя ("Золотое Кольцо"? намёк на еврейское
происхождение?). Вероятней всего, это даже не имя, а прозвище. Даже если это
реальный исторический персонаж, он не обязательно был отцом Миндаугаса. Может
быть, это его сюзерен, верным вассалом которого Миндовг являлся, и за это
получил от него "наследство", став как бы "сыном" князя. Может
быть, это его сводный брат, по возрасту намного старше Миндовга. Если
предположить, что Миндовг-Миндаугас родился перед самой смертью отца, и тогда
неизбежно воспитывался старшим братом ("при дворе" старшего брата). В
этом случае он мог его вполне называть отцом, как и другие младшие братья. Те,
что связывают "полоцкую" и "рингольдовскую" версии происхождения
Миндаугаса, утверждают, что Мовкольд-Молковц отец и Миндовга, и Рингольда.
Но почему тогда в договоре 1215 года он не упоминается, хотя упоминаются
Довспрунг и Миндог-Миндовг-Миндаугас (его братья ? сыновья ?). Можно ли как-то
обосновать связь Рингольда с Новогрудком, чтобы объяснить очевидное тяготение
Миндаугаса к этому городу?
Ни в начале, ни в середине, ни в конце XII столетия ни предки
Рингольда и Миндовга (Миндаугаса), ни Рингольд, ни сам Миндаугас, тут княжить
не могли, ведь в 1116 году Новогрудок - это всё ещё "область детей"
Владимира Мономаха, согласно словам последнего (в "Поучении..."). В
1130-тых годах Новогрудок принадлежал Мстиславу Великому, который построил там каменную
церковь.
Стр. 110
Речь может идти только о начале XIII столетия, но тогда
возникает вполне уместный и весьма логичный вопрос: где до того была резиденция
такого могущественного князя, как Миндовг, его "столица"? Если это
была Кернава (Кернова), то там княжили потомки Живинбуда. Показательно, что, по
интересному совпадению, Живинбуд упоминается как раз под тем же 1116 годом и по
тому же поводу, что и Новогрудок, т.е. в связи с Глебом Менским. После смерти в
1201году Романа Великого, которому через вассальную зависимость принадлежал
Новогрудок, "дорога" для Миндаугаса в Новогрудок была открыта. Не
исключено, что именно вокруг Новогрудка после 1201 года возникли распри,
переросшие в военный конфликт, и всё закончилось мирным договором 1215 года.
По одной из версий, Рингольд это Рингольд (Рингольта)
Алгимунтович, внук Тройняты. По этой версии, он умер в 1247 году.
Третья версия: "потомок римлян".
Широкое распространение получила легенда, согласно которой
свою родословную Миндаугас вел от мифического Палемона. Последний будто бы был
римским полководцем, бежавшим от преследований Нерона. Его сопровождали
пятьдесят верных ему воинов. На двух или трёх кораблях приплыли они к устью
Немана, поднялись вверх по реке до устья реки Дубасы, где увидели "горы
высокие и дубравы пенкные - и назвали эту землю "Жмонт"
(от размножения)". Так, якобы, образовалось, потом распавшееся княжество
Жмонтское (Жмойтское, Жемайтийское), на землях которого расселились предки литовцев.
Некоторые в шутку говорят, что "Жмонт"
происходит от слова "жмот" (скупец), и указывает на еврейское происхождение.
А Палемон: это ивритская аббревиация.
Другие резолируют литовские версии, связывающие происхождение Миндаугаса и Полемоном
(гора), Куносом (город), Борком (город), и Сперой (озеро) = Кий (город), Щек (гора),
Хорив (гора), Лыбедь (река).
Четвёртая версия (наша): потомок первой туровской династии. Аргументы в
пользу этой версии и её объяснение читатель найдёт ниже.
Пятая версия: Миндаугас из викингов, которую мы оставляем без
комментариев.
Стр. 111
XII - XIII в. в.: Первые письменные упоминания о Литве - в Кведлинбургских (Quedlinburg
- город в сегодняшней Германии, в округе Галле, на реке Боде (бассейн Эльбы,
северные предгорья Гарца) и славянских хрониках (1009).
Поразительно, но в Великом княжестве Литовском XV - XVI
веков, в созданной им самим державе, князь Миндаугас был полностью забыт. В
части, где речь идёт о 36 легендарных князьях, описанных Литовской летописью (1515
год, вторая редакция), о нём не сказано ни слова. И только в третьей редакции
Литовской летописи, известной под названием "Хроника Быховца"
(1520 - 1525 годы), имеются сведения о Миндаугасе. Эти сведения относятся к
легендарным эпохам и оформлены в виде выдержек из Ипатьевской летописи. Однако,
эта, третья редакция Литовской летописи была практически неизвестна (только работы
М. Стрыйковского пролили на неё свет; список третьей редакции Стрыйковский
получил от князей Заславских). Странно, что даже хорошо информированной и, к
сожалению, не сохранившейся "Хронике Августина Ротунда" (1560 г.), содержание которой, тем не менее, проступает из "Разговора
поляка с литовцем" (1564 г.), ничего не известно о Миндаугасе (89).
По словам Стрыйковского, правдивые сведения о Миндаугасе имеются у Длугоша,
Меховиты, Кромера, в прусских и лифляндских хрониках. Там же, якобы, имеются
сведения и о Рингольде (Римгаудасе).
С 1201 по 1215 год Рингольд и его родственники и вассалы, возможно, не имели
постоянной резиденции, и вели непрерывные войны за расширение своего влияния и
стремились отвоевать какой-нибудь значительный город. Можно предположить, что в
1220-х годах им это удаётся, и они захватывают какие-то территории. По всей
видимости, Миндаугас закрепился на юге современных этнических литовских земель
(поэтому некоторые авторы его называют "южнолитовским"
князем).
Многие события той эпохи связаны с 1202 годом. В тот год было сформировано агрессивное
ополчение крестоносцев на землях Ливонии (Латвии), и образовался Ливонский Орден,
который ставил перед собой цель "огнём
и мечём" обращать в христианство последние языческие племена, русских и балтов
(литовцев, ятвягов, земгалов, семигалов, кривичей, радимичей, дреговичей, и других).
Страшная угроза со стороны Ливонского Ордена, обладавшего большой силой, явилась
одним из главных факторов, объединивших славян и Литву. Ливонский Орден состоял
из немцев, скандинавов и латов, но на самом деле был только орудием в руках
Папы Римского и других сил, которые желали натравить немцев на немцев. Не случайно
в 1226 году, в противовес
ему, возникает другая военная организация немецких крестоносцев, Тевтонский
Орден. В противовес обеим орденам укрепляется Галичско-Волынское княжество, сила
которого неуклонно росла.
Стр. 112
Миндаугас и те, преемником кого он являлся, всегда тяготели к союзу с русскими
княжествами против монголов и крестоносцев. Примером такого союза является договор
1215 и договор 1219 года между
литовцами, "самогитянами" (племенем южной Литвы) и Галичско-Волынским
княжеством.
Это первый документ, из которого известно о консолидации сил литовских князей,
других балтских князей и русских. В нём называются имена 21 литовского князя, среди
которых 5 известных князей из Аукштайских земель (южнолитовских; "пограничье" между тогдашними русскими и
литовскими этническими землями): Живинбудис, Дайёта, Великайло,
Дауспрунгас и Миндаугас. Считается, что все они были родственниками. Этот
договор: свидетельство укрепления литовских и полесских (Туровских, Пинских и
Новогрудских) князей, действовавших в союзе друг с другом.
В Галичско-Волынском договоре 1215 года "южнолитовский" князь Миндаугас
(Mindaugas) уже упоминается как суверен. В Ливонских стихотворных хрониках
(1236) его уже называют правителем Литвы. Согласно славянским и литовским
источникам, Миндаугас не был кровожаден; редко убивал своих противников,
предпочитая изгонять их за пределы литовской земли (включая некоторых своих
собственных родственников). Профанативная версия считает, что под началом
Миндаугаса, в единое государство слились земли Аукштайтии, Жемайтии, части
Ятвагии и Земгалии, а уже после того, как вся Литва была объединена под его
властью, началось присоединение к ней северо-западных (белорусских) окраин
бывшей Киевской Руси. На самом деле, Миндаугас покорял Литву из Новогрудка,
т.е. из глубины белорусских земель, вокруг которого прежде всего были "собраны" белорусские
земли.
В 1230-х годах русские князья (Давид, князь Луцкий, Святослав
Всеволодович, Лев Даниилович Волынский и Димитрий Друцкий) решили, что
дальнейшее усиление Рингольда, его сыновей и дружины сделает гегемонию этого
правителя в северо-западной Руси необратимой, и, собрав отборную рать, пошли на
него войной. В 1235 году произошла решающая битва. Обе рати сошлись при
Могильне, недалеко от Новогрудка, на высоком берегу Немана (Нямунаса). Удача
была на стороне литовцев, и победа закрепила достижения литовских князей.
Прежде, чем "аннексировать" Гродно, Мир, и другие
белорусские города и местности, Миндаугас и его преемники, как правило,
заручались поддержкой местной знати и народа. Примерно с 1237 по 1249 год под
власть Миндаугаса попали значительные территории в границах сегодняшней
Беларуси (части которой античные авторы называли Красная, Белая и Полесская Рутения
(Ruthenia), т.е. Русь.
Стр. 114
В 1238 году войско Миндаугаса отправляется в поход на
польскую Мазовию, что свидетельствует о его возросшей силе.
Некоторые провинции, что сегодня географически ассоциируются с областями
современной Беларуси, Миндаугас отдал своему сыну Войшелгу. Войшелг или
Вайшвилк (Vaišvilkas), в православии Роман, был сыном от первого брака
Миндаугаса с Тверской (Татищевской) княжной.
Юго-Западную Русь постепенно поглощало нашествие монголов; начиналось страшное
монголо-татарское иго. Галичские князья Даниил и Василко вступили в сговор с руководителями
Орды, пытаясь натравить их на своих русских соседей и на Литву. В 1242 году
Мидаугас и поддержавшие его русские князья совместно сразились с монголо-"татарами" вблизи
Лиды (в 50 км; место это до сих пор называется Шейбак-поле, т.к. предводителем
монголов был Шейбак, родственник Батыя), и в 1249 году у реки Нетечи, нанеся
преемникам Чингизхана, до того считавшимся непобедимыми, сокрушительное
поражение. Миндаугас остановил их дальнейшее продвижение вглубь Европы, и,
возможно, этот урок они запомнили навсегда.
В тот период главная угроза как Литве, так и славянским странам, исходила от
двух западных рыцарских орденов: Ливонского и Тевтонского. Родной брат
Миндаугаса, Эрдзивилл, который сделался Смоленским князем, и его другой
родственник, Викинд, Витебский князь, неоднократно вступали в сговор с
рыцарями, пытаясь натравить их на Миндаугаса. Стычки и бои между тевтонско-ливонскими
рыцарями - и северными русскими и литовскими князьями - проходили беспрерывно.
В так называемой Битве Солнца 23 сентября 1236 года, на берегах речки Каменки
(Акмяны), близ местечка Корсакишек, литовская армия под предводительством
Викинтаса, брата легендарного Рингольда, нанесла сокрушительное поражение
Ливонскому Ордену, от которого он никогда так и не оправился, став ответвлением
Тевтонского Ордена.
Литовские ("семигалльские") земли мешали объединению сил двух
рыцарских орденов, разделяя их.
Несмотря на раздоры между Литвой и Волынью, сотрудничество между ними
продолжается и после 1230-х годов. Перед решающей Ярославской
битвой (17 августа 1245 года) с Ростиславом Михайловичем, Романовичи попросили
о помощи и польского Конрада Мазовецкого, и Миндаугаса: "Данило
же и Василко посласта в Литву помощи просяща. И послана быс от Миндога помощь.
Не дотягшу же обоимъ, явлешу же Богу помощь свою над ними".
В 1247 году умирает Рингольд. Его преемником, наследником его власти,
Стр. 115
становится Миндаугас, который расширяет пределы своего владычества на юг и
юго-восток. Полоцкое, Витебское и Минское княжества имели своих князей, однако,
признали его власть. Несмотря на это, они искали союзников, и, в случае
выгодного пакта, могли оспорить власть Миндаугаса. Чтобы запугать ненадёжных
вассалов и показать свою мощь их покровителям, Миндаугас двинул свою рать на
Русь, на Псковское и Новгородское княжества, овладев Торжком. Сила его была так
велика, что только Александр Невский смог защитить свои земли, да и то ценой
высоких потерь.
Границы Литвы были продвинуты на юг до самого Пинска (скорее всего, намного
дальше).
Около 1248 года, Миндаугасу стало известно, что изгнанные им из Литвы
князья-противники формируют в Смоленске ополчение для похода против него. Он
выставил против Смоленска войско под руководством трёх своих родственников,
Тавтвила (Таутвила), Эдивита (Гедивида) и Викинтаса (два последних в основном
поддерживали его в борьбе за власть (1249-1254), тогда как Таутвил позже
сделался его постоянным противником). Под стенами Смоленска эти трое потерпели
поражение, и пошли слухи, что они вступили в сговор с другим своим
родственником, смоленским князем. Тогда Миндаугас неожиданно захватывает земли
Тавтвила (и, возможно, Эдивита), вынуждая их искать убежище на Руси и в
Ливонии. Они вступают в союз с Ливонским Орденом, к которому присоединяются
Даниил, Галицкий князь, Василко, Волынский князь, а также часть земгаллов.
В 1248-49 году Романовичи (Даннил и Василко) напали на
Новогрудок: "Данило же и Василько поидоста к Новугороду. Данилъ же и
Василько, брат его, розгадав со сыномъ брата си, посла на Волковыескь, а сына
на Услонимъ, а самъ иде ко Здитову, и поимаша грады многы и звратишася в домы". В
это время Таутивил получил известие, что Ливонский Орден поддержит его, и он,
поставленный во главе войска Даниила, пробивается через владения Миндаугаса в
Ливонию.
В 1251 году, чтобы предотвратить новое
усиление Миндаугаса, союзники напали на него в Воруте, но не имели успеха, и
сами были осаждены в замке Тверай. (Кстати, где точно находился замок Ворута, возле
Новогрудка, как утверждают одни, или возле Латавы, как утверждают другие, или недалеко
от Кернаве либо Вильнюса, или в другом месте, неизвестно). Не только у Ворутского замка, но и в Жемайтии Таутивил потерпел поражение.
После гибели Викинтаса он (Таутвил (Тавтивил) был вынужден снова искать убежище
у Даниила в Галиче. Он обращается к Даниилу: "Тевтивилъ
присла Ревбу река поиди к Новугороду. Данило же поиде с братомъ Василкомъ, и со
сыномъ Лвом, и с Половци со сватомъ своимъ Тегакомъ, и приде к Пиньску. Князи
же Пиньсцеи имеяху лесть, и поя е со собою неволею на воину". В этом сообщении мы видим ещё
одно косвенное
Стр. 116
доказательство того, что Новогрудская и Пинская земля не была, да и не могла
быть захвачена Миндаугасом силой.
Коалиция распалась, и князь Даниил, вместе с Таутвилом, "для виду" согласились
на мирный договор, предложенный Миндаугасом (предвкушая земельные приобретения
и славу победителей). Сами же они воспользовались передышкой, чтобы
перегруппировать свои силы, заручиться поддержкой вассалов, и "добить" Миндаугаса.
Из многочисленных источников известно о солидарности между Туровом, Пинском и
Новогрудком. "Дреговичское" население повсюду поддерживает
Миндаугаса. Охраняемая преданными Миндаугасу
белорусами-дреговичами граница проходила севернее, у озера Выгонощанского и
реки Щары (в XVI веке, в составе Великого княжества Литовского, именно там
проходила и граница между Вядзской волостью Пинского повета и Липской волостью
Новогрудского повета): "И послаша стороже Литва на озере Зьяте, и гнаша чересъ болота до
рекы Шарье". Силой принуждённые к поддержке Даннила, пинские князья отказались
пойти дальше, и поэтому после неожиданного нападения на него на границе Даниилу
с трудом удалось вновь сплотить своё войско. Тогда он в спешке принялся грабить
Новогрудскую землю и поспешил домой ("Наутрея же плениша всю землю Новгородьскую, оттуда же
возвратишася в домъ свои").
Разорив Новогрудок, Даниил послал своих людей на Гродно. В летописных сведениях
о противостоянии силе Галицко-Волынских князей Миндаугаса мы видим
подтверждение "особых
отношений" последнего и его сына Вайшелка с Туровской землёй. Сначала воеводы Романовичей, Даннила и Василко, захватили Гродно
(Даниил возвратился из Бельска), потом Романовичи "посласта
многы своя пешьце и коньникы на грады ихъ и плениша всю вотчину ихъ страны ихъ.
Миндог же посла сына си, и воева около Турьска". Из крупных литовских
историков только
Эдвардас Гудавичюс признаёт, что ограбленные земли - вотчина Миндаугаса [90]. Иными
словами, вотчиной Миндаугаса была Туровская земля.
Миндаугас в это время находился в другом месте, а его военными силами руководил
тут сын (очевидно, что Вайшелк). Войска братьев Даниила и Василка Романовичей могли
двигаться от Гродно по побережью Немана в направлении Новогрудка, а могли и по
другому пути. Вайшелк же держал оборону, сражаясь с ними не где-нибудь, а возле
Турова (Турьска, Турийска), во-первых, чтобы защитить город, а во-вторых чтобы
воевать вблизи дружественного города. Кроме того, он прибыл во главе своего
войска сюда в полной уверенности, что братья Романовичи обязательно попытаются
взать Туров. А это, в свою очередь, означает, что они знали, насколько важен
Туров для Миндаугаса и его сына.
Стр. 117
Итак, чем больше читаешь об особой расположенности "Рингольда",
Миндовга и Вайшелка к Турову, Пинску и Новогрудку, тем более крепнет
уверенность, что они не могут не быть наследниками первых туровских князей.
Пинск и Новогрудок (с особой уверенностью можно в этом смысле говорить о
Новогрудке) "отпочковались"
от Турова, эти города: "расширение" туровской земли. Пока от имени
малолетнего Вайшелка Новогрудком правили регенты, власть использовала типичные
для того времени жестокие феодальные методы. Понятно, что Миндаугас ничего не
мог с этим поделать, боясь обвинений наиболее ярых литовских националистов того
времени в "предательстве". Позже ему по-видимому удалось таких изгнать
из своих владений либо уничтожить. Как только совершеннолетний Вайшелк
(Войшелг) берёт бразды управления Новогрудком в свои собственные руки, он
начинает проводить невиданно мягкую для своего времени политику, как можно
предположить: без широких расправ, массовых наказаний, пыток и казней. По этому
поводу между отцом и сыном возникают серьёзные разногласия. Мидовг вероятно
опасается обвинений в двойных стандартах: в излишней мягкости по отношению к "Руси",
и в излишней суровости по отношению к "Литве".
Объяснение родословной Миндовга (Миндаугаса) родством с первыми туровскими
князьями ставит все точки над i,
укладывается во все концепции, разрешает все мотивы его намерений, рассеивает
все загадки и странности. Тогда понятно, почему его старший брат или
предшественник взял себе псевдоним "Рингольд", и почему они оба
скрывают своё происхождение. Тогда понятно, почему "собирание земель"
начинается именно из Новогрудка и других городов бывшего Туровского княжества. Тогда
объяснима антипатия Миндовга к Полоцку и его тонкая игра в кошки-мышки с
коварными и умными Даниилом и Василком Романовичами, в которой он их
переигрывает. Объяснима и его гораздо меньшая неприязнь к Александру Невскому,
а иногда даже и дружба между ними, и терпимое отношение Миндаугаса к Пскову и
Новгороду, и взаимопомощь в борьбе с рыцарями-крестоносцами, не построенная на
политических и военных торгах, как в случае с Романовичами. Хорошо укладывается
в эту версию благородная и принципиальная позиция Миндаугаса - не идти на
сговор с монголами и татарами (такая же позиция, заметим, была и у Александра
Невского), в отличие от других русских и литовских князей, которые водили татар
и монголов на своих братьев.
Миндаугас и его прямой наследник Вайшелк "прикипели" сердцем к
Туровской земле потому, что они и были её князьями по родству с первой
туровской княжеской династией, и потому, что имели больше прав на эту землю,
чем на какую-либо другую. Это отнюдь не означает, что Миндаугас не был литовцем
или "полулитовцем", т.к. по поводу этнической принадлежности первых
туровских князей существует много неясностей. Но его
территориально-политическое
Стр. 118
мышление формируется вокруг Туровской земли, а его народ: это народ кривичей-
дреговичей.
Не меньше ясности вносит эта версия и в вопросе непримиримой решимости
Миндаугаса и его наследников расправиться с рыцарями-крестоносцами, до их
полного разгрома. В отличие от монголов, Миндовг "признаёт их",
вступает с ними в сношения, заключает с ними договоры, и всё-таки стремится их
вывести из игры. В то же время он различает между Ливонским и Тевтонским
Орденом, отдавая предпочтение последнему, хотя и вступая в сговор с ливонцами. Такое
тонкое и мудрое понимание крайне сложной и деликатной проблемы, затрагивающей
тончайшие нюансы общеевропейской (тогдашней "общемировой") этнической,
генеалогической, культурной, идеологической, политической, теологической и даже
философской сферы, больше предполагает туровское или полоцкое происхождение,
чем "чисто литовское", т.к. "изнутри" весьма изолированной тогда
от западноевропейских процессов Литвы все эти тонкости просматривались хуже.
В конце 1252 года Даниил (возможно, с братом) снова напал на Новогрудок, несмотря
на предложенный Миндаугасом мир: "Данилови же пошедшу на воину, на Литву, на Новъгородокъ, бывшю
раскалью". По счёту это был третий поход Даниила на Новогрудок, который
оказался последним.
Коалиция была слишком сильна, и Миндаугас уступил большинство белорусских
земель, которыми правил его сын Войшелг, князьям Галичскому и Волынскому:
Даниилу и Василко Романовичам.
Литовские историки-националисты отрицают поражение Миндаугаса, и понятно,
почему. Они находятся в очень сложной позиции, и даже вызывают у нас
определённые симпатии. Их "национальная
история" преподносит им тот род двойственности и неопределённости, который
им представляется унизительным. Однако, от исторической логики (не будем
употреблять затасканное выражение "историческая правда") всё-таки
никуда не денешься, и какими бы ни были наши симпатии, мы будем следовать ей.
Типичное отрицание поражения Миндаугаса в войне конца
1240-х начале - 1250-х годов с галичско-волынскими князьями, братьями
Романовичами, сводится к следующему. Во-первых, литовские авторы преувеличивают
и раздувают значение победы Миндаугаса над Тавтивилом (Таувилом), которого он изгнал
из Жемайтии, возвратив жемайтов и ятвягов под свой контроль. Во-вторых, в
обращении Миндаугаса к Даниилу с мирным предложением они без какого-либо на то основания
видят сюзеренский тон и жест, и придумывают, что "земельные репарации" побеждённого ставят
победителя в вассальную от него зависимость,
Стр. 119
тогда как ни малейшего основания для такой
интерпретации нет: "Того ж лета присла Миндовгъ к Данилу, прося миру и хотя любви о
сватьстве. Тогда же Тевти(ви)лъ прибеже к Данилу, и Жемойть, и Ятвязь река, яко
Миндовгъ убеди я серебром многимъ, Данилу же гнев имеющю на не"
[91].
Это явное передёргивание задействовано отнюдь не из-за нежелания признать
поражение Литвы. Сторонники этой режущей слух интерпретации не желают допустить
осознания того, что война между Мингадаусом и Романовичами шла за главную, "основную" его вотчину:
Туровскую землю, которая всецело была на стороне своих князей Миндаугаса и
Войшелка.
Тем временем, племянник Миндаугаса, Тавтивил (Таутвил),
чтобы заручиться поддержкой рыцарей Ливонского и Тевтонского орденов,
отправился в Ригу, где был крещён местным архиепископом. Тевтонский Орден, в
союзе с Таутвилом, совершил два похода на Литву, один в направлении Налши, и
второй на владения Миндаугаса и ту часть Земгалии, которая осталась верна
Миндаугасу. Последний, понимая, что в открытой военной компании ему не
победить, пошёл на хитрость.
Он воспользовался разногласиями между Рижским Архиепископом и Ливонским
Орденом, с целью воздействовать на Мастера Ордена, Андреаса фон Стирланда.
Мстительный и злопамятный человек, фон Стирланд всё ещё не мог простить
Викинтасу победы в 1236 году. Мастер Ордена поставил условие: язычник Миндаугас
должен быть обращён в христианскую католическую веру. Литовский князь
согласился, и даже выделил Ордену некоторые земли в западной части Литвы, в
обмен на корону и статус короля (великого князя). Вместе с женой и сыновьями он
был крещён по католическому обряду в 1251 году, "последний
языческий князь Европы".
17 июля 1251 года папа Римский, Иннокентий IV, издал папскую буллу,
провозгласившую Литву королевством, которое попадало под юрисдикцию Римских
архиепископов. Сразу вслед за этими событиями Миндаугас отдаёт предпочтение
Вильнюсу, куда переносит свой двор и где строит большой католический собор.
Первым архиепископом Литвы должен был стать Доминикан, будущий святой Вит.
Густинская летопись сообщает об этих событиях.
Коронация состоялась только 6 июля 1253 года (по другим версиям: летом 1252 г.,
однако, на 1253 год указывают лучше информированные источники). В последнее
время распространена теория, по которой Миндаугас был коронован не в
Новогрудке, Кернаве или другом месте, а в новом вильнюсском кафедральном
соборе. Возвести Миндаугаса и его жену Морту в сан короля и королевы по
римско-католическому обряду поручил Кульмскому епискому Генриху сам Папа
Иннокентий IV. По другим версиям, Миндаугас был коронован в Новогрудке, Троках
или Кернаве (или в Латаве).
Стр. 120
Комментируя крещение и коронацию Миндаугаса, невозможно удержаться от циничных
и пессимистических замечаний. Родившись православным, Миндаугас, как и его
отец, встаёт во главе языческого государства. Предводитель суровых балтских
варваров, он не мог не участвовать в языческих обрядах и культах, включая
человеческие жертвоприношения, практиковавшиеся у древних литовцев. Происходя
из рода православных христиан, он приносил в жертву языческим богам (главным
образом, во славу Пяркунаса (Перуна) пленников, западных рыцарей-христиан. По
рождению и по тяготению души - православный, и по выбору или велению судьбы -
языческий вождь, ради власти он предаёт и православие, и язычество, соглашаясь
креститься по римско-католическому обряду. Ни один князь, король, царь,
сенатор, политик, президент, премьер-министр, заводчик или банкир не имеет
моральных якорей или нравственных ценностей, включая самых симпатичных, типа
Миндаугаса. Иногда вектор обстоятельств совпадает с вектором нравственной
парадигмы, и тогда действия сильных мира сего обретают видимость смысла. И люди
верят в это, потому что им надо во что-то верить. Очень часто властители и их
окружение используют нравственные принципы ради безнравственных целей,
манипулируя нами.
В действительности для них ничего не существует, кроме жадности, властолюбия и
азарта игры. Кто-то называет победу местного князя над врагами спасением нации,
а на самом деле это всего лишь остервенелая защита своих собственных богатств,
продолжение борьбы за власть, и личное противостояние таким же безнравственным
личностям. Кто-то испытывает благодарность к тем, кто предал нацию в руки
католицизма, "принеся грамотность, образование, культуру и
цивилизацию". А на самом деле это был тривиальный торг, в котором всё
продаётся и покупается. Для властолюбивых и корыстных (других не бывает)
правителей нет ни отца, ни матери, ни брата, ни веры, ни народа. Брат убивает
брата, сын отца, отец сына... Правители предают друзей, близких, народ, страну,
веру и дело. Отсутствие у них одних негативных качеств с лихвой возмещается
другими, но даже если бы и не возмещалось, всё равно это ничего не решает, т.к.
не удерживает от аморальных поступков. И, если бы даже удерживало, всё равно
ничего б не решало, потому что чудовищные поступки совершают их соратники,
слуги, приближённые, отпрыски, жёны и сатрапы.
В каком-то смысле папа Римский был таким же язычником, как и Миндаугас, распространяя
ореол христианства на языческое племя, которое не хотело, да и не было готово к
новой религии. Главным устремлением папы была не вера, а борьба за власть, за
её распространение ещё на одну территорию, ещё на одну нацию. Да и от монголов
хотелось защититься руками литовцев, имевших репутацию отменных воинов. Однако,
торг есть торг, и получив то, что хотел, Миндаугас не поспешил выбивать
монголо-татар из Европы, а занялся расширением своих земель. Его главной целью
становится подчинение Полоцка: речных торговых
Стр. 121
ворот на Двине (Даугаве). Вторыми, меньшими, торговыми воротами был Пинск. Он
заключает мир с Галичско-Волынскими князьями, что сопровождается браком дочери
Миндаугаса Сварны с сыном Даннила Волынского - Шварно Данииловича, будущего
правителя Литвы. Он добивается от папы Александра IV разрешения короновать
одного из своих сыновей в качестве короля (великого князя) Литвы.
Несмотря на лестность дипломатической победы, итоги войны 1240-х
начала - 1250-х годов оказались для Миндаугаса трагическими. Ему пришлось дарственной грамотой, выданной сразу же после коронации в июле
1252 или 1253 года, расплатиться своими владениями с Ливонским орденом,
которому были отданы земли в западной части княжества-королевства - часть
Жемайтии (староства (волости) Колайняй у Юрбаркаса, Каршува, Кражяй, половина
волостей Расейняй, Лаукува, Бетигала, Арёгала), половина Дайнавы (Ятвягии),
включая волости Вейсеяй и Павейсининкай), а также всю Надровию. Разговоры о
том, что земли жаловались в лен не до конца искренние и замалчивают ряд
специфических тонкостей. Действительно, Миндаугас выставил условие, что братья
Ливонского ордена "сами и со своими силами, на свой счет материальным мечем,
помощью и советом (auxilio et consilio) будут вечно помогать нам и законным
наследникам нашего королевства против наших врагов и врагов веры"
[92]. Однако, в этой формулировке присутствует унизительная двойственность,
т.к. Миндаугас не уточняет, о каком королевстве идёт речь. И все домыслы о том,
что земли, которыми пришлось расплатиться, не исключались из состава
литовско-дреговичского княжества, основаны на логических подтасовках.
Пустые домыслы, инсинуация: будто бы будущие владения литовского епископа
Кристиана, пожалованные в 1253 году, а в 1254 году расширенные за счёт половины
волостей Расейняй, Лаукува и Бетигала в Жемайтии, каким-то образом могли сохранить
эти земли в составе государства Мидаугаса. Передача этих земель во владение
католической церкви была вынужденным шагом, диктуемым врагами Миндаугаса. Тем
самым эти бывшие владения князя, теперь короля, вместе с их населением,
попадали под контроль агрессивного папского католицизма, иезуитской тирании,
что трагически изменило "религиозно-этнический"
состав живших на этих землях популяции, искусственно отдалив этих людей от
родственных им дреговичей, кривичей и радимичей, уничтожив древнюю и
своеобразную балтскую языческую культуру (которая уже начала более естественно
встраиваться в православие, без тотальной потери её наследия), и выстраивая
будущие путы зависимости Литвы от Латвии и Эстонии, главных вассалов в этом
регионе власти крестоносцев, папы и Венецианской республики с её еврейской
составляющей.
Стр. 122
С тех пор, как финансовое и дипломатическое могущество Венеции стало постепенно
переходить к Лондону, трагические для Литвы последствия начала 1250-х годов
"отрикошетили" к её сперва эфемерной, а потом всё ярче проступающей
косвенной зависимости от Лондона (к которому в будущем примкнул Вашингтон,
бывший и настоящий вассал; а в новой истории - ещё и Тель-Авив ("истинный
сюзерен"), во многом и наследников, и бывших закулисных манипуляторов
Ливонского и Тевтонского орденов.
Миндаугас расплатился за перемирие не только Туровской землёй и владениями на
территории современных этнических литовских земель, доставшихся Ордену и сыну
Даниила, Роману. Пришлось отдать самому Даниилу почти всю Ятвяжию.
Претензии Даниила и Земовита Мазовецкого на треть ятвяжских земель были
признаны Тевтонским орденом в Рацёнжском договоре от 24 ноября 1254 г. [93].
Поход Даниила зимой 1254–1255 года на ятвягов ещё раз опровергает всякие
домыслы о вассальном характере вокняжения Романа Данииловича в Новогрудке.
Последний вынудил принять участие в усмирении ятвягов и новогрудцев, что не
могло не вызвать зубовного скрежета Миндаугаса и его сына: "Поиде
Данило на Ятвязе с братомъ и сыномъ Лвомъ, и с Шеварномъ, младу сущу ему, и
посла по Романа в Новъгородокъ и приде к нему Романъ со всими Новгородци, и со
тцемь своимъ Глебомъ, и со Изяславомъ, со Вислочьскимь, и со сее стороны приде
Сомовитъ со Мазовшаны, и помочь от Болеслава со Судимирци и Краковляны"
[94]. Воинство под водительством Даниила сожгло, разорило и обескровило
ятвяжскую землю, и на ятвягов была наложена непосильная дань [95].
Для Миндаугаса это драматическое событие было
равносильно "отсечению
руки".
Карательная экспедиция против ятвягов была, очевидно, согласована с Ливонским
Орденом, который одновременно с кровавым Данииловым палачеством предпринимает
карательную экспедицию в отобранную у Миндаугаса
Жемайтию, чтобы огнём и мечём навести там свои порядки, и, главным образом,
насадить католицизм. Жемайты дрались не на жизнь, а на смерть, повсюду убивая
палачей и захватчиков, а их целью, как с неохотой признаёт рифмованная
Ливонская хроника, было возвращение Жемайтии Миндаугасу [96].
Попытка современной литовской историографии свести всё
к выгоде и статусности, с вызовом игнорируя нравственные, этические,
патриотические и другие соображения: приём достаточно подловатый. На самом деле
утверждения о том, что ятвяги дрались менее героически, чем жемайты, абсолютно
голословно и бездоказательно. Против ятвягов и против жемайтов были
задействованы совершенно разные войска, разная тактика, и военно-политическая
ситуация там и тут была совершенно иная. Главное же различие в том, что поход
Даниила имел
Стр. 123
целью только усмирение ятвягов, тогда как поход Ливонского Ордена на жемайтов
сопровождался насильственной христианизацией и уничтожением всего
национального, всей гаммы местных культурных особенностей.
Надо учесть и то, что братьям Романовичам удалось сформировать внутри Ятвяжии
малочисленные, но боеспособные и верные им ополчения (на одно из таких
ополчений и напал новогрудский князь Владимир Пинский, вынужденный вассал
братьев, когда его оставили в Бресте ("сторожить
Берестье"), тем самым нанося Романовичам удар
в спину). Это приблизило успех Даниила и трагедию ятвягов.
Существуют сведения о сопротивлении установлению власти Галичско-Волынских
князей над Пинском и Туровым, но нет таких сведений по поводу Новогрудка.
Почему? Были ли они утрачены, или выступлений против Даниила и его сына в
Новогрудке действительно не отмечено? Тут необходимо принять во внимание,
насколько дорог был для Миндовга (Миндаугаса) этот город. Тут явно имелся
какой-то конкретный план, с целью не допустить разорения крайне важного для
Миндаугаса города. Вероятно, король сговорился с верхушкой городской знати об
оказании пассивного сопротивления Романовичам, не прибегая к открытому бунту.
Вместо восстания - другие методы (саботаж, диверсия?). По-видимому, Мингаугас
был настолько уверен, что Новогрудок станет отпрыску Даниила могилой, а местная
знать и всё население были настолько верны ему, что заговор мог быть раскрыт не
сразу. Ятвягам свои планы Мингаугас доверить не мог, а в Жемайтии главную роль
играли не города, но территория, и потому открытых столкновений с Орденом
нельзя было избежать.
Жемайтия и Новогрудок были Миндаугасу одинаково дороги, и потому в первом
случае он выбирает внешнюю покорность (на самом деле - заговор), а во втором:
свою тайную помощь Жемайтии, без которой жемайты не выстояли бы. И всё-таки то
кровопролитие, которое учинили ливонцы в Жемайтии было равносильно для
Миндаугаса отсечению второй руки. Однако, это был мужественный человек, который
не терял надежды.
Вскоре первая возможность для саботажа представилась
новогрудцам. Летом 1255 года братья Даниил и Василко Романовичи отправились в
поход на Возвягль, захваченный татарами город в Киевском княжестве. С их
воинством должны были соединиться княживший в Новогрудке Роман Даниилович во
главе ополчения бывшей Туровской земли, и, независимо от Романа, Миндаугас с
остатком своего литовского войска (кстати, это лишний раз подчёркивает
вассальную зависимость Миндаугаса от Романовичей, а не наоборот; кроме того,
Миндагаус сам в поход не отправился). На пути к этому соединению новогрудское
воинство заупрямилось, и Роман Данилович не успел на помощь.
Стр. 124
Литовцев тем паче не дождались, и тогда Даниил и Василко взяли город приступом
и сожгли его, потом поделили между собой пленников и добычу, и вернулись домой.
Соединившись у Возвягля, новогрудцы и литовцы проявили редкое единодушие. Не найдя никакой добычи, и те, и другие пришли в ярость, и Роман Даниилович в страхе бежал к отцу: "Романови же пришедшу ко граду и Литве, потокши на град Литве ни ведеша нишьто же, токмо и головне ти псы течюще по городищу. Тужаху же и плеваху, по своискы рекуще "Янда", взывающе богы своя Андая и Дивирикса, и вся богы своя поминающе, рекомыя беси" [97]. Оттуда, из вотчины Даниила, новогрудцам и литовцам поступило указание возвращаться домой.
Тогда те и другие сообща разорили Луцкую землю, мстя за
поражение, нанесённое им братьями Даниилом и Василком Романовичами. По
косвенным данным, мы узнаём, что Миндаугас, оказывается, отправил всё своё
войско: не только дружинников, но и пеших воинов, ополченцев. Предвидел ли он,
что на пути "туда",
или на пути "обратно" новогрудцы и литовцы станут крушить владения
Даниила, или его соседей, что в равной мере причинит урон Романовичам? Была ли
степень его отчаянья настолько велика, что он уцепился за эту слабую
возможность хоть чем-то досадить братьям? Надеялся ли на то, что его воеводы
приведут большую часть людей назад невредимыми?
Однако, лишённые талантливого полководца, его люди были разбиты. Загнанные к
озеру, они бросились в воду, но десятками тонули, так как за одного коня "хватались
десять мужей". [98]
Этот эпизод оказался ещё одним неприятным ударом для Миндаугаса.
Что касается Романа Данииловича, то "законности"
его княжения Туровская земля, включая Новогрудок, так и не признала. Сам он
был, очевидно, мягким правителем, в отличие от отца; как бы сказали сегодня -
гуманистом. Даниил, этот прожжённый политик, не мог не предвидеть вероятности
трагического исхода для сына. Но шакал хотел воспитать шакала; в противном
случае ему не надо было сына.
Косвенные сведения донесли до нас отголоски того, что Василко любил своего
племянника Романа, как сына: больше, чем его родной отец. Соперничество между Галицко-волынскими
князьями и Миндаугасом - это драма шекспировского размаха не только по
судьбоносности и эсхаталогизму, но и по самой "драматургии".
Обречённость, фатализм и трагедийный накал присутствуют в ней, как, скажем, в
"Гамлете", где главные герои друг друга уничтожают, и где нет
победителя. Между злом и добром, коварством и благородством, жестокостью и
великодушием не может быть примирения, и в итоге происходит взаимная
аннигиляция: противоположные силы друг друга уничтожают. В жизни, а тем
Стр. 125
более в политической истории государств, не бывает чёрного и белого, ярко
выраженного зла и добра. И всё-таки фигуры Миндаугаса и его сына Вайшелка, и
Александра Невского (который тоже находился в позиции противостояния галицко-волынским
князьям) намного благороднее братьев Даниила и Василко, и Льва Данниловича.
Личность Романа Данииловича, по всем признакам, сильно разнилась от личности
его отца. Фактическими его убийцами были и Таутивил, и родной отец, Даниил
Романович.
Забегая вперёд, подчеркнём, что Миндаугас и его сын Вайшелк, с одной стороны, и
Даниил с Василком, и со Львом: они уничтожили друг друга, совсем как в финале
"Гамлета". Фигуры Романа Данииловича и Шварно Данииловича находятся
как бы "между"; и поэтому они - жертвы, стиснутые между
"жерновами". Не надо забывать о том, что, при всей житейской,
бытовой, "иносюжетной" подоплёке будущей гибели Миндаугаса, он был
убит именно теми князьями, которые тесно связаны с Романовичами и находились на
службе у последних. Для автора этой работы "рука Даниила" в убийстве Миндаугаса
видна очень хорошо, и логика его стиля в организации этой акции читается во
всех обстоятельствах.
Противостояние между Миндаугасом, потерявшим большую часть своих владений, но
не смирившимся с этим, и галицко-волынскими князьями продолжалось и дальше
(1255 - 1258), но не сопровождалось пока серьёзными военными столкновениями.
Обе стороны копили силы. Миндаугас и его сын Войшелк подготовили почву в
Туровской земле для свержения власти братьев Романовичей. Шпионы последних и
люди княжившего в Новогрудке Романа Данииловича должны были донести об этом в
Галич и Владимир Волынский. Для Даниила, безусловно, "главного" из
братьев, необходимость нового похода на Миндаугаса должна была вырисоваться с
неотвратимой очевидностью.
Поэтому те, что утверждают, будто бы в 1258 году татарский воевода Бурундай
заставил Даниила принять участие в походе на Литву, правы только наполовину.
Формально Даниил противился понуждению Бурундая, зная, что его сын, Роман
Даниилович, княжит на враждебных ему землях, являясь заложником в руках дреговичских
("белорусских") и литовских князей. В нём
должны были бороться отеческие чувства с азартом противостояния Миндаугасу и
желанием "окончательно" покорить его. В итоге, азартный игрок
побеждает отца, и Даниил делает ход, как в шахматах, угрожая королю противника
(Миндаугасу) и жертвуя важной фигурой (сыном). Не желая
выглядеть в глазах родни и потомков сыноубийцей, он вместо себя посылает своего
брата Василка, но это ничего не меняет: выбор сделан, жертва обдумана. Мог ли
он предупредить сына, организовать его побег из Новогрудка в Галич?
Вероятно, мог. Но тогда это был бы сигнал врагу.
Стр. 126
Даниил знал, что фактическая власть в Туровской земле (белорусском полесье)
опять принадлежит Миндаугасу и его родственникам. Иначе не было бы резона снова
покорять её, и Даниил наверняка соединил бы свои силы с силами Литвы и Полесья
для отпора татарам. Поэтому судьба сына была ему известна заранее. Обороной
Туровской земли от карательной экспедиции Василька и Бурундая руководили сын
Миндаугаса Войшелг (Вышелг) и племянник Таутвил. Где был в это время сам
Миндаугас, не совсем ясно. Болел ли? Собирался ли с духом после ряда поражений?
Или усмирял непокорных литовских князей, чтоб не ударили в спину, одновременно
организуя оборону от возможного вторжения Тевтонского и Ливонского орденов?
Даниил, вероятно, принял трудное решение: и вычеркнул сына из сердца. Зато
Василко, любивший племянника, как сына, убивался по нему, ища его по всей
Литовской и по всей Нальшанской земле. Теперь и у Даниила, который уже не
сомневался в гибели сына, появился предлог поучаствовать в военной кампании, и
он, ни с кем не поделившись, что знает о кончине Романа, отправился в поход на
Волковыск: "бо еха ко Волковыску, ловя яти ворога своего Вышелка и
Тевти(ви)ла, и не удуси ею в городе, искаше ею по стаемь, посылая люди, и не
обрете ею, беста бо велику лесть учинила - я Вышелгъ сына его Романа"
[99].
Несмотря на большой урон, который принесло Русской и Литовской Литве галичско-волынско-татарское нашествие, эта карательная экспедиция не принесла решительного успеха братьям Даниилу и Василку. Они не добились своих стратегических целей, и не только не закрепили за собой Новогрудско-Пинских земель, но окончательно потеряли их. Более того, Миндаугасу удалось вырвать ятвяжские земли из-под галицко-волынского ига, и одну их часть, что находилась под властью Даниила, он передал Тевтонскому ордену (указом от 7 августа 1259 года), а другую присоединил к своим владениям [100].
В Новогрудке снова восстанавливается управление
Войшелга, к тому времени постриженного в монахи. Ему отвратительна княжеская
власть, и только благодаря слезливым просьбам новогрудской знати,
воплям-воззваниям народа, и настойчивым уговорам близкой родни он возвращается
к правлению. На высоком и живописном берегу реки Неман, в поселении Лаврышево,
он построил монастырь "межи Литвою и Новымъгородкомъ", откуда управлял
Новогрудским княжеством в последние пять лет жизни своего отца, Миндаугаса
[101].
Тем временем, Тевтонский Орден, который сам по себе не "рассосался",
укрепился в Земгаллии и Ливонии, но проиграл две важные битвы: под Скуодами, в
1259 году, и под Дюрбой, в 1260-м. Воодушевлённые этим, пруссы, оккупированные
Орденом, восстали. Не поддержать освободительную борьбу родственных литовцам
пруссов против тевтонских поработителей Мидаугас не мог, что говорит
Стр. 127
о его положительных качествах. Болезненно воспринимая упрёки одного из своих
племянников, Тройната (Трениоты, или Тренёты), он
расторгает договор с Орденом, забирает назад Земгаллию, и даже, по свидетельству
летописных источников, возвращается к язычеству.
Надо заметить, что войны против Тевтонского Ордена Миндаугас мог вести
благодаря договору с великим Новгородским князем, Александром Невским,
поддержавшим его в противостоянии Ордену.
В 1261 году продолжается возвращение литовцев к "вере предков", к
язычеству, и, если бы не преждевременная смерть Миндаугаса, Литва снова стала
бы языческой страной.
Смерть королевы Морты (Марфы) в 1262 году, вероятно, изменила ход истории.
Морта (Марфа) была женой князя Висмантаса, погибшего в 1252 году. Оставшись
вдовой, она выходит замуж за Миндаугаса. Княжна была искушена в политике, и
стремилась к тому, чтобы власть унаследовал сын Висмантаса, а не Войшелг
(Вайшвилк), сын Миндаугаса от первого брака. На похороны Морты приезжает её
младшая сестра, супруга Нальшанского (Ольшинского) князя Даумантаса, или
Довманта (Ольшаны, вблизи современного городка Ошмяны, были его вотчиной).
Перед смертью королева, якобы, завещала королю, своему мужу, младшую сестру,
которая, мол, лучше позаботится о детях, чем женщина "со стороны".
Объявив сестре покойной жены волю королевы, Миндаугас удерживает её при себе в
качестве внебрачной супруги, и это при живом муже, Даумантасе.
Тот опозорен, взбешён, ищет мести. Он вступает в сговор с племянниками
Миндаугаса, "правдолюбцем" Тройнатам, одним из князей на Жмуди, и
Тавтивилом Полоцким, к которым присоединился сын кузена Миндаугаса, Давила
(Давида) - Эрдень (Гердень). Вчетвером они подкупают фаворита Миндаугаса -
Остапа Константиновича - и стражу. Осенью 1263 года литовский король собрался в
поход против Брянского князя Романа, чем воспользовались заговорщики. 12
сентября они напали на спящего Миндаугаса в шатре походного лагеря, и убили его
и его малолетних сыновей Руклю и Репейкиса. По другой версии, Миндаугас в это
время находился в своём замке, в одной из своих резиденций, куда пробрались
заговорщики, и убили его.
Такие драмы шекспировского размаха не были редкостью в раннем Средневековье, и
девуалируют сущность особого племени правителей, в наше время, как и в любую
эпоху "апогея цивилизации", ловко маскируемую всей махиной невероятно
всестороннего государственного контроля.
Стр. 128
Драматургическая "сюжетная" линия этой подлинной исторической
трагедии: дьявольская интрига Морты, которая воспользовалась своей собственной
кончиной, чтобы спровоцировать (наказав супругу "присвоить" свою
младшую сестру, его свояченицу) месть Даумантаса и погубить своего мужа,
Миндаугаса. Видимо, Морта хороша знала, на что способен Даумантас. Женившись на
женщине с таким именем (имя Морта означает "смерть"), Миндаугас,
хорошо знавший языческие верованья, должен был осознавать, на что идёт. Морта
"с того света" погубила мужа и двух своих младших сыновей. К
сожалению, в исторической науке нет места домыслам и драмам.
Трон в Литве и титул Великого Князя захватывает Тройната, власть которого
оказалась шаткой, как и его судьба. Носить этот титул ему остаётся всего лишь
полгода, как и голову. Ещё один росчерк этой трагедии.
Закономерность, находящаяся вне вотчины историков: национальные исторические
драмы продолжают оказывать влияние на судьбу нации тысячелетия, равно как и на
судьбу других народов.
Гибель короля и смута на литовских землях ещё ярче высветила фигуру старшего
сына Миндаугаса, Войшелга. Он был мужественным, но, как утверждают летописи,
слишком ожесточённым и суровым человеком. В ответ на обещание Папы Римского
сделать его королём Руси, если он примет католичество, Войшелг ответил гордым
отказом. Ливонцы пытались его задобрить, но получили от ворот поворот. В конце
концов Войшелг постригся в монахи (под именем Лаврентий (Лавр), отсюда и
название монастыря), запершись в Полонинском монастыре на Волыни. Предпринял
путешествие на Афонскую гору, но, не доехав туда, возвратился на родину, и,
вместе с архимандритом Елисеем, сыном Тройната, основал новую монашескую
обитель на берегу Немана, недалеко от Новогрудка, и перебрался туда.
После известия о трагической гибели отца Войшелг укрывается в Лещинском
монастыре под Пинском. Факт бегства Войшелга в Пинск, а не в Жемайтию, Пруссию,
Ятвягию или Аукштайтию: ещё одна пощёчина националистической литовской
историографии. Ведь не литовская, а белорусская Литва стала ему убежищем. Тем
временем в Новогрудке идёт борьба за власть; там царит хаос и смятение. Войшелг
покидает монастырь, и начинает мстить за смерть отца. Ему удаётся увлечь за
собой и литовцев, и славян, и начинаются кровавые "разборки". Весной
1264 года Тройната (Тренёта) был убит конюшими Миндаугаса.
Остальные заговорщики, вместе с Герденем, казнены; Остапа Константиновича
Войшелг убивает собственноручно. Даумантас Нальшанский
бежит в Псков "съ 300 Литвы с женами и с детми"
(1265 г.), принимает православную веру под именем
Тимофей;
Стр. 129
ему удаётся охмурить горожан, и те избирают его князем. Тимофей-Даумантас
княжил в Пскове с 1266-го по 1299-й год.
Из Новогрудка, с пинским и новогрудским войском, Войшелг
отправляется усмирять Литву [102].
Какой же политический и военный смысл заключался в этой кампании? Ведь Войшелг
вернул свою вотчину, Новогрудок, расправился с узурпаторами, убийцами его отца,
объединил бывшую или ставшую для него родной Туровскую землю? Очевидно, что
этого ему было "мало". Вероятно, догадки о происхождении
Миндаугаса, и, значит, его сына от первых туровских князей - обоснованы.
Дреговичское, или, скорее всего, дреговичско-балтское происхождение Миндаугаса
обусловило то, что для него и для его сына существовало "две родины":
и "Русская", и балтская Литва, и обе необходимо было освободить от
власти узурпаторов. Вернее, для Войшелга существовала одна, но биэтническая,
туровско-балтская, родина. И поэтому обе её части предстояло отвоевать. Причём,
если одна часть, Туровская земля, её новогрудские и
пинские ополчения, были его опорой, то Ятвягию, Жемайтию, Пруссию, Наштальтию-Деволту,
Аукштайтию, Земгалию, Семигалию и другие балтские ("литовские") области предстояло взять силой.
Недовольные властью Тройната (Тренёты) среди княжеской прослойки в Литве
составляли меньшинство, и, хотя простой народ хотел видеть Войшелга великим
князем ("Литва же вся прияша и с радостью
своего господичича"), князья, при поддержке
Пскова, Галицко-волынского княжества, Ливонского и Тевтонского оденов,
организовали бешеный отпор. Особенно сильное сопротивление оказали
Деволто-Нальшанские земли, где города и замки даже при осаде не сдавались, и
пришлось их брать силой, учинив большое кровопролитие. Войшелг избил врагов "бещисленое множество" [103].
Несмотря на то, что Войшелгу удалось сплотить вокруг себя верных его отцу,
Миндаугасу, литовских князей, борьба шла с переменным успехом, и стало
очевидно, что победа, казавшаяся такой близкой, ускользает. Новгородская первая
летопись сообщает, что Войшелг "съвкупи около
себе вои отца своего и приятели, помоливъся кресту честному, шедъ на поганую
Литву, и победи я, и стоя на земли ихъ все лето". Однако, Ипатьевская летопись рисует иную, более правдивую и
сумрачную, картину. Победа невозможна без прекращения вмешательства
Галичско-Волынского княжества, т.е. той помощи, которую оказывали
галичско-волынские князья врагам Войшелга. Для того же, чтобы эту помощь
забрать у верных Даумантасу-Тимофею князей, и получить самому, Войшелг должен
был
Стр. 130
пожертвовать независимостью и Туровской, и Литовской земли: "и поча ему помагати Шварно князь и Василко, нареклъ бо бяшеть
Василка отца собе и господина".
"Нарекая"
Василка "отцом", Войшелг признавал себя вассалом Волынского княжества. В
объяснении, почему Вайшелг присягнул на вассальную верность Василку, а не
Даниилу Галицкому, не все авторы ухватили верную психологическую подоплёку.
Действительно, Даниил в то время заболел и вскоре умер. Тем не менее, ничто не
мешало Войшелгу и больного Галичского князя, к тому же, отца своего зятя, "наречь
отцом". Однако, взаимная антипатия была настолько сильна, а ещё сильнее
ненависть Даниила к отпрыску Миндаугаса, что "отцом нарекать"
Василка. Новгородской первая летопись уточняет, что
Войшелг не только попадал в вассальную зависимость от Волыни, но, более того,
обязался через три года отречься от власти и вернуться в монастырь.
Из исторических документов Войшелг предстаёт как
человек принципиальный, идейный, благородный, бескомпромиссный, герой, патриот
и защитник своего отечества. Ясно, что он не был прирождённым политиком.
Главную цель своей жизни и жизни своего отца он выполнил: объединил земли
бывшего Туровского княжества с Литвой, не дав распасться с таким трудом
собранным Миндаугасом воедино владениям. Вместе с землями Галичского и
Волынского княжеств образовывалась мощная держава, самая могущественная в
Европе, и основателями её были Миндаугас и Войшелг. С его собственным зятем (за
которого в 1254 году Войшелг выдал замуж свою сестру), Шварно Данииловичем на
троне, эта держава управлялась бы династией прямых потомков Миндаугаса
(сыновьями его родной дочери), и попадала в руки человека (Шварна), к которому
(как, возможно, и к Роману Данииловичу) Войшелг питал симпатию и уважение.
Передавая бразды правления своему зятю, ещё сравнительно молодому человеку,
Войшелг мог бы удалиться на счастливый покой, в монастырь.
Сначала всё шло по этому плану. Шварно, Галичский (Галицкий) князь, остаётся в
Новогрудке, потом живёт попеременно в разных литовских резиденциях, но в
основном в Новогрудке. Войшелг, совместно с зятем, усмиряет всё ещё не
подавленные очаги сопротивления в Литве. В походе 1265 года на Польшу Войшелг
уже принимает участие как вассал Волыни, а с ним в поход идёт и дружина Шварна.
Чтобы ввести зятя "в курс дела", Войшелг "не
самоустраняется", а правит совместно со Шварном, давая подданным
привыкнуть к новому князю. Такая практика была широко распространена в
Византии. Войшелг и Шварно Даниилович живут и княжат бок о бок, по-видимому,
привязавшись друг к другу. Ипатьевская летопись так и
характеризует Шварна - как соправителя Войшелга:
Стр. 131
"княжащу Воишелкови во Литве и Шварнови, иде
Литва на Ляхы воевать, на Болеслава князя, идоша мимо Дрогичинъ, слуги же
Шварновы идоша с ними же и воеваша около Скаришева и около Визълъже и Торьжку,
и взяша полона много".
В некоторых головах даже зародилась шальная мысль, что поход на Болеслава был
устроен Войшелгом в качестве "учебно-полевой постановки" для
своего зятя, для совершенствования его воеводческих, командных качеств "в
боевых условиях". Однако, за самовольство своих вассалов пришлось отвечать
Волыни. Напрасно Шварно Даниилович оправдывается перед Болеславом, вероятно,
наученный Войшелком: "не воевалъ язь тебе, но Литва
тя воевала". Однако Болеслав не из тех, кто
клюёт на объяснение "первоклашек": "я на Литву не жалуюс, оже мя воевал немирник мои, а воевал мя тако
и гораздо, но на тя жалую".
В качестве ответной меры Болеслав предпринял поход на Холм - волынскую вотчину
Шварна. Важно отметить, что главной и основной резиденцией Шварна был и
оставался Новогрудок. Там он находился и во время попыток оправдаться перед
Болеславом, и во время похода Болеслава на Холм ("тогда же Шварнови сущю в Новегородче"). Вскоре (это уже 1266 год), по совету Войшелга, Шварно в
спешном порядке отправляется в Холм ("посем же
Шварно приеха из Новагородка вборзе"), где
возглавляет отпор нашествию Болеслава. Несмотря на крайне ожесточённые военные
действия и на громадную силу польского войска, Шварно Даниилович добивается
перевеса, показав себя талантливым полноводцем. По всем признакам, в 1264 -
1267 годах Новогрудок являлся княжеской резиденцией родственника-соправителя и
будущего монарха Литвы.
Однако, трагический рок не перестаёт преследовать потомков и наследников
Миндаугаса. Брат Шварна, Лев, ломает в бешенстве когти: он сам хочет быть
правителем огромного государства, и не собирается мириться с тем, что трон
Великого княжества Литовского достался не ему. Лев Даниилович лелеет коварные
замыслы о том, как погубить своего собственного брата и брата его жены. Методы
и стиль хорошо организованной оппозиции княжению Шварна в Литве выдают
изощрённое коварство Даниила Галицкого, унаследованное самым похожим на отца из
его сыновей, Львом. Подговорить народ против Шварна, убить его и Войшелга: в
этом состоял замысел Льва.
Войшелга тошнит от власти, и в 1267 году он слагает с себя полномочия и
корону, и снова удаляется в монастырь, окончательно передав правление своему
зятю, Шварну Данииловичу. Того, несмотря на полученную им
огромную власть, такой поворот событий отнюдь не радует: "Шварно же моляшеться ему по велику, абы еще княжил с ним в
Литве, но Воишелкъ не хотяшеть. Тако река: согрешилъ есмь много перед Богомъ и
человекы — ты княжи, а земля ть опасена. Шварно же не може умолити его, и тако
нача княжити в Литве, а Воишелкъ иде до Угровьска в
Стр. 132
манастырь..." (монастырь этот находился в
Холмском княжестве, вотчине Шварна). Нет никакой случайности в том, что Войшелг
отрекается от власти именно теперь: к началу 1267 года Шварну удалось
урегулировать конфликт с Болеславом, в чём проявились его дипломатические
способности. Войшелгу могло показаться, что настал подходящий момент для
передачи власти: Шварн сдал дипломатический и военный "экзамен";
державе вроде ничего не угрожает. Однако, Шварно
Даниилович интуитивно предвидел нараставшую опасность, и пытался оттянуть уход
Войшелга с политической арены, но безуспешно. В своём решении сложить с себя
княжеские полномочия Войшелг непреклонен: никакие мольбы Шварна не помогли. Так
начинается следующий этап этой трагедии.
Сторонники Тройната, Дамантиса и Льва Данииловича в белорусской и балтской
Литве были подавлены, но не уничтожены, и они готовили переворот. Однако, если
бы раздался клич заменить Шварна Данииловича его братом Львом или
Дамантисом-Тимофеем, Войшелг бы вероятно вернулся из монастыря, чтобы встать на
защиту своего зятя. План заговорщиков был поэтому более коварным, изощрённым и
злобным: они подговаривали народ требовать смещения Шварна в пользу самого
Войшелга. И в этом соревновании между враждующими братьями-соперниками Львом и
Шварном Данииловичами большую роль играла харизма, которой Шварн по-видимому не
обладал в достаточной степени.
Если Войшелг был харизматической личностью, и за ним шли народные массы, то
Шварн не пользовался такой народной любовью, и не в силах был в предхаотических
обстоятельствах взять контроль над объединённой туровско-жемайтийской Литвой.
Ему удаётся овладеть ситуацией только в южных частях государства. Народ ропщет,
и требует, чтобы на троне оказался законный преемник Миндаугаса, его сын
Войшелг. Лев Данилович, брат Шварна, вотчина которого - Владимир Волынский, -
приглашает Войшелга туда, на пир, и 9 декабря 1267 (по другой версии - 18 -23 апреля 1267 года) года трусливо, подло и
предательски убивает его. Ещё одно звено кровавой цепи.
Ситуацией воспользовался Папа Клемент IV, который в 1268 году издал папскую
буллу, уполномочивающую короля Богемии Оттокара II захватить Литовское
княжество. В тот же год Оттокар II, с наёмниками и добровольцами из Богемии и
Австрии, через Польшу дошли до Пруссии и оккупировали её. Там они начинают
готовиться к нападению на Литву. Погодные условия, однако, были настолько
неблагоприятными, что поход на Литву так и не состоялся.
По нраву - злопамятный и бешеный шакал - Лев Данилович не мог простить
Войшелгу того, что тот передал власть не ему, а его брату Шварну, а собственному
брату: что обошёл его, Льва, приняв эту власть: "бяшеть
далъ землю Литовьскую брату его Шварнуви". Из
летописей известно о плохих предчувствиях Шварна
Стр. 133
Данииловича относительно власти, за десять лет перед тем погубившей его любимого
брата Романа (Льва же Шварно не любил). С большой неохотой и опаской согласился
он на передачу ему владений Войшелга. Предчувствия его не обманули. Вскоре
после убийства Войшелга Льву Данииловичу удалось дотянуться и до горла
собственного брата: "Княжащю же по Воишелце
Шварнови в Литовьскои земли, княжив же немного лет, и тако преставися. И
положиша тело его въ церкви святыа Богородица близъ гроба отня. Посем же нача
княжити в Литве окаанныи, безаконныи, проклятыи и немилостливыи Троидени...".
Летопись не случайно скрывает, от чего умер Шварно Даниилович. По-видимому, это
сообщение списано с каких-то более ранних списков, контроль над содержанием
которых находился в руках Льва Данииловича. Для нас важно то, что Шварну
удалось бежать из бурлящей Туровской и Литовской земли в свою тихую вотчину, в
Холм, спасшись и от ярости подначенных заговорщиками масс, и от мечей наёмных
убийц. Яд, подлый клинок из-под плаща, или ватага убийц настигают его уже там,
а это прямое указание на Льва-братоубийцу.
Казалось бы, дорога на Новогрудский трон для братоубийцы открыта. Однако,
ставленник Льва Данииловича в Литве, языческий витязь Тройдень (Трайденис), взявший себе титул Кернавского
князя, не собирался передавать захваченную им власть (1269)
в руки сюзерена. Волынские князья, дядя и племянник,
Василко и Лев, в ярости. Сразу же после убийства ими в Холме Шварна Данииловича
они отправляются вырывать трон у Тройденя: "князь
Василко убил на воинахъ 3 браты Троиденеви". В
вылазке против Тройденя между родственниками происходит ссора, и вскоре, при
неизвестных обстоятельствах, Василко погибает в самом конце 1269 года.
Вероятно, это Лев успешно избавляется теперь уже и от дяди, может быть, из
опасения, что тот выдаст тайну убийства Шварна.
Трайденис немедленно (1274-1276) начинает войны с Галичско-Волынским княжеством
и добивается значительных успехов, захватывая практически всю Чёрную Русь.
Трайденис побеждает и на "другом
фронте", в войне с Ливонским Орденом. В 1270 году он выиграл битву при
Карусе, на льду озера возле Саареми. В 1279 году Орден попытался взять реванш,
напав на Литву и дойдя до резиденции Трайдениса в Кернаве (Kernavė), но потерпел поражение, возвращаясь
в Ливонию. После этой битвы, семигалы восстали против власти Ливонского Ордена,
и объявили, что переходят под власть Литвы. Трайденис провёл ещё несколько
успешных кампаний, но в 1282 году неожиданно скончался.
Присмотримся внимательней к эпохе правления Трайдениса.
Казалось бы, перед нами теперь уже другой, кернавский князь, связанный с
этническими литовскими землями, который особых сантиментов к Новогрудоку
испытывать не может.
Стр. 134
Однако, даже во время его короткого правления Новогрудок упоминается целых два
раза! При этом - в очень важных летописных сообщениях. Имеет значение и то,
какой статус (по важности) придаётся города врагами. Нападая на страну, главный
удар они как правило направляют на столицу, или на второй (третий) по важности
город.
Зимой 1275 года Лев Даниилович, не смирившийся с
выхваченным у него "из-под
носа" троном великого литовского князя, организовал
новый поход против Трайдениса, а также намереваясь взять реванш за разорение
Дрогичина. Как и его покойный отец, Даниила Романович, Лев привлекает к этому
походу татар. Главным помощником Льва Данииловича становится татарский хан
Менгу-Тимур, собравший огромное татарское войско под предводительством
татарского воеводы Ягурчина. К ним присоединились дружины заднепровских князей
- Романа Брянского, Глеба Смоленского, а также литовских князей-ренегатов, и
некоторых кривичско-радимичских князей, которых летопись не называет по имени,
и только сообщает: "инныхъ князии много, тогда бо бяху вси князи в воли в татарьскои".
"Приартачил" к походу Лев Даниилович и своих родственников, и ленных князей
галицко-волынских. Силой принудили к участию в походе также князей пинских и
туровских. Образовалась громадная коалиция, по тем временам: самое грозное
воинство. Соединились с татарами у Слуцка, и двинулись прямиком к Новогрудку.
Тут нет никакого сомнения в том, что взятие города и вокняжение в нём было
равносильно захвату трона Великого княжества Литовского. Более того, тайком от
братьев, не дожидаясь заднепровских князей, Лев с татарами ударил по
Новогрудку, занял пригороды и "окольный
град", однако, крепость взять не смог. Объяснение этому поступку простое:
если бы удалось взять и крепость, Лев Даниилович мог претендовать на княжение в
Новогрудке (победителей не судят!), не опасаясь семейного или военного совета.
Не удивительно, что под стенами новогрудской крепости союзники "не оценили" действий Льва
Данииловича, и между ними разыгралась ссора: другие
князья, обойдённые в добыче и славе, рассердились "про
то, оже не потвори ихъ людми противу себе". Как и следовало ожидать, первыми развалили коалицию и
возвратились домой воевавшие "из-под
палки" и солидарные с Новогрудком пинские и туровские князья.
Разве не доказывает стойкость Новогрудка и его верность литовскому князю
Трайденису "до последнего" - принадлежности города, его
государственной ориентации и его важности для созданной Миндаугасом державы?
Разве так защищают "иностранное иго", "власть
завоевателей", разве так ожесточённо отбиваются от
"освободителей"?
Стр. 135
Феномен восстаний балтских племен (ятвягов, пруссов, земгалов) против Ордена и
бегства их от нестерпимого ига ливонцев и тевтонцев на дреговичские, кривичские
и радимичские земли отражает отнюдь не "планомерную"
и "политизированную" балтскую колонизацию, а ненависть балтов к романизированным германцам, эстанцам и ливам, и,
наоборот, их солидарность с предками современных белорусов. Под записью 1276
года читаем: "придоша Пруси къ Троиденеви из своея земле неволею пред Немци.
Онъ же прiя я к собе и посади чясть их в Гродне, а часть ихъ посади у Слониме". Так же преданно, как предки
белорусов "у себя" в Новогрудке защищали "литовскую власть"
Кернавского князя, балтские племена пруссов, бартов
(бортев) и ятвягов героически защищали от разного рода захватчиков белорусские
города Слоним, Гродно и Волковыск. [104].
Зимой 1277 - 1278 года галицко-волынские князья снова напали на владения
Трайдениса, хотя только-только заключили мирное соглашение с ним. Зная хитрость
и коварство Льва Данииловича, можно предположить, что нарушение этого
соглашения было спровоцировано поддержкой татарского хана Ногая (это потом уже
было выдвинуто оправдание, что Ногай поддержал их "без спросу", вынудив
"невольно" нарушить мир). Уже по дороге
на Новогрудок галицко-волынское воинство узнало, что город уже ограблен
татарами, которые не ушли, а всё ещё находились в окрестностях. Не желая ссор и
столкновений с татарами, единодушно повернули в направлении Гродно. Разорив
пригороды и заночевав под Волковыском, подверглись нападению пруссов и бартов,
которые многих перебили, а других захватили в плен.
Тогда галицко-волынские князья устроили осаду города, штурмом захватили у ворот
его укреплений стоявшую каменную башню, которую обороняли пруссы. Однако, сил
было недостаточно, и пришлось придти к соглашению с пруссами и "белорусами" об освобождении из плена своих бояр в обмен на отступление от
города. Так бесславно закончилось последнее из известных нам совместных
нападений галицко-волынских князей на земли белорусской и балтской Литвы [105].
Добавим, что в своей борьбе против Ордена, Трайденис широко поддерживал
восстания местных балтских племён. Что касается мелких стычек и позиционной
борьбы между Великим княжеством Литовским и галицко-волынскими княжествами, то
инициатива отражения таких атак постепенно переходила в руки местных бояр и
воевод. Тем не менее, противник добивался иногда весьма неожиданных успехов, и
переговоры с ним приходилось вести на более высоком уровне. Например, в 1289
году "Литовьскии князь Будикидъ и брат его Будивидъ даша князю
Мьстиславу город свои Волъковыескь, абы с ними миръ держалъ"
[106].
Стр. 136
После смерти Трайдениса началась новая смута и междоусобные
"разборки". Согласно хроникам (1285), Даумантас (Довмант; он же - Тимофей Псковский) на
короткое время захватывает власть в Литве и присваивает себе титул великого
князя. Вскоре нападает на Тверь, и в ходе боевых действий погибает (или
получает тяжёлое ранение). Власть переходит к другим родственникам Миндаугаса,
к Гедеминам. Первым из них, который правил Великим княжеством Литовским и
Русским, был Будикид (Бутигейдис), скончавшийся в 1290 1292 или году. От него власть перешла к
его брату Будивиду (Бутвидасу (Пукуверасу). Последний был отцом прославленных
Витеня (Витовта) и Гедемина. После его смерти в 1296 году княжеский трон достался Витеню.
На этом заканчиваем первый раздел нашего "вольного пересказа"
некоторых событий и судьбоносных тенденций становления Великого княжества
Литовского.
Для более глубокого проникновения в суть нами излагаемых фактов и событий
читателю может понадобиться дополнительный список литературы (107).
=======================
======================
=====================
==================
=================
==============
============
===========
=========
======
====