автор://Анна Данилова

(МИГnews/21.06.2000)

...Открыто говори,

что молишься на зло,

 И чудный аромат

свирепых преступлений

Вдыхай в себя,

пока блаженство не ушло...

Фридрих Ницше. Стыд

Он говорит: "Я  – другой", подразумевает: "Я  – сверхчеловек". И ничто сверхчеловеческое ему не чуждо. Ни признание собственной уникальности и упоение ею; ни вселенская скука, ни презрение к посредственности; ни стремление изменить мир, сочетающееся с философским  – прочувствованным и логически оправданным  – пессимизмом; ни завораживающее красноречие и редкостная эрудиция; ни мечтательный огонь в глазах, ни коварная мысль в голове... И главное  – ему не чуждо убеждение, что ради жизни одного "сверхчеловека" не грех пожертвовать целой массой "черни".

Он  – поэт, химик, прозаик, общественный деятель, почитатель рока и ценитель литпамятников прошлого и настоящего. Он  – творящий под псевдонимом Мух 28-летний молодой человек  – студент Еврейского университета в Иерусалиме. Его специальность  –химия. Призвание  – "сверхчеловек".

Рассказывают, что он неравнодушен к Ницше. Да и кто может быть равнодушен к признанному певцу эгоизма, силы, злости, новой морали, власти и жизни через смерть,  – к тому, кто воспел сверхчеловека и вдохновил своими произведениями великих диктаторов...

"...И любо биться мне

с противником ужасным..."

(Ф. Ницше. Воля)

Also sprach Мух

Когда Муху исполнилось девятнадцать лет, он покинул свою родину и свой родной город и поехал в Израиль. Здесь он наслаждался своим духом и своим одиночеством, и это не утомляло его в течение ...ти лет. Но наконец переменилось его сердце, и в одно утро он встал вместе с восходом солнца и со своими единомышленниками написал следующие строки:

“Манифест русского фронта”

"Русские люди Палестины! Мы обращаемся к тем из вас, кто еще не до конца заморочен сионистской пропагандой, не начал всерьез верить в бредни о существовании "еврейского народа", "братстве" и "абсорбции". Мы обращаемся к тем, кто сумел сохранить здравый рассудок за годы жития среди сектантов!

Пора честно сказать себе, что происходит на земле, на которой мы живем! Секта, именующая себя "евреи" и захватившая в результате сионистского крестового похода землю Палестины, не имеет ничего общего с еврейским народом, который населял ее две тысячи лет назад. Те, кто сегодня объявляет себя их наследниками, ни по крови, ни по вере не имеют с евреями ничего общего! Только психически больной человек может поверить в то, что в жилах марокканца или эфиопа течет такая же кровь, как в наших!

Государство Израиль можно было бы назвать нацистским, если бы существовала еврейская нация, но поскольку таковой нет, то у иудо-нацистского гибрида сектантства и нацизма меньше прав на существование, чем у Третьего рейха. Лишь кости, которые бросают своему ближневосточному цепному псу Соединенные Штаты Америки, не позволяют сдохнуть этому нежизнеспособному уроду...

Да, среди русских есть предатели и подонки, которые торопятся назвать себя "евреями" и сионистами! Мы  – другие. Не мы начали эту войну, но раз война объявлена, мы  – смелые и гордые  – примем вызов и победим! Мы надеемся, что еще не все русские люди превратились в иудо-нацистских зомби! Того, кто еще жив, мы призываем к сотрудничеству и сопротивлению!

Мы ждем того, кто готов сказать вместе с нами:

"Я  – Русский!

Мой язык  – Русский!

Долой иудо-нацизм!"

Я отказываюсь служить в иудо-нацистском вермахте  – ЦАХАЛе!

Я имею право жить на этой земле не потому, что я сионист, а лишь потому, что каждый человек имеет право жить там, где он хочет!

Иудейские религиозные законы Израиля  – насилие надо мной, а на насилие необходимо отвечать насилием!

Только объединившись с теми, кто думает, как я, и поняв, кто мои враги, в борьбе обрету я право свое!"

Но это не был закат Муха. А его расцвет начался давно. Еще в Москве он стал заниматься политической деятельностью  – на первых порах в рамках ультрадемократического движения и партии Валерии Новодворской, а позже  – в анархических организациях. Но творческий Мух не спал и через некоторое время начал печататься в "Лимонке"  – листке Национал-большевистской партии России.

Израиль вдохновил его на написание рассказа "Уйду не один", который мы приведем в сокращении.

"23 ноября  – дожди были в разгаре  – Петр Сукенгольц понял, что это  – конец. Он уже давно подозревал истину, скрывающуюся за вздохами и охами его родителей и фальшивыми улыбками врачей. Трехдневный безостановочный серый ливень смел последний барьер  – чувство самосохранения. Реальность предстала в ужасе своей абсолютной наготы. Надежды не оставалось. "Это все жиды..."  – думал, плача в подушку, Петр.  – Там, в России, со мной бы этого никогда не случилось. Здесь биополе такое. Смесь ненависти и презрения". Петя невзлюбил Израиль и евреев с первого взгляда. Нет, в России он даже ходил перед отъездом на какие-то сионистские сборища, выражал бурную и искреннюю радость от того, что скоро поедет в Израиль. Но выйдя за порог аэропорта, понял: это место не его и не для него. Люди казались ему големами, Петр чувствовал отвращение к ним буквально на биологическом уровне...

Даже водка перестала помогать ему. Наоборот, пьяному Петру теперь хотелось убивать каждого встреченного им на улице человека. Ночами ему снился он сам  – Петр Моисеевич Сукенгольц, в эсэсовской форме, перед входом в газовую камеру, которую он до отказа набивал  – пинками и ударами приклада  – голыми дистрофичными обрезанными людьми. После таких снов Петя просыпался улыбаясь и первые минут пять  – пока не осознавал, что это не Освенцим, а Бат-Ям и года теперь не сороковые, а девяностые,  – был по-настоящему счастлив. И вот, поняв окончательно и бесповоротно, что у него рак и что он умирает, Петр шептал: "...Жиды!.. Сглазили-таки!.. Сучье племя!.. Ну погодите!.. Вам отольется!.." Что и как "им" отольется, он не знал, да и не мог об этом теперь думать, но угрозы, произносимые в подушку, приносили облегчение...

Постепенно, с течением дней, Петр, полируя, как море гальку, точа, как точильщик нож, довел свои мысли до определенной ясности. "Один не уйду!"  – так стала звучать его угроза, сформировавшись... За неделю до Нового года Петр вышел на "первую охоту "– как он сам ее называл. Она должна была стать вступлением, прелюдией ко второй – главной... Снова дождило. Голова была чиста, а тело легко. В одном кармане приятно ощущался молоток, а в другом  – японский нож с тонким и острым, как бритва, широким лезвием... Петр наконец приметил того, кто был ему нужен,  – солдата с вещмешкам и автоматом, возвращавшегося домой на шиши-шабат...

Когда Петр уже достал замотанный в полотенце молоток и поднял его над головой, солдат, будто ощутив спиной что-то недоброе, повернулся. Удар пришелся не в затылок, куда целился Петр, а в висок. Солдат застонал и начал падать. Петр подхватил его, сорвал с него куртку и, обдирая пуговицы,

форменные штаны и рубашку, положил все это под ближайшим деревом, после чего вернулся к солдату, которого начал уже приводить в чувство зимний холод, и, достав из кармана японский нож, выдвинул лезвие на два пальца... Петр полоснул и немедленно отскочил от пульсирующего фонтана крови. "Уйду не один! Теперь точно!"  – шепотом сказал убийца и исполнил вокруг истекающего кровью, агонизирующего, но еще живого солдата несколько козлячьих па...

Следующее утро было туманным  – не видно ладони вытянутой руки. Это 'порадовало Петра. Он наскоро позавтракал и вышел из дома. В солдатской форме, с одним полным рожком в автомате, а вторым  – в кармане... Когда автобус остановился на перекрестке улиц Бальфур и Йосефталь и открыл дверь, Петр встал и закричал:

"Один не уйду! Жиды! Ненавижу! А-а-а-а-а-а!" Все повернулись к нему. Он же, закрыв глаза, дал короткую очередь... Дав еще одну короткую очередь, но теперь уже прицельно и всадив три пули в водителя, Петя выскочил через переднюю дверь и начал стрелять в прохожих, ожидавших зеленого сигнала светофора. Все было сказано. Стрелял он молча. Потом сменил рожок и бил теперь одиночными, наслаждаясь каждым выстрелом и считая их шепотом. На счете "четырнадцать " пуля защитника родины Ицика Мизрахи пробила ему левое легкое. Падая, Петр успел еще ощутить, как пули обжигали его поясницу, шею, грудь, а потом в кромешной темноте чей-то ласковый, до боли знакомый голос  – может быть, даже его собственный  – произнес, окончательно затихая: "Ушел не один! Не один ушел! Ушел оди-и-и-и-ннннн не-е-е-е-е-е-е-е-е-е..."

"...Сладкой местью очи Снова загорятся

к новому врагу;

Будешь ты томиться

напролет все ночи, "Жить не отомстивши,

–        скажешь,  – не могу!.."

(Ф. Ницше. Врагу)

На интервью он согласился с охотой.

 – Какую цель вы преследовали, сочиняя "Манифест русского фронта"?

 – Это была попытка задать некие правила игры и посмотреть, кто будет готов их принять. Но, посмотрев, кто включился в эту игру, я понял, что в большинстве своем это люди, которые... ну, скажем,  – шариковы. А те, у кого интеллекта больше, чем у кошки, остались к этому совершенно равнодушны. Видимо, тут была какая-то ошибка либо в концепции, либо в формулировке.

 – То есть это было своего рода провокацией, игрой, или идеи манифеста все же отражают ваши истинные взгляды?

 – В любой шутке есть только доля шутки. А я даже в шутку не стал бы подписываться под тем, что хоть сколько-нибудь противоречило бы моим убеждениям. Манифест этот писал не только я, но что касается концептуальной игры, то ею я занимаюсь один.

 – То есть вы относитесь к этому как к игре?

 – Я вообще отношусь ко всему именно так. И прежде всего  – к политике. Как говорил Тимофей Вресовский, "в серьезном деле самое страшное  – это звериная серьезность". То есть чем серьезнее относишься к делу, тем важнее подходить к нему как к игре.

 – И каковы же ваши "серьезные" цели?

 – Конечных целей нет. Есть лишь некий жизненный процесс, результат которого  – всегда смерть. Только процесс  – это жизнь.

 – Что же это за процесс?

 – Процесс некоторого изменения мира под себя  – изменения таким образом, чтобы он стал лично для меня пригоден для жизни.

 – И каким должен быть мир, чтобы он стал пригоден для вашей жизни?

 – Я не знаю, потому что сам меняюсь. И если вдруг  – хотя это скорее мистика и утопия  – мир станет именно таким, как я хочу, то через день я снова начну его изменять, потому что изменюсь я сам.

 – А откуда такая заинтересованность в общественно-политических процессах?

 – Меня интересует не только этот, но и многие другие процессы, намного более важные, чем общественно-политические. Например, процесс литературный или мистическо-метафизический интересует меня значительно больше, чем этот.

 – Все же расскажите о ваших взглядах.

 – Это очень трудно. В сжатой формулировке мою позицию можно выразить словами известного советского поэта и рок-музыканта Егора Летова, сказавшего: "Из права или лева я выбираю верх". Это мое политическое кредо.

 – А поконкретнее? Так сказать, для "шариковых".

 – Для них ничего не могу сказать. Для них... только печки. Только газовые камеры. Я не пытаюсь опускаться на чей-то уровень.

 – А свой уровень вы считаете достаточно высоким?

 – Да, безусловно. Я считаю, что существует очень большое количество людей, которые хотя и рождены с душой и рождены звездами, но при этом, грубо говоря, перешли на уровень следующего витка спирали. Тех, кто определяет человека или какое-то сложное явление одним словом, я не способен воспринимать как людей. Моя любовь к людям вообще и к человеку в частности не простирается на них, и не могу сказать, что они принадлежат к одному со мной биологическому виду.

 – И на каком основании вы считаете себя лучше других?

 – Я не думаю, что я лучше. Просто я  – другой. У каждого есть свое предназначение. И если такие люди существуют, значит, Бог их для чего-то создал.

 – Для газовых камер?

 – Безусловно. Существует некая социальная арифметика, и у каждой человеческой жизни  – своя ценность. По-моему, жизнь одного талантливого человека, который может сказать что-то новое, стоит жизни миллиона или миллионов других людей. Я просто не отрицаю газовые камеры как метод воз

действия на реальность. Я вообще не отрицаю никаких методов...

"Переполнена земля лишними людьми, жизнь испорчена, благодаря многим лишним людям...

Пусть бы он лучше никогда не родился! Вот мой совет лишним..."

(Ф. Ницше. Так говорил Заратустра)

...Речь идет о триумфе воли. Человек, который изменяет мир, всегда приходит в столкновение с волями других людей. Интересы людей сталкиваются, а для человека, который имеет волю и смелость изменить мир,  – цель оправдывает средства. И символом доведения этого процесса до своего логического завершения являются газовые камеры или ГУЛАГ. Ведь как мы сейчас видим, 1937 год в России был. может быть, лучшим, самым светлым во всей русской истории. Когда меня спрашивают, кем из своей страны я горжусь (а моей страной я считаю Советский Союз и себя  – советским человеком), то, конечно, в первую очередь я горжусь Сталиным. И именно как победителем фашизма, человеком, который раздавил эту нацистскую гадину.

 – И себя вы тоже причисляете к людям, ради жизни которых стоит пожертвовать миллионами?

 – Я живу один раз и отношусь к себе как к самому первому и единственному Если каждый будет относиться к себе так же, как и я  – к себе, то исчезнут все проблемы. Нужно всегда знать, что ты самый лучший и можешь сделать больше всех, потому что иначе  – нет смысла жить. С другой стороны, надо также держать в голове то, что ты полное дерьмо, потому что еще не достиг этого уровня. Вот эта разность потенциалов и дает возможность для продвижения вперед, для самосовершенствования.

Я пытаюсь активно воздействовать на мир. Если я, к примеру, хочу услышать какую-нибудь рок-группу, то не жду, пока они где-нибудь сыграют, а сам организую их концерты. Я  – анархист. Я не правый и не левый. И если я вижу, что какая-то определенная партия в Израиле изменяет мир в ту сторону, которую я хочу, то я готов перед выборами потратить на нее свое время, силы и энергию.

 – И какая это партия?

 – Естественно, коммунистическая, потому что она единственная не нацистская партия в Израиле и депутаты от ХАДАШ  – это единственные люди в кнессете, за которых мне будет не стыдно.

Со следующего месяца я и мои друзья начинаем выпускать издание компартии на русском языке. Я, кстати, пишу и для газеты "Лимонка" Национал-большевистской партии России, которая приняла меня в свое лоно в качестве почетного члена и комиссара по Израилю.

 – Недавно в прессе появилось сообщение о том, что представители партии ХАДАШ отрицают право на существование еврейского государства в Палестине. Что вы можете сказать по этому поводу?

 – Я полностью с ними согласен. То, что было создано здесь за последние пятьдесят лет, оправдывает ВСЕ самые страшные антисемитские выходки прошлого. Сегодня любой человек сможет сказать:

"Смотрите, испанцы могли оказаться на месте арабов, если бы они вовремя не изгнали из своей страны евреев, и значит  – они были правы". Своим поведением Израиль полностью девальвировал ту страшную катастрофу, которая произошла с еврейским народом.

 – Что же такого непростительного натворили израильтяне?

 – Создали единственное на сегодняшний день в мире нацистское государство. Это и есть самый страшный позор для тех, кто его создал. Как стыдно было быть немцем в 43-м, так сегодня стыдно быть евреем. По Галахе я еврей, но мне стыдно это произносить. Я краснею, когда это говорю. До моего приезда сюда я гордился своим еврейством и приехал в Израиль из сионистских побуждений. Но оказалось, что примерно 99 процентов израильских избирателей голосуют за нацистские партии  – от МЕРЕЦа до Ихуд леуми.

 – МЕРЕЦ тоже нацистская партия?

 – Это партия сионистская, а сионизм  – это нацизм. Разве что МЕРЕЦ хочет продать часть своего нацизма за свиные сосиски и за право есть их по субботам. И именно поэтому они, на мой взгляд, самые омерзительные из всех остальных нацистских партий.

 – В своем манифесте вы тоже провозглашаете националистическую идею. Это манифест "русского фронта", и вы призываете собраться тех, кто готов заявить:

"Я  – русский".

 – Да, это во многом попахивает национализмом, и я был не согласен с этим пунктом. Но вместе с тем бывают случаи, когда те, кто находится в униженном положении, имеют право на национализм. При этом русские  – в отличие от арабов или евреев-сефардов  – хотят унижаться и находятся в своего рода САМОуниженном положении.

 – Вы сами общительный человек, у вас много друзей?

 – Да, но именно поэтому я предпочитаю делить людей на приятных и полезных мне и на неприятных и бесполезных мне. Я отношусь к человеку в соответствии с тем, к какой из этих категорий его причисляю... У меня нет ни друзей, ни врагов. Можно, конечно, назвать друзьями тех, кто мне одновременно и приятен, и полезен, но то, что по-гречески называется "агапз", то есть "братская любовь",  – этого теперь уже нет.

 – А как у вас с чувством ненависти по отношению к тем, кого, по-вашему, можно послать в газовую камеру?

 – Ненависти я не испытываю ни к кому Да и как можно ненавидеть людей?.. Я слышал мнение одного религиозного человека, который сказал, что воины Богдана Хмельницкого получат на том свете страшное наказание потому, что, когда они уничтожали евреев, они получали от этого огромное удовольствие. А вот немцы делали это не ради удовольствия. Они просто выполняли указания сверху и были, с одной стороны, орудием в руках государства, а с другой стороны  – орудием в руках Бога. Ведь нельзя уничтожить треть богоизбранного народа без воли Божьей. И немец, который посылал евреев в газовую камеру, не получал от этого удовольствия и не ненавидел тех, кого туда посылал. Он просто выполнял возложенную на него работу. А ненависть к человеку  – это самое нелепое, что может быть.

 – А как вы предлагаете решить арабо-израильскую проблему?

 – Очень просто, хотя то, что я сейчас скажу,  – это чистой воды утопия. Не надо ни в коем случае отдавать никакие территории. От моря до Иордана должно быть одно государство, куда следует вернуть всех беженцев, всем палестинцам предоставить право голоса. Это государство тут же перестанет быть еврейским, и дальше вот так вот жить.

 – Так что же, еврейское государство не имеет права на существование?

 – Почему? Имеет. Пусть сюда приедут шесть миллионов американских евреев, которые кричат о том, что они сионисты,  – и тут будет еврейское большинство и  – соответственно  – еврейское государство с еврейским парламентом. Но государство должно принадлежать всем его гражданам, кем бы они ни были. Поэтому я против идеи выселения поселенцев и сноса поселений. Эта идея  – такая же бредовая, как и идея трансфера арабов.

Но это все уже невозможно. Вообще любое решение, которое приведет к продлению существования Государства Израиль, стало утопическим с того момента, как государство это было провозглашено в 48-м году. Сейчас оно умирает, и дело даже не в том, будут ли у власти левые или правые. Государство Израиль находится в агонии, причем агонии совершенно закономерной. Евреями и арабами было нанесено столько взаимных обид, что сейчас уже нет решения этой проблемы, и Израиль будет уничтожен. За последние сто лет  – с тех пор как сюда приехали сионисты  – здесь вся земля пропиталась ненавистью. На земле этой будут убивать сыновей и с той, и с другой стороны. И что самое страшное  –из-за своего поведения евреи, которые сейчас здесь живут, не смогут здесь остаться. А ведь могли бы жить тут. Могли, если бы не захотели править.

 – То есть весь грех заключается в том, что евреи захотели править в Израиле.

 – Грех в том, что захотели создать именно еврейское государство. Это было ошибкой. То есть понятно, что хотелось. Понятно, что была романтика. К этому стремились, и вдруг представилась такая возможность. Но не просчитали вперед...

 – Не считаете ли вы, что ваши высказывания весьма противоречивы. С одной стороны, вы говорите о "газовых камерах", уничтожении и насилии, а с другой  – что "ненавидеть людей нельзя".

 – Я не думаю, что здесь есть противоречие. Можно без всякой ненависти отвечать на насилие насилием. Можно делать это с улыбкой.

 – И с улыбкой уничтожать?

 – Конечно.

Одни говорят, что он обыкновенный сумасшедший  – чужак и чудак. Другие считают, что он просто задержался в детстве и выпендривается, чтобы произвести впечатление на представительниц противоположного пола.

Но не психику людей судит история. Сколько было у нее таких  – в сумасшедших домах и на свободе,  – тех, кто провозгласил себя сверхчеловеком, новым божеством или просто Говорящим Заратустрой. Сколько их было, подкупающих своей неординарностью, гипнотизирующих своими речами и убежденных, что "лучше дурно сделать, чем мелко думать!".

Сколько их  – бездушных спасителей народной души и бессовестных чистильщиков человеческой совести. Тех, кто забавы ради сеял ненависть и играл жизнями людей. Играющих в мыслителей актеров, "вокруг которых кружатся народ и слава".

"Актер обладает духом, но ничтожной совестливостью духа. Он всегда верит в то, чем он заставляет верить всего больше  – верить в самого себя!

Завтра у него новая вера, а послезавтра еще более новая...

Опрокинуть  – называется у него: доказать. Сбить с толку  – называется у него: убедить. А кровь является для него лучшим доказательством... "

(Ф. Ницше. Так говорил Заратустра)

И народ  – беззащитный перед "свободным творчеством", а по сути  – перед произволом талантливых (и не очень) клоунов  – зачастую оказывается в плену их чар, не сопротивляясь хотя бы потому, что уж очень смешно все это выглядит, уж очень неправдоподобно и посему на первый взгляд неопасно. И хотя клоуна, бегающего по арене со спущенными штанами, привлекают к ответственности за оскорбление общественной нравственности, люди продолжают относиться к нему снисходительно, потому что угрозу обществу этот клоун не представляет, а, воспринимая чужое "шутовство" всерьез, люди боятся выставить самих себя на посмешище.

Сколько их было, есть и будет,  – актеров, клоунов и самозванцев разного масштаба и пошиба,  – прокаженных и прощенных, униженных и унижавших, уничтоженных и уничтожавших? Тех, чьи руки на первый взгляд чисты и в чьем ласкающем слух голосе нет ни тени злобы. Тех, кто был, есть и будет духовными наставниками строителей газовых камер. Тех, на совести и на руках которых была, есть и будет кровь всех не ими умерщвленных в не ими построенных газовых камерах.

"Я вижу тебя усталым благодаря ядовитым мухам... Крови хотят они от тебя при всей невинности, крови жаждут их бескровные души  – и потому они жалят при всей невинности... Но берегись, как бы не стало твоей судьбою переносить их ядовитую несправедливость!"

(Ф. Ницше. Так говорил Заратустра)